Круг
Шрифт:
Баламут хитро сощурился:
– Нет, след возьму не я.
Ворожея изумленно повернулась к болтуну.
– Ты возьмешь!
Отмахнулась. Ровно малыш беспортошный глупость ляпнул. Тычок вдруг успокоился, будто личину скинул, задумчиво почесал затылок и усмехнулся. Утром все повторилось, и старуха, посчитавшая было, что все обговорено и понято, до заката ходила с раскрытым ртом. Через день – опять. Матерка стало побольше, и голос погромче. На третий день Ясна сдалась.
– Что же ты со мной делаешь, дурень седобородый? Вот ведь угораздило, привалило счастья! Все неймется тебе?
– Еще не поздно.
– Человек не иголка, – вздохнула Ясна. – Теперь ищи-свищи.
– Не, свистеть не надо. – Старик лучился, как начищенный котел на солнце. – Поворожи.
– Долго думал?
– Не-а.
Ясна обреченно замотала головой. Этот не отстанет.
– Не отстанешь ведь… Горлопанишь целыми днями, людей с толку сбиваешь. Откуда в тебе столько помещается? Воистину голова – как помойка!
– Точно, не отстану. Я еще много знаю.
– Мне нужен волос Безрода.
Тычок посмотрел туда-сюда.
– Будет.
С утра баламут излазил всю избу на четвереньках, перетряхнул мешок с золотом, все свои вещи – одеяло, верховку – и к вечеру протянул Ясне три волоса, два из них седые. Ворожея перевязала все три нитью и до утра положила под горшок. Тычок пробовал ускорить дело, подбивал ворожить прямо сейчас, но быстро сдался, едва старуха поджала губы и выглянула исподлобья.
– Тьфу, ты думаешь, Тычок совсем без понятия? – Балагур только руками развел. – Кто же ворожит на ночь глядя? Это я тебя проверял. Молодца, бабка! Так и быть, женюсь!
Ясна рот раскрыла и долго не могла произнести хоть слово. А зачем сотрясать воздух, если в руках по случаю и весьма ко времени обнаружилась превосходная скалка? Тычка будто ветром вынесло во двор, и он еще долго сотрясал воздух визгливыми криками.
– Ну держись, оторва старая! Думал, все будет как у людей, а вы только поглядите! Сразу руки распускает? Я тебе не рассказывал про Жичиху и Гюста? Поимей в виду – история поучительная и правдооткрывательная! Жена взбесилась и мужа не спросилась! Известно ведь – жена без грозы хуже козы! И что? А ничего! Платье сундуками да шкура лоскутами!
Ясна не стала ждать, бросила скалку и утянула старика в дом, благо тот сопротивлялся лишь для виду. Толкнула на лавку, горой нависла над болтуном и хищно улыбнулась:
– Друг сердешный, ты ведь помнишь, что меня весь конец боится, до сих пор косятся. Думаешь, просто так? Укорочу ведь язык! Проснешься утром, а половины нет!
Старик подобрался, зубы сомкнул, притих.
– Ворожить стану утром. А теперь ты молча съешь кашу. Да, с маслом… не перебивай. И на вот, выпей, – налила баламуту полную чару пенной браги.
– Купить хочешь? – Тычок лишь глазами водил за половником с кашей. – Ну-ну.
А когда старик угомонился и растянулся на лавке, похрапывая, порыгивая и посапывая, ворожея молча встала над старым непоседой с маслянкой. Так поглядела, сяк поглядела. Улыбнулась. Почему бы и нет?
Утром выгнала Тычка на улицу. Усадила на завалинке, велела самому не входить и никого не пускать.
– А что говорить?
– Говори, что хочешь.
– Что хочу?
– Тьфу, горе луковое! Ври попроще!
Старик пожал плечами. Чего уж проще, врать попроще. Времени прошло ни много ни мало, Ясна вышла из избы и устало опустилась рядом.
– Ну
что?– Два из трех – твои.
– Да?
– На завалинку показывают.
– Врешь, старая! – подскочил и нырнул в дверь. Ворожея не успела и платок перевязать, как баламут выскочил. Глаза круглые, как у совы, тычет пальцем в избу. – Я кручусь вокруг плошки с водой, туда-сюда, а волос – за мной! Все время на меня показывает.
– Это я на дурака ворожила. Покажи, говорю, волос, мне самого большего дурачину в округе. Показал.
– Ты мне шутки шутить брось! – Тычок затряс пальцем. – Ворожи на третий волос!
И снова старик воссел на завалинке, от нетерпения грыз ногти, ноги ходуном ходили. Когда Ясна вышла, подскочил как ужаленный.
– Ну? Где?
– На западе.
– Я так и знал! – влетел в избу, схватил пожитки, выбежал во двор и остался премного удивлен, когда нашел ворожею у калитки. – У меня все собрано. Не провожай. Если молод и глуп – сильнее бьют, стар да умен – две выгоды в нем! Не поминай лихом.
Старуха покачала головой:
– Не поедешь один. Вместе уйдем.
– Вот еще! – Тычок недовольно засопел. – Мы сами с усами! Без тебя управимся.
– Ты не найдешь его без меня. Ну поехал на запад, а дальше? Кроме того, не один ты его… – Ворожея оборвалась на полуслове, опустила глаза.
– Что?
– Ничего, балабол. Уйдем вместе.
Дружина уверенно шла по следу ровно свора гончих. След вывел к пристани со смешным названием Не-Ходи-Мимо.
– И захотела бы, не прошла, – вздохнула Верна.
Безрод отправился на запад, куда именно, телохранители могли показать, но не сказать словами. Пристань поменьше, чем в Торжище Великом, и кораблей не так много. Ждали грюг несколько дней. Уж так получилось, что уходили на запад все больше такие ладьи, которые могли возить лишь тюки и бочата. А едва пришел здоровенный грюг, способный перевозить в трюме животных, разгрузился и собрался обратно на запад, на него тут же нашелся охотник.
– Девица-красавица, ты меня не понимаешь, – частил купец, размахивая руками как обмолоточный цеп. – Меня ждут в стране соловеев; Калач дни считает до прихода грюга, у него отменные производители; думаю, дело выгорит; мои коровы не просто дойные буренки, на племя везу; таких коров нет на десять дней пути вокруг; дело идет к новой породе, понимаешь, красота моя; видишь, во-о-он стоят, сами поджары, а вымя большое, молоко вкуснейшее, больного на ноги поднимет; за грюг проплачено еще месяц назад, что же мне, ждать прикажешь…
Верна только рот раскрывала вставить хоть слово, но бесполезно. Купец не дал слабины, и даже мало-мальского просвета не находилось в потоке болтовни. Парни тут не помогут, не убивать же купца за словоохотливость? Должен же он когда-нибудь устать.
– Я…
– Да, девица-красавица, новая порода; назовут моим именем, «корова Пестряка»; я не против, если обзовут просто «пеструхами»; у соловеев заливные луга вдоль течения Серебрянки, отличный выгон для моих красавиц…
– Мне…
– Ты какое молочко больше любишь? С пенкой? Свежее? Пеночник от моих коровок получается просто несравненный! Пеночку снимают березовыми черпаками в липовую чашу, и уже тогда пенка выходит желтая от жира. А когда настоится… Пальчики оближешь…