Круг замкнулся

– Номерочек желаете? – служитель оглядел Кунцевича с ног до головы и вынес по результатам осмотра вердикт, – полторарублёвые есть во втором этаже. С прислугой и двумя самоварами в день. У нас электрическое освещение-с!

– Благодарю, но номер мне не нужен. Я разыскиваю своего знакомого – господина Рютенена. Он мне написал, что у вас стоит.

– Стояли-с, цельный месяц стояли-с. Но съехали, дня четыре уж как.

– Ах как жаль! А у меня к нему важное дело. Не говорил он куда уезжает? Может быть приказал почту куда-нибудь пересылать?

– Приказали-с, а как же! В Финляндию, в Выборг, в главный почтамт. Прямо сейчас собирался письмо туда направить, утром пришло. Дня через два ваш приятель его и получит.

Кунцевич несколько секунд не мигая глядел на портье, о чём-то глубоко задумавшись, опомнился и сказал:

– Не приятель он мне вовсе, а даже и наоборот. Жена моя к нему сбежала. Может навещала его, может видели? Эдакая блондинка, высокая, такая, знаете ли, худощавая, но с грудью, – Мечислав Николаевич руками показал размеры груди, – и глаза, глаза зелёные. Натальей Романовной кличут.

Портье посмотрел на него с едва заметной ухмылкой и ничего не ответил. Сыщик суетливо полез в карман пиджака, достал оттуда бумажник и положил на стойку зелёную, под цвет глаз разыскиваемой, ассигнацию. Бумажка тут же растворилась в воздухе.

– Не навещали-с, а буквально жили совместно. Мадам и из номера-то почитай не выходила.

– Как?! Боже мой! – титулярный советник схватился за сердце, – ах она, тварь! Я же всё для неё… Предательница! Скажите, а уехали, уехали они вместе?

– Нет-с, сначала барыня, потом Густав Альбертович.

– Я так и думал. Тогда… тогда письмо, которое вы получили, из Мурома, ведь так?

Служитель кивнул головой.

– Не могли бы вы мне его отдать? Я намереваюсь затеять процесс, и это письмо мне весьма поможет в разводе.

– Никак не можем-с, тайна переписки, – ответил портье, но как-то нерешительно, с сомнением в голосе.

– Ну, отдайте, отдайте, пожалуйста! Оно же не заказное, вы же за него не расписывались, и отвечать вам за него не придётся. Мало куда оно могло деться? А я вам дам десять рублей.

– Давайте пятнадцать и письмо ваше.

Мечислав Николаевич расплатился, положил письмо в карман и собрался было уходить, но служащий его остановил:

– Кстати, а Густавом Альбертовичем уже интересовались.

– Кто? Когда?

Портье заявил уже без всяких экивоков:

– До двух красненьких добавьте, расскажу.

Кунцевич вытащил из бумажника две рублёвых бумажки.

– Вчера, прямо об эту пору, тоже приходил один барин, и, также, как и вы сказал, что ищет господина Рютенена, ну я ему про Выборг и сообщил. Супружницей вашей он не интересовался.

– А как он выглядел?

– Высокий брюнет, с усами, такими, знаете ли, хорошими усами, ну примерно, как у вас.

Мечислав Николаевич вышел на Тверскую, дошёл до ближайшего трактира, заказал плотный завтрак, ножом для рыбы разрезал конверт, достал лист бумаги и углубился в чтение.

«Здравствуй, милый! Доехала благополучно, поселилась в гостинице, и, видимо, надолго, – по словам аборигенов здешние дороги в ужасном состоянии, так что до имения можно добраться разве что верхом, а ты можешь представить меня верхом на лошади? Не можешь? Вот и я не могу. Сижу в номере, и просижу, наверное, ещё с неделю.

Милый, мне страшно! Мне кажется, что они узнали где я, и вот-вот явятся. Умом я понимаю, что ты был прав, что нам надобно было разделиться, что про Муром никто не знает, что бояться мне нечего, что их всех скоро переловят и перевешают, но… Сердце мне говорит, что ты меня бросил. Да, милый, именно бросил! Оставил одну в ту пору, когда они меня ищут и вот-вот найдут! Сейчас, когда я осталась наедине с собой, когда ты не можешь своими сладкими речами переубедить меня, я всё больше и больше убеждаюсь, что ты поступил так, как порядочный мужчина поступать не должен… Но это же не так, правда? А если не так, приезжай ко мне, умоляю! Мне страшно, я не могу сидеть в четырёх стенах одна, особенно в темноте. Приезжай, приезжай, поскорее, не то я найду того, кто поможет мне справиться со страхом. Целую, твоя (пока только твоя) Натали».

Кунцевич сложил письмо и задумался. «Выходит она меня к себе пустила в качестве… сторожевого пса что ли. Нет, ну какую-то симпатию она всё равно должна была испытывать! Тьфу ты… Не об этом надо думать, не об этом! Какие-то люди искали Кошелькову. Очевидно, что это лица, которые не в ладах с законом, поскольку их самих ищут власти, и как найдут, так перевешают… Сначала искали Кошелькову, потом явились к адвокату…». Титулярный советник бросил на стол полтинник и быстрым шагом направился к выходу.

Телефонная станция помещалась на Мясницкой, трёхминутный не срочный разговор с Петербургом стоил полтора рубля, срочный – четыре с полтиной. Титулярный советник знал, что толку от разговора будет мало, но всё-таки достал из портмоне синенькую бумажку. «Четвертной я уже из своих на эти розыски потратил, не считая гостиницы и трамвайных билетов. И зачем спрашивается?»

– Владимир Гаврилович, – начал скороговоркой Кунцевич, как только телефонистка пригласила его в кабину, и он услышал в трубке голос начальника. – У меня только три минуты, поэтому буду предельно краток. В Выборге сейчас проживает некий присяжный по фамилии Рютенен, Густав Бернтович Рютенен, нет, не Альбертович, Борис, Евгений, Роман, Николай, Терентий, Берн-то-вич. По какому адресу он там остановился я не знаю, пусть в адресном столе справятся, или на почтамте его подождут, он за письмами явиться должен. Так вот, вполне вероятно, что этого Густава хотят убить. Как что делать? Я по… Я пони…. Да, почти другая страна… Ну хотя бы телеграмму им пошлите от имени градоначальника… Все подробности я вам доложу при личной встрече. Запишите, пожалуйста, приметы предполагаемого убийцы.

Проулок с интересным названием находился на территории Второго участка Серпуховской части, неподалёку от Донского монастыря. Узнав от прохожих маршрут, Мечислав Николаевич на трамвае добрался до Лубянской площади, а там пересел на конку номер 21 и полчаса тащился до Серпуховских ворот, от которых до нужного ему дома было рукой подать. Нумерация домов на Криво-Рыбном отсутствовала, и ни один из немногочисленных встреченных им обывателей не смог указать дом вдовы гвардии корнета. Пришлось стучаться в каждые ворота. Открывали не всегда и не сразу, часто ответом на удары он слышал только собачий лай. Наконец повезло – из полуразвалившегося домика на свет Божий выползла старуха в ужасно грязной и потрёпанной шляпке и салопе, выдававшими её непролетарское происхождение.

– Бонжур. Кого-то ищете, милостивый государь? – прокаркала бабушка.

– Бонжур, мадам. Мне нужна госпожа Кошелькова, не подскажете где она проживает?

– Наталья Романовна?

– Именно.

– Здесь вы её не найдёте.

– Но в Адресном столе мне сказали…

– Дом этот действительно принадлежит ей, но она здесь не бывает. А вы кто ей будете? Да что же мы на улице стоим, прошу в дом. Матрёна, ставь самовар! – крикнула дама в глубину дома.

Старушка, звали которую Вера Николаевна, мадам Дувакина, так настойчиво предлагала чая, что Кунцевич не смог отказаться и был вынужден пить из грязной чашки напиток, чая даже отдалённо не напоминавший.