Кровопролития на Юге

Три дня спустя один молодой человек из Юзеса по имени Маларт, пользовавшийся полным доверием Ролана, написал г-ну де Парату, что генерал рубашечников с семью или восемью своими офицерами должен остановиться на ночлег в замке Кастельно вечером 14 августа.

Де Парат немедленно отдал распоряжение и приказал Лакосту-Бадье, командиру второго шаролезского батальона вместе с двумя ротами сен-серненских драгун и всеми офицерами, у которых были хорошие лошади, к восьми часам вечера приготовиться к вылазке, о цели которой он им не сообщил. Лишь в восемь часов они узнали, что им предстоит предпринять, и с такой поспешностью пустились в путь, что через час уже завидели замок Кастельно; им пришлось остановиться и спрятаться, чтобы не явиться слишком рано и дожидаться, пока Ролан ляжет.

Напрасны были их опасения: вождь рубашечников, привыкший полагаться на своих людей, как на самого себя, лег спать без опасений, понадеявшись на бдительность одного из офицеров по имени Гримо, который стоял на часах на башне замка. Но Лакост-Бадье и его драгуны, ведомые Малартом, пробрались по узкой тропинке к самому подножию крепостной стены так, что их почти невозможно было заметить; Гримо обнаружил их слишком поздно, когда замок оказался обложен со всех сторон. Гримо тут же выстрелил из ружья и закричал: «К оружию!» Ролан, разбуженный криком и выстрелом, спрыгнул с кровати, одной рукой схватил одежду, а другой — саблю и бросился в конюшню. На пороге спальни он наткнулся на Гримо, который, не думая о собственном спасении, прибежал позаботиться о спасении своего предводителя. Они поспешили в конюшню, чтобы взять лошадей, но трое их людей — то были Маршан, Бур дали и Бейо — оказались проворнее: они забрали самых лучших коней и, вскочив на них прямо без седел, ускакали через главные ворота, прежде чем драгуны успели их схватить. Остальные лошади были много хуже: драгуны легко бы их нагнали, поэтому Ролан предпочел бегство пешком, позволявшее отказаться от больших дорог и искать укрытия в каждом овраге, под любым кустом. Итак, он вместе с пятью оставшимися при нем офицерами бросился к калитке на задах, выходившей в поле; но пока в главные ворота врывались драгуны, замок оцепили другие войска; беглецы попали в засаду и вскоре оказались окружены. Тогда Ролан отшвырнул одежду, в которую не успел облачиться, прислонился спиной к дереву, выхватил саблю и стал грозить тому храбрецу, будь он офицером или солдатом, который оказался бы отважнее прочих и попытался бы его схватить. На лице у этого человека запечатлелась такая отчаянная решимость, что, хотя он один, полуодетый, бросил вызов целой толпе, нападающие на миг заколебались и никто не отваживался к нему приблизиться. Но тут в тишине прозвучал выстрел; рука Ролана, простертая к недругам, опустилась, сабля, угрожавшая им, выпала из его пальцев, колени ослабели, тело, опиравшееся на дерево, еще мгновение держалось на ногах, мало-помалу оседая. И тут Ролан, собравшись с силами, воздел обе руки к небу, словно призывал Божью кару на головы убийц; но он уже не мог вымолвить ни слова и упал мертвый.

Пуля, пущенная драгуном по имени Суберан, попала ему в грудь и сразила его насмерть.

Как только Майи, Гримо, Кутро, Герен и Рессаль, пять офицеров-рубашечников, увидели, что их вождь умер, они, не думая более о сопротивлении, сдались, как малые дети.

Тело Ролана с триумфом перевезли в Юзес, а оттуда в Ним, где над мертвецом устроили суд, словно он был жив. Приговор гласил: выставить на публичное поношение, а затем сжечь на костре. Решение было приведено в исполнение со всеми подробностями, кои в одних поселяют вечную память о казни, а в других — вечную память о мученике; затем прах его был развеян по ветру.

Вскоре за этой казнью последовала казнь пяти офицеров: их приговорили к колесованию и привели в исполнение приговор над всеми одновременно. Но смерть эта вместо того чтобы устрашить протестантов, напротив, укрепила их дух: все пятеро вынесли пытку с твердостью и даже весело, чем поразили всех, в особенности тех, кто не видел прежде, как умирают рубашечники.

Маларт раболепно принял две сотни луидоров, кои были ему обещаны. Доныне в тех краях его имя произносят наравне с именем Иуды.

Но удача отвернулась от рубашечников: вместе с Кавалье они лишились военного гения, вместе с Роланом — веры. В самый день смерти последнего близ Туара был захвачен склад, где нашли более восьмидесяти мешков зерна. На другой день Катина, вместе с двенадцатью товарищами, укрывавшийся в винограднике близ реки Вонаж, был обнаружен солдатами суассонского полка; девять его людей были убиты, одиннадцатый схвачен, а сам он, раненный, с огромным трудом спасся. 25 числа того же месяца близ Сова была обнаружена пещера, служившая беглецам складом: там нашли сто пятьдесят мешков отборнейшей пшеницы. Наконец, шевалье де Фруле наложил руку на третий тайник неподалеку от Миале, служивший одновременно лазаретом: помимо солонины, на которую ушло десять быков, помимо вина и муки, там нашли шестерых раненых рубашечников, которых расстреляли на месте.

Полностью уцелел только отряд Раванеля, но поскольку после отъезда Кавалье его бывший помощник терпел неудачу за неудачей и видел, как другие отряды один за другим подвергаются разгрому, он приказал начать торжественный пост, чтобы привлечь Господа на сторону реформатов. И вот в субботу 13 сентября Раванель вместе со своим войском отправился в лес Сен-Беназе, чтобы провести там в молитвах следующий день. Однако предательство распространялось, как зараза. Двое крестьян, знавших об этом намерении, сообщили о нем г-ну Ленуару, мэру Ле Вигана, а тот немедля доложил маршалу и г-ну де Бавилю, бывшим в то время в Андюзе.

Столь важная новость необычайно обрадовала маршала, и он принял все необходимые меры, дабы одним ударом покончить с мятежниками. Он приказал г-ну де Куртану, бригадному генералу, командовавшему войсками в Але, взять людей, находившихся в его распоряжении, и прочесать берег Гардона между Нером и Кастаньолем: эту местность могли, по всей вероятности, избрать себе убежищем рубашечники после того, как их начнут теснить другие войска с противоположного берега; последние были приведены из Андюза и ночью расположились в окрестностях Доммерсарга. Оба подразделения вместе составляли небольшую армию, в которую входил батальон швейцарцев, батальон полка из Эно, батальон шаролезцев и четыре эскадрона драгун Фимарсона и Сен-Сернена.

Все произошло, как предупредили двое крестьян. В субботу тринадцатого рубашечники вошли в лес Сен-Беназе, а ночью с субботы на воскресенье их окружили.

На рассвете отряд королевских войск, подошедший к Доммерсаргу, начал наступление. Передовой дозор рубашечников вскоре заметил какое-то движение и известил о том Раванеля; тот немедля собрал несколько человек на военный совет. Все единодушно высказались за отступление; итак, отряд отошел к Неру, чтобы переправиться через Гардон выше этого города, но г-н де Виллар предвидел этот маневр. Мятежники как нельзя лучше следовали его плану и шли прямиком в ловушку.

В самом деле, не успели они выйти из леса Сен-Беназе, как между Марвежолем и мельницей, называвшейся Мулен-дю-Пон, заметили отряд королевских войск, который их поджидал. Видя, что путь с этой стороны прегражден, они повернули налево и пошли оврагом, тянувшимся вдоль Гардона до Марвежоля, а миновав Марвежоль, переправились на другой берег.

Они надеялись, что благодаря этому маневру ушли от опасности, но вдруг близ мельницы, называвшейся Мулен-де-ла-Си заметили другой отряд, солдаты которого преспокойно разлеглись на траве. Рубашечники снова остановились и, полагая, что их не обнаружили, потихоньку отступили; они решили переправиться через Гардон ниже Кастаньоля и добраться до Карде; но, выбравшись из одной ловушки, они сразу же угодили в другую, потому что в той стороне наткнулись на драгун и батальон из Эно, которые немедля на них обрушились. Тут некоторые из этих несчастных, воодушевляясь командами Раванеля и других офицеров, попытались справиться со всеобщим смятением и изготовились к обороне, но опасность была так велика, враги столь многочисленны и круг защитников так быстро сужался, что даже пример мужества не произвел на них впечатления: все ударились в бегство и рассеялись кто куда, думая не о спасении отряда, а о своем собственном.

То было уже не сражение и даже не бегство, а резня: королевских солдат было вдесятеро больше, чем мятежников, а у тех едва ли шесть десятков человек имели ружья, а остальные кое-как вооружены скверными саблями, вилами да штыками, прикрепленными к палкам, поскольку все склады оружия один за другим были ими утрачены. Таким образом почти все они погибли, а сам Раванель спасся только потому, что бросился в Гардон и спрятался в расселине между двумя утесами, высовываясь из-под воды, только чтобы вдохнуть воздух. Так он просидел семь часов. Наконец, когда настала ночь и драгуны ушли, он ударился в бегство.

То была последняя вооруженная стычка в войне, продлившейся четыре года. Вместе с двумя севеннскими исполинами, Кавалье и Роланом, исчезла вся мощь мятежников. И вот, как только распространился слух об этом новом поражении, солдаты и вожди восставших решили, что Бог от них отвернулся, и начали сдаваться. Первым подал пример Кастане. Через неделю после поражения Раванеля, то есть 6 сентября, он сдался маршалу. 19-го его примеру последовали Катина и Франсуа Совер, его помощник; 22 сентября — Аме, брат Ролана, 4 октября — Жоанни, 9 — Лароз, Валетт, Саломон, Лафоре, Мульер, Салль, Абраам и Марьон, 20 — Фидель и, наконец, 25 — Рошгюд.