Кровавые девы

— Или вы хотите, чтобы птенцы подчинялись Петронилле Эренберг?

— Сука, — Тодесфалль отшвырнул его с такой силой, что от удара об решетку у него перехватило дыхание. — Хитрая потаскуха. Я никогда ей не верил…

Эшеру хватило ума не спрашивать, почему в таком случае Тодесфалль обратил ее — если, конечно, Петронилла была его птенцом. Он потер плечо и решил, что лучше будет промолчать.

Женщина-вампир подошла к своему спутнику, и они обменялись быстрыми взглядами. Эшер чувствовал себя так, словно на него упала тень от холодных крыльев Смерти. Потом на лице Тодесфалля снова появилась кривая усмешка. Вампир кивнул в сторону двух спящих сокамерников Эшера:

— Кого из этих двоих мне убить? Не надо отворачиваться, — добавил он, беря Эшера за подбородок и заставляя посмотреть себе в глаза. — Если вы не выберете кого-то одного, я заберу их обоих, и тогда у нас будет две вдовы и уйма сирот. Как думаете, сколько у этого детей?

Он пнул коленом немца, тот даже не шелохнулся.

— Пять? Шесть? Может, у него на содержании мать-вдова и пара уродливых сестричек? А что с этим костлявым приятелем? — вампир повернулся к другой койке. — Он кажется старше… Больная жена? Выводок внуков на руках? Малыши плачут и ждут, когда он принесет им поесть…

— Прекратите.

— Так кого?

Единственным их преступлением было то, что они оказались в одной с ним камере. И не давали ему спать.

Но Тодесфалль и в самом деле убьет обоих, если Эшер не укажет на кого-то одного.

— Того, кто старше, — сказал он, отворачиваясь к стене.

19

Следующее утро Лидия потратила на то, чтобы записать все увиденное в монастыре. Она начертила план монастыря — точнее, осмотренной ею части, — делая наброски с такой же аккуратностью, как зарисовки при вскрытии; затем изобразила встреченное ею существо — того паренька. К рисунку она приложила описание встречи между незадачливым юношей и «Петрониллой» в залитой солнцем лечебнице.

Очевидно, Хорис Блейдон был не единственным, кому в голову пришла мысль создать искусственных вампиров. И, судя по всему, у Бенедикта Тайсса было одно неоспоримое преимущество: в отличие от Блейдона, ему удалось найти настоящего вампира, согласившегося на сотрудничество.

Но если Тайссу помогал бессмертный, зачем тогда доктору понадобилось производить вампиров искусственным способом? Особенно если учесть, что результаты — по крайней мере, в одном случае, — оказались столь неутешительными? Лидия смотрела на залитые светом рощицы, машинально передвигая по столу чайную чашку. Не для того ли, чтобы лишить мадам Эренберг власти, которую мастер обычно обретает над птенцами?

Но тогда почему Петронилла продолжает работать с ним? Насколько Лидия знала, ни один вампир, даже Исидро, который во многом отличался от своих собратьев (нет, не отличался! — сказала она себе), не уступил бы ни крохи власти, не вынуждай его к этому обстоятельства…

Или же с обращенными Эренберг вампирами что-то было не так? Как в случае покойного мастера Константинополя, который утратил способность создавать птенцов? Может быть, все они становились чудовищами? И она обратилась к Тайссу в надежде исцелиться? Лидия обдумала эту мысль, прежде чем отказаться от нее. Она не могла представить, что доктор Тайсс, этот мягкий, воспитанный человек, при всей его нужде в деньгах станет помогать вампиру в создании качественного потомства.

Тогда что?

В час дня за ней заехала баронесса Сашенька, облаченная в умопомрачительное лавандовое платье от Пуаре, при взгляде на которое Лидия почувствовала себя неуклюжей школьницей; вместе они отправились в модный ресторан «Додон», чтобы позавтракать в обществе избранных членов Круга Астрального Света («Дорогая моя, без вас мне не обойтись, ведь там будет эта ужасная Муханова, с ее рассуждениями об исконной мудрости русского крестьянства, и я хочу, чтобы вы были рядом, потому что ваш муж хотя бы говорил с крестьянами…»).

Пока ловкие татары-официанты накрывали на стол (Сашенька верно угадала предмет обсуждения, начатого мадам Мухановой), Лидия спросила о монастыре святого Иова и получила в ответ поток противоречивых сведений о призрачных огнях и звуках, тайных обрядах иллюминатов, развращенных средневековых настоятелях, скандалах восемнадцатого столетия и дурном управлении, которое и привело к закрытию обители. Вычленить из всего этого вороха сплетен полезные факты, которые могли бы указывать на вампиров, или хотя бы определить, какие из слухов основываются на действительных происшествиях, казалось невыполнимой задачей.

— Говорят, между монастырем и принадлежавшими ему обителями проложены тайные ходы, и тянутся они на много миль…

— Я слышала, что при императрице Елизавете там обнаружилось гнездо еретиков, и всех их замуровали в подземных кельях…

— Но эти кельи — они же располагались не очень глубоко? — Лидия оторвала взгляд от грибов и гренков и озадаченно посмотрела на собеседницу. — Я хочу сказать, монастырь ведь стоит рядом с рекой.

— В том-то все и дело, дорогуша, — мадам Муханова положила хрупкую ладонь ей на запястье и заглянула в глаза. — Их замуровали заживо, и когда Нева поднялась, кельи затопило. Все они утонули…

— Честно говоря, милые мои, то же самое можно сказать о моем подвале, — вставила баронесса Сашенька, вызвав у присутствующих смех.

— Смейтесь, если хотите, — мадам Муханова попробовала рассыпчатую кашу, которую в «Додоне» готовили необычайно вкусно. — Но простой люд, с присущей ему мудростью, избегает этого места…

— Простой люд избегает этого места потому, что кто-то каждый квартал платит немалую сумму, чтобы полиция никого туда не подпускала, — отозвалась миловидная мадам Татищева, жена начальника полиции.

Попытка разузнать побольше о мадам Эренберг тоже закончилась ничем, хотя Лидия и уяснила себе, что немку в обществе недолюбливают («Знаете, она такая решительная… а этот бедняга Тайсс, которого она полностью прибрала к рукам? Раньше он бывал повсюду — он такой очаровательный, — но теперь, когда она взялась опекать его, найти его можно только в лечебнице да в лаборатории…»).

Лидия подумала, что женщина, которую настоящая Петронилла использует как прикрытие, должна была приехать в Петербург вместе с хозяйкой… а значит, здесь едва ли удастся установить ее настоящую личность.

— Они любовники? — вопрос показался бы невероятным в Оксфорде и даже в Лондоне, но часто звучал за накрытым к чаю столом в Петербурге.

— Думаю, да, — ответила Татищева, слизывая с пальцев cr`eme fraiche. ^[20]— Во всяком случае, когда я встретила ее у Кустова, где этот красавчик Буренин читал свои стихи… знаете, Буренин создал совершенно новый язык поэзии, чтобы освободиться от тех уз, что наложили на слова старые значения и привычный образ мышления… Так вот, она — эта Эренберг, я имею в виду, — собралась уезжать, утверждая, что все это — лишь пустая трата времени. Она сказала, что не стоит искать новых смыслов для Любви, ведь и старые вполне годятся, даже в наше время… Разумеется, все это было совсем некстати…