Кровосмешение
Шрифт:
— Последняя ремарка была излишней, — говорит Мамедов, выключая камеру.
— Вырежете при монтаже, — машет рукой профессор, — ну-с, я свою часть уговора выполнил.
— Вы, профессор, очень хорошо сказали о некоторых наших свойствах, но кое-что забыли, — с укоризной говорит Мамедов.
— Чушь! Что я, по-вашему, забыл?!
— Дело в том, профессор, что мы, кроме всего остального, слишком много лжем.
ГЛАВА 15. ВЕКОВАЯ МЕЧТА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Пустой чисто вымытый деревянный стол во дворе. За столом сидит пьяный Крылов. Перед
— Папа, пошли в дом, — плачет Дима и тянет отца за руку, — мама сказала идти в дом!
— Иди нах!.. — отмахивается Крылов. Дима отлетает на траву, ойкает, встает, с кривящимся ртом убегает.
— Можно? — в ворота кто-то стучит. Овчарка истошно лает, но вдруг убирается задом в конуру и затихает — в образовавшуюся щель просовывается голова министра Тихонова.
— С-cууу-ка! — ревет Крылов, пытаясь встать.
— Так! Так-так-так, — лихорадочно тараторит министр, приближаясь к столу и выставив перед собой руки, — спокойно, Алексей, спокойно! Вижу, вы меня знаете. Я вам ничего плохого не сделаю.
— Сука, ты?! Ты мне плохо… ты пох… ты похуй мне вообще, похуй! — он продолжает пытаться. Тихонов кладет ему руку на плечо почти просительным жестом, и Крылов падает обратно на скамейку.
— Спокойно, спокойно. Тихо-тихо-тихо. Скажите, Алексей, что мы вам плохого сделали? Лично я — лично вам?
Алексей глядит на Тихонова белыми глазами.
— С работы вас уволил ваш друг, он не из наших. И никто его об этом не просил.
— Бля… — пытается восстать Крылов.
— Ребенка задавила обезумевшая толпа.
Алексей, бессмысленно улыбаясь, качает у лица пальцем:
— Ты-ы! Ты друзей терял? Ты друзей терял?! Ты друзей, сука, терял когда-нибудь?!
— Много раз, — грустнеет Тихонов, — я, Леша, такое видел, чего вам всем не дай Бог когда-нибудь. Но я твоих друзей не убивал. Клянусь. Никакого отношения к этому.
— Какая нахуй разница. Вы же заодно.
— Они — мои враги! Посмотри на меня!
Алексей поднимает лицо. Тихонов с гневным выражением лица, чуть грассируя, чеканит:
— Они — мои враги! Они — наши враги! Ты мне поможешь?
Крылов опускает глаза.
На экране снова программа «Полуночники». В синей студии за красным столом — жовиальный ведущий в вязаном жилете, бородатый угрюмый малый и предводитель Виталий из клуба любителей русской словесности.
— Напоминаю нашим зрителям, — сладко говорит ведущий, — что сегодня мы обсуждаем шокирующее признание знаменитого профессора Сергеева, выложенное на Ютьюбе. Вампиры, говорит Сергеев, это хорошо! Это венец творения! Фактически это вековая мечта человечества. Вот, я вижу, Виталий рвется что-то сказать…
— Весь вопрос в том, — степенно говорит Виталий, явно оскорбленный предположением, что он куда-то «рвется», — является ли вампиром сам профессор Сергеев, или только их слугой. А с нечистью у русского народа всегда был разговор короткий — пулю в лоб или осиновый кол в сердце.
— Звучит немного слишком… непримиримо, — улыбается ведущий.
— И безответственно, — встревает бородатый. По низу плывет титр «Петр Кулачков, экспертный комитет Сибирской губернии». Если это наши, русские вампиры,
мы не будем ими бросаться.— О чем вы говорите! — закатывает глаза Виталий.
— Я говорю о том, что у наших так называемых заокеанских «друзей», — Петр делает в воздухе знак кавычек, почему-то всеми пальцами одновременно, — вампиры давно правят бал, и они от этого слабее не стали. Вампиры в ВПК, в нефтяной отрасли — фактически целые династии. Да вспомните хотя бы Обаму, тот еще кровосос. И тем не менее, это до сих пор ведущая экономика мира. Давайте пожертвуем собственным достоянием во имя каких-то ветхих православных святынь, в угоду иудеохристианской идеологии расслабленного покаяния. Безусловно, безусловно мы от этого только выиграем!
В последней фразе Петра звучит нескрываемый сарказм.
После того, как камеры выключают, ведущий выскальзывает из-за стола и торопится навстречу Мамедову. Они обнимаются, при этом из руки Мамедова в карман ведущего перепархивает белый конверт.
— А что с профессором-то? — полушепотом спрашивает ведущий. — Мы его ждали, ждали.
— Он улетел, — элегически грустит Мамедов, — но абищал вернуться! Эээ!
Ночь. Полная луна. Деревянный покосившийся забор. Слышны шаги. За забором гремит цепь, надсадно и простуженно лает собака. На заборе со смачным шлепком повисает плакат. На плакате изображен монохромный танк (почему-то американский «Шерман»), увитый георгиевскими лентами. Поверх косыми красными с позолотой буквами надпись:
Парад Победы в Великой Гражданской войне
30 октября в 10.00
Александровский проспект
В 11.00 — шествие Бессмертного Полка (время московское)
За заборами тревожно лают псы.
ГЛАВА 16. ОТВАЛ БАШКИ
Канализация. Темнота. Над голой и бледной волосатой ногой прилежно трудятся две крысы. Внезапно раздается дикий скрежет, и над крысами загорается солнце. Цвет его быстро меняется с ослепительно-белого на оранжевый, потом затухает, и мы видим сверкающий круг, от которого летят искры. Крысы бросаются врассыпную.
Наверху над канализационным люком склонился рабочий в фартуке и защитной маске, ведущий электродом сварочного аппарата по краю люка.
Вокруг на расстоянии в сотни метров полицейские разносят металлические барьеры. Вдалеке, у подножия памятника Ермаку, угадывается красная трибуна.
Раннее утро, небо еще густо-синее.
Трое пацанов, сидя в опрокинутом контейнере на берегу Ангары, любуются рассветом сквозь дыру в боку контейнера. Их вихрастые затылки наводят на мысли о книгах Владислава Крапивина.
— Серый! — говорит тот, что слева. — Дай это!
Пацан справа передает ему мутный целлофановый пакет. Пацан слева открывает его, прыскает внутрь из баллончика с какой-то бытовой химией и прижимает пакет к лицу. Пацан посередине, который упорот больше других, оглядывается на сидящего слева приятеля со страшно выпученными глазами и пакетом, превращающим лицо в пластиковое желе, и в восторге бьет себя ладонями по коленям:
— Отвал башки вообще!
Над Ангарой встает холодное солнце.