Круг
Шрифт:
Теперь, чтобы вернуться домой, ему нужно было заработать денег. Про одну волость, за семьдесят верст, говорили, что там требуются сапожники. Крестьяне той волости держали много скота, поэтому шкур там было в достатке. Один богатый крестьянин открыл даже сапожную мастерскую, и с прошлого года казна стала заказывать солдатские сапоги.
Унур Эбат работал в этой мастерской до тех пор, пока не встретил одного старого каторжника, который шел через ту деревню, возвращаясь на родину с Акатуя. Разговорившись со стариком, он узнал, что тот провел на каторге двадцать три года и даже
— Говоришь, родной язык забыл, ты разве не русский? — спросил Эбат.
— Нет, я мариец.
— Откуда же ты?
— С Урюп-реки, из деревни Ронго, отсюда верст девяносто будет.
— Марийская деревня? Они, небось, тоже уж русскими стали…
— Нет, там народу много, они между собой по-марийски говорят, а я за двадцать три года ни одного марийца не видел. Это теперь на каторге и в ссылке стали и марийцы встречаться…
— Я тоже мариец, — сказал Унур Эбат и пытливо посмотрел на старика — обрадуется или нет.
Тот сказал равнодушно:
— Вот оно что… А ты чего тут?
Унур Эбат рассказал о себе.
— Надо взглянуть на здешних марийцев, — решил Унур Эбат в конце разговора.
Старик обрадовался.
— Вдвоем лучше идти! Мужики нынче злые, на любого прохожего думают, что из тюрьмы сбежал. ночевать не пускают, поесть не дают, за все деньги спрашивают, последнюю рубашку готовы содрать. Мне, старику, трудно одном? идти.
— Не горюй, дедушка, вместе идти хорошо будет.
Так они пришли в деревню Ронго. Когда поднимались вверх по улице к дому старика, встретили Эмана, который возвращался с поля.
Тот, не узнав Унура Эбата, прошел мимо, но Эбат окликнул его:
— Эман, ты ли? Как ты-то тут оказался?
Эман остановил коня.
— Вот, черт возьми, кто приехал! Ну, здравствуй, Эбат. Пошли скорее ко мне, небось, устал, проголодался с дороги. А это кто с тобой?
Старик, не останавливаясь, шагал к своему дому. Эбат свернул к Эману.
За столом Эбат, рассказывая о себе, рассказал и о старике, с которым пришел в Ронго.
Тут в разговор вмешался Сергей:
— Ребята на улице говорили: он к сыну пришел, а его никто не узнал, потом сноха узнала… Сейчас в бане парится.
— Сынок, придержи-ка язык, — строго сказал Эман.
— Держу! — Сергей высунул язык и ухватился за него пальцами, потом, видя, что все засмеялись, засмеялся и сам.
Амина рассердилась.
Унур Эбат остался жить у Эмана. Постепенно он успокоился, глаза повеселели. Истосковавшись по крестьянской работе, он с удовольствием сеял, боронил. Казалось, он не замечал, что работает не на себя, а на Эмана. Частенько кто-нибудь из соседей просил Эбата помочь в работе, он никому не отказывал. Салвике вместе с Эманом посеял рожь.
Запрягая лошадь Салвики, Эбат сказал:
— Раньше, в Коме, у меня была и лошадь своя, и избушка. Теперь — ничего нет. Много воды утекло, вся жизнь теперь другая, и сам я другой. Уже старость не за горами. Тпру-у, мерин, не балуй! Когда-то на такой же горячей лошади ездил на свадьбу в Луй. Эх, давным-давно это было… И Салвика с тех пор сильно изменилась. Как вспомню,
что вместе с ней тогда на свадьбе плясали, не верится, что это она была…Со временем Унур Эбат стал поговаривать о том, что надо бы и ему обзавестись своим домом.
Эман готов был всю жизнь держать при себе такого хорошего и дарового работника, как Эбат, но понимал, что это невозможно.
— Погоди, кончим работу, поставим тебе дом.
В молодости Эман готов был отдать Унуру Эбату последнюю рубаху, теперь же, когда стал крепким хозяином, было жаль даже щепки из своего хозяйства. Он стал думать о том, как бы подешевле отделаться от Эбата, и надумал: вместо того, чтобы ставить новый дом, приискать ему вдову с домом.
Он сказал об этом Амине, та заговорила с Эбатом о Салвике, а тот, оказывается, сам уже не раз подумывал о том, что хорошо бы ему жениться на Салвике. Амина с Эманом взялись уговорить Салвику, им помогли женщины, и к рождеству справили свадьбу.
Так Унур Эбат стал мужем Салвики, записался в общество и остался в Ронге.
Эман был очень доволен таким исходом дела, и даже хвастался, что сделал доброе дело.
Но недолго пришлось пожить Эману спокойно.
Однажды Амина подала ему письмо от сестры Насти. Эман прочел письмо, бросил его на стол и крикнул:
— Нет! Не нужен!
— Кто не нужен? — испуганно спросила Амина.
— От одного ссыльного избавились, теперь твоя сестрица хочет навязать нам на шею другого!
— Эбат не ссыльный! — возразила Амина. — У него кончился срок. Так же и у Володи Аланова…
— Срок кончился, клеймо на нем осталось! Я не хочу из-за него быть в ответе-перед царем!
— Вот уж не думала, что ты такой трусливый. Ну что ж, если боишься, Настя не станет тебе кланяться.
— То-то, раньше мы с отцом вам кланялись, теперь — вы мне!
Амина посмотрела куда-то мимо Эмана:
— Вот каким человеком стал мой муж…
— Каким я стал? Ну, каким?
— Таким, как мой отец. Таким же бессовестным!
— Не болтай пустое!
— A-а, правда глаза колет? Хоть тебе не понравится, но я все равно скажу. Из-за своего хозяйства ты стал таким жадным, что готов у собаки кость отнять. Хоть бы постыдился своего друга Эбата! Целый год заставлял его работать на себя, не платя ни копейки…
— Замолчи, слышишь?
— Я пять лет родную сестру не видела, а ты не хочешь, чтоб она приехала. Сердца у тебя нет!
— Перестань! Пусть едет, пусть живет у нас, сколько хочет, только бы не тащила зазнобу-ссыльного.
— Я же говорю, что Володя приедет по окончании ссылки.
— Все равно он мне не нужен.
— Так ведь тогда и Настя не приедет. Перед соседями стыдно, что ты родства не признаешь.
— Какое мне дело до соседей! Нечего твоей Насте сюда ехать, незачем баламутить народ.
— Вот до чего договорился! — Амина всплеснула руками. — Бессовестный! — она взяла письмо.
Шло время, Эман все больше отдалялся от Унура Эбата. Впервые они сцепились на сходке.
Дело было так. Старик-каторжник, с которым Унур Эбат пришел в Ронго, пожаловался сходу, грустно глядя из-под насупленных бровей: