Кровавый закон

— Наслышан, — ухмыльнулся в ответ парень. Все, что ей запомнилось в этом человеке — это его кудрявые рыжие волосы, которые шевелились при каждом движении. А еще задорная улыбка. Завидев эти растянувшиеся губы, Олиф брезгливо отвернулась.

Смеется. Улыбается. Ему весело? Конечно, он же не потерял тех, с кем провел смертельную, но лучшую часть жизни. Он не был виноват в смерти двоих друзей. Он никогда не узнает, что значит стоять за какой-то тоненькой стеночкой и слышать, как человек рассыпается на части, чтобы пропасть навсегда.

Входная дверь снова хлопнула. Ушел. Ну и слава Берегиням.

Олиф почувствовала, как рядом с ней сел Лекс.

— Почему ты здесь? — без особо интереса спросила она.

— Чуть-чуть влияния и деньги иногда делают удивительные вещи.

— Вы подкупили стражников? — тупо переспросила девушка.

— Внесли добровольную купу.

Олиф перевела взгляд на свое платье, которое полностью было засыпано песчаной пылью. Под девушкой уже скопилась небольшая горочка, но все смести не получилось.

— Что с нами будет? — спросила она, поджав губы.

— Нам вынесут приговор на Народном собрании.

— Мы же жизнь спасли этим людям, — непонимающе прошептала Олиф.

Берегини, да как после всего, что они пережили и сделали, можно считать их преступниками?!

— Для них это не имеет значения.

— Это ведь не честно. Мы потеряли всех. Всех. Никого не осталось, ни единой ниточки, даже воспоминания… и они с нами, вот так?! — Олиф вдруг сообразила, что соврала. Одно воспоминание у нее все-таки осталось, и оно бережно хранилось у нее за пазухой.

Лекс промолчал. Ему не нужно было объяснять, что для людей Изгнанники навсегда останутся Изгнанниками, она и так это знала.

— Зачем вы вытащили меня сюда? На собрании нас забьют камнями. Лучше было умереть там, рядом с верными друзьями. — Последние слова она выделила особенно, намекая, что не верит в то, что Лекс с Ринслером так и остались врагами. — Зачем вы вытащили меня сюда? — повторила свой вопрос.

— Мы узнали, что они не могут выйти за пределы Завесы в тот день, когда умер Кнут. И тогда Ринслер взял с меня обещание.

— Какое?

Судя по тому, какую паузу выдержал Лекс, ему очень не хотелось говорить.

— Он хотел, чтобы я вытащил тебя.

— Он так и сказал? — опешила Олиф. Удивленно посмотрела на мужчину и поняла, что тот не врет.

— Да.

— Но зачем?!

— Не знаю, — соврал Лекс.

— Врешь. Ты ведь знаешь, — сказала Олиф тихо. Она не требовала правды — это его право рассказывать или нет.

— Знаю, — не стал отнекиваться мужчина. — Ты дрожишь, — заметил он. — Боишься продолжения узнать?

— Нет, мне просто холодно, — поежилась девушка.

Лекс вздохнул, подвинулся ближе и обнял ее одной рукой. Его пальцы коснулись ее кожи, сначала случайно, затем он вдруг специально дотронулся костяшками пальцев до ее щеки. После этого приложил пальцы к ее носу. Кожа была теплая.

— Ты не замерзла, — усмехнулся он.

— Нет, — покачала головой Олиф и уткнулась носом в плечо мужчине.

— Однажды к Песчаникам попала одна девушка, — начал говорить Лекс, словно невзначай обхватывая рукой талию девчонки. — Ее звали Эва. Безбашенная была девка, но чем-то она Ринслера зацепила. Ну, в общем, что-то между ними было. Наверное. Но он мне кое-что сказал тогда, и, мне кажется, как раз из-за этой фразы он и хотел, чтобы мы спаслись.

— Что за фраза?

— Хоть один из нас должен быть счастлив.

Олиф удивленно оторвалась от плеча Лекса.

— Ты не смеешься надо мной?

— Что ты, видишь, как мне весело. Сижу тут шутки придумываю. Что за вопросы?

Девушка ошарашено уставилась в темный пол. Неужели Ринслер решил, что Лекс будет счастлив рядом с ней? Чтобы как-то скрыть не пойми откуда взявшуюся неловкость, Олиф спросила:

— Что стало с девушкой?

— Она умерла.

— Иногда мне кажется, что ему было тяжелее всех, — тихо прошептала Олиф.

Лекс как-то невесело усмехнулся. Его друг никогда не жаловался ни на жизнь, ни на судьбу, но после смерти той девчонки стал так напиваться, что иногда даже не помнил собственного имени. Лексу не казалось, он знал, что Ринслеру было тяжелее всех.

— А теперь его нет. Никого из них нет, — голос девушки дрогнул.

Наверное, все слезы она выплакала там, в лесу, и теперь сидела и просто не знала, что делать с щемящей пустотой внутри.

— Мы еще встретимся. Когда-нибудь обязательно встретимся. Он мне еще две бутылки виски должен.

От этой его интонации стало еще хуже. Лекс пытался отшутиться, чтобы скрыть боль. Но Берегини, почему перед ней он вечно вот так вот закрывается? Неужели они не достаточно пережили вместе?

— Мне очень жаль, — с искренней жалостью в голосе сказала Олиф. — Шину. Я ее не знала, но она, наверное, была очень хорошей.

— Да, — хрипло ответил ей Лекс.

— Как думаешь, почему выбрали именно ее?

— Понятия не имею. У Берегинь не шибко развито чувство юмора.

— Берегинь? Их же не существует. То есть не в прямом смысле, мы же им просто молимся.

— А кто с ней, по-твоему, это сделал?

Олиф удивленно посмотрела на Лекса.

— С ней связались Боги?! Ты серьезно в это веришь?!

— Я не знаю, чему верить. Но это уже их дела, не стоит вмешиваться в игры тех, кто заведомо сильнее.

Девушка обвела взглядом поникшие плечи мужчины, его отрешенный взгляд и сжатую челюсть. Он сдерживал в себе все свои чувства, не позволяя показать слабость. И Олиф решилась спросить то, что обязана была спросить, чтобы помочь ему облегчить эту ношу:

— Расскажешь о Шине? Какой она была?

Олиф очень хотела, чтобы он выплеснул эмоции наружу, и знала, что нет ничего хуже для этого, чем воспоминания. Даже самые изощренные пытки иногда не причиняют столько боли, сколько воспоминания. Но это нужно было мужчине, потому что все в себе держать невозможно. А у него уже накопилось достаточно того, о чем нужно было поговорить.

Лекс молчал долго, очень долго. Потом вздохнул и начал говорить. Не для того, чтобы излить свою душу, а просто чтобы плебейка не стала считать минуты до утра, когда настанет время Народного собрания.