Круги в пустоте

– Ты в натуре не понял, пацан? – строгим учительским голосом произнес Санька.

– Вы что, по правде? – на глазах у мальчишки выступили пока еще мелкие, но готовые разразиться истошным ревом слезы.

– А ты думал – дядя шутит? – включился в игру Митька. – Ты ему задолжал полтинник, забыл, что ли?

– Когда? – растерянно пробормотал пацан. – Я же никого из вас не знаю!

– Как когда? – осклабился Санька, – вчера ж брал, до сегодня. Давай, гони пятьдесят деревянных, не жмотись.

– А то на счетчик поставим, – хохотнул Митька, наблюдая за готовым разреветься пацаном. – Десять процентов в день. Что такое процент, учили? Решал задачки?

Это было приятно – смотреть, как часто-часто дергаются его ресницы, растягиваются губы, и едва ли не ноздрями ощутимый аромат детского ужаса расплывается вокруг, точно волны от брошенного в пруд камня.

– И не вздумай шуметь, – добавил Илюха. – Только больше получишь.

Перейдя к делу, он аккуратно охлопал пацану карманы, залез ладонью под куртку и вскоре торжествующе извлек два мятых червонца. Засунув руку в карман брюк, он выгреб оттуда небольшую горстку мелочи.

– Что ж так мало? – огорченно покивал головой Санька. – Не хватает до полтинника. Как расплачиваться думаешь? Банковским переводом?

– Я… – захныкал мальчишка, – я про вас в милицию…

– Ой, как страшно! – кривляясь, присел на корточки Санька. – Я просто обоссался весь. А ты знаешь, что такое западло? В ментовку стучать – это западло, это, дружок, не по понятиям, за это полагается наказывать. Пойдем-ка вон туда, в кустики.

Правильно поняв его кивок, Митька с Илюхой ухватили пацана за локти и быстро уволокли в заросли подальше от тропинки. Теперь, если кто и появится, хрен чего увидит. Лишь бы этот мелкий не принялся вопить. Впрочем, вряд ли, по нему видно, насколько испугался. А люди, это Митька знал твердо, делятся на два типа. Одни от страха орут, а у других типа оцепенение бывает.

– Ну, – продолжал Санька, когда они удалились от дорожки метров на двадцать, в глухой ельник, изредка разбавленный молодыми березками, – сейчас мы тебе объясним, что со стукачами бывает. Сам-то не в курсе, а?

Мальчишка угрюмо молчал.

– Не слышу ответа, – сурово произнес Санька и для острастки щелкнул пацана по носу.

– Молчание означает неуважение, – поддержал его Митька, чувствуя в душе какую-то куцую, но тепленькую радость. Пацаненок сейчас был целиком и полностью в их власти, и с ним можно было сделать все что угодно, мелкому оставалось лишь терпеть. Молча или со слезами – вот и весь его выбор.

– Во-во! – оживился Санька. – Именно неуважение! А человек, не уважающий старших, – произнес он с интонациями Глины, – подрывает тем самым общественные устои и грозит как своей судьбе, так и судьбе своей страны, своего народа… Так что не телись, когда старшие спрашивают!

– Ну… – замялся мальчишка, – бьют, наверное?

– Ха, бьют, – насмешливо протянул Санька. – Стучать – это не по понятиям, за такое “опускают”. Ты знаешь, что такое “опускают”?

Пацан молчал, прижимаясь лопатками к стволу огромной древней елки. Илюха с Митькой по-прежнему цепко держали его за локти, однако в этом сейчас уже не было необходимости, парнишка обмяк от страха, от осознания грядущей неизбежности.

– По глазам вижу, что знаешь, – удовлетворенно заметил Санька. – Грамотный, значит, телек смотришь. Ну, спускай штаны.

Илюха поморщился. Да и Митьку холодом обдало. Определенно, Санька сегодня слетел с тормозов, но ведь не скажешь ему – высмеет “птенцов желтоклювых”.

– А может, ну его нафиг? – нерешительно протянул Илюха. – Деньги вон они тута, дадим по шее и пойдем себе, возиться с ним еще…

– Нет, так не по понятиям, – недовольно протянул Санька. – Наказывать надо. Но, – что-то, видимо, замыслив, продолжил он, – мы его действительно на первый раз пожалеем. Опускать не опустим, зато… Он че сказал – “бьют”. Вот и мы его смальца. Не калечить же его, почки там плющить, “яичницу” делать. Мы иначе накажем. Димон, – кивнул он Митьке, – выломай-ка где-нибудь тут ветку, знаешь, длинную чтобы и гибкую. А ты, борзый, – повернулся он к мальчишке, – давай, спускай штаны-то. Ща мы тебя березовой кашкой угостим. И смотри у меня, пикнешь хоть раз – вдвое больше получишь.

Митька хмыкнул про себя и огляделся. Ну вот так-то все же получше первоначальных Санькиных закидонов. Вот эта березка очень даже вполне, вот мы сейчас этот прутик отломим, он как раз что надо.

– Стоять! – раздался сзади негромкий и даже вроде незлой голос, но почему-то брызнуть в стороны не получилось. Устланная хвоей земля засосала ступни не хуже трясины, в желудке что-то булькнуло – и возникла странная, пугающая своей непонятностью пустота. Митька медленно обернулся.

Возле елки стоял среднего роста дядька в старомодном сером плаще, лысоватый и худощавый, с загорелым морщинистым лицом. Вроде не было в нем ничего особенного, и у Митьки даже мелькнула мысль, что уж втроем-то они этого лоха точно бы затоптали. Илюха вон на таэквандо пятый год ходит, да и у них с Санькой нехилый опыт уличной драки имеется. Но, вспорхнув яркой бабочкой, мысль эта съежилась робкой гусеницей и тотчас же уползла обратно в мозги.

Он осторожно взглянул на приятелей. Тех вроде тоже приморозило, как, впрочем, и жмущегося к елке пацана.

– Ну и что же мне с вами делать? – задумчиво протянул незнакомец.

Санька попытался было что-то вякнуть, но вдруг как-то странно дернулся и тяжело задышал – будто его пчела в язык ужалила. У Илюхи подозрительно заблестели глаза, да и сам Митька почувствовал знакомое жжение. А еще – холод внизу живота.

– Ладно, с тобой, мальчик, все более-менее понятно, – кивнул он сжавшемуся мелкому. – Возьми свои двадцать четыре рубля и дуй отсюда поскорее.

В его ладони вдруг оказались два смятых червонца и мелочь – те самые, что Илюха недавно вынул у “клиента”.

Мальчик, робко приблизившись к непонятному человеку, взял деньги и судорожным движением сунул их в карман. А после опрометью кинулся прочь.

– Да, и застегнись, – усмехнулся ему вслед мужчина. Помолчал, задумался.

Было удивительно тихо, даже птицы замолчали, и заткнулись стрекотавшие весь день кузнечики, и ни звука не доносилось со стороны “культурного центра” – точно невидимая стена опустилась на полянку, отрезав ее от остального мира.

– Да, вот с вами что делать? – тем же задумчивым тоном произнес человек. – Давайте-ка я на вас посмотрю.

Его “посмотрю” ничуть не походило на обычный взгляд. Митьке почудилось, будто в каждую клеточку его тела вливается нечто странное, чужое и в то же время смутно знакомое. Это оказалось не больно, но столь жутко, что сами собой забегали мурашки по коже.

– Так, сопляки, все с вами понятно, – подвел наконец итог мужчина. – Все-таки лучше, чем ничего… Вы двое, – каким-то брезгливым жестом указал он на Саньку с Илюхой, – можете уйти. Отлипнете! – властным тоном велел он, и Митькины приятели робко пошевелились, точно пробуя землю на прочность. – Уходите и больше не обижайте младших. А чтобы сия мораль лучше запомнилась, – хмурое лицо его осветилось хищной улыбкой, – вам придется пройти через боль. Это случится скоро, и советую побыстрее добраться домой, а то еще прихватит по дороге. К врачам не ходите, не поможет. Все, кыш отсюда! – прикрикнул он, и Саньку с Илюхой как ветром сдуло, лишь ветки вслед им заколыхались.