Круги в пустоте
Шрифт:
Петрушко подозревал, что они, укосовцы, в мире не одиноки, наверняка подобные службы есть в большинстве стран, но если и так, режим секретности соблюдался не менее тщательно, и никаких коллег обнаружить пока не удалось. А временами очень хотелось пообщаться, сравнить методики, поделиться опытом, договориться о совместных разработках. Но, видно, не судьба.
А зарплата и впрямь была невеликая. Побольше, конечно, инженерской, но на Багамы не поездишь. В УКОСе с самого его основания придерживались аскетических традиций, и были к тому резоны. Виктора Михайловича это вполне устраивало. А когда жена-бухгалтерша корила его низким окладом и то и дело предлагала перевестись к ним в компанию “Компьютер-лайт”, он лишь грустно качал головой и говорил, что любит свою работу.
– Проходи, Коля! Да не разувайся, на улице чисто. Вот, давай сюда. Да, на кухню. Насти нет, на семинаре, завтра только приедет. Ты как? – он щелкнул ногтем по пузатой коньячной бутылке. – Будешь?
– Нет, Виктор Михайлович, нельзя, я на колесах. Ограничусь чаем.
– Жаль… – Петрушко убрал так и не пригодившуюся бутылку обратно в буфет. – Ну ладно, чаю так чаю. В общем, ты извини, что так вот с места в карьер от дела тебя оторвал, но понимаешь, когда внутри кипит все…
– Что стряслось? – коротко спросил Дронин, размешивая в чашке сахар.
– Сегодня в Измайловском парке трое несовершеннолетних подонков ограбили моего сына и чудом не успели надругаться над ним. К счастью, там какой-то прохожий рядом оказался, как-то воспрепятствовал… в общем, Лешка сумел убежать. Домой пришел такой… сказать “в истерике” значит ничего не сказать. А ты ведь в курсе, как это на нем отражается и чем может кончиться. Понятное дело, всех подробностей он в таком состоянии сообщить просто не мог.
– А что сейчас?
– Сейчас спит, я его таблетками накормил. Завтра, думаю, сможет дать связные показания. Короче, Коля, у меня к тебе большая просьба. Найди этих… эту мразь. Они должны ответить, понимаешь?
– Я все понимаю, Виктор Михайлович, – хмуро произнес Дронин, обжегшись чаем. – Но вы же знаете, тут не то что часы – минуты решают. Когда это случилось?
– Домой он прибежал в половине четвертого.
– Надо было срочно набирать “02”. Возможно, по горячим следам…
– Коля, дорогой, – Петрушко пристально взглянул на него, – не до того было. В любую секунду мог начаться припадок, мне Лешкина жизнь, знаешь ли, важнее мести. Ну ты сам представь, даже если бы меня в отделении не послали на фиг, даже если бы я туда прибежал обмахиваясь всеми своими корочками, разве можно допрашивать ребенка в состоянии аффекта, тем более, эпилептика?
– Это будет тяжело… – задумчиво протянул Дронин, намазывая масло на хлеб. – Это теперь только через инспекторов по “недоноскам”, через их контакты…
– Коля, – терпеливо заговорил Виктор Михайлович, – я это понимаю. Поверь, вычислить ту пакость, что нагадила Маришке, тоже было непросто. Я даже думаю, что сложнее, потому что это не сопливые пацаны, а профессионал в своем роде.
Он не стал уточнять, что “пакость” была ведьмой в хрен знает каком поколении. Зачем? Коля ведь никогда не общался с потомственной ведьмой, и не надо ему.
Дронин судорожно вздохнул. Даже сейчас, спустя четыре года, вспоминать ту историю ему было больно. Всё тогда получилось, хотя Колину жену вытянули в последний момент. Еще бы неделя-другая – и четвертая стадия, на сто процентов неоперабельная. Но успели, темную печать сняли, и сейчас Марина уже приучает к горшку одно дитя, вынашивая при этом второе. Понятное дело, майор Дронин знал лишь то, что ему следовало знать. Он искренне был убежден, что Виктор Михайлович служит в ФСБ, занимаясь там загадочной стратегической аналитикой, о которой, само собой, распространяться не положено. А с Колиной проблемой справились, дескать, его знакомые врачи-экстрасенсы, Гена с Ларисой. Ребята из ФСБ лишь сумели найти их по своим каналам и настроить на сотрудничество, а дальше те уж сами… Ясное дело, благодарность майора Дронина не знала границ, и этим Виктор Михайлович иногда по служебной надобности пользовался, так было проще и быстрее, чем задействовать смежников-федералов.
– Ладно, Виктор Михайлович, вы меня за советскую
власть не убеждайте, я и так давно против. Сделаю все, что могу, и даже на три копейки больше. Завтра можно будет побеседовать с мальчиком?– Думаю, да, – кивнул Петрушко. – Завтра подъезжай часиков в двенадцать, лады?
– Заметано, – согласился Дронин, вставая из-за стола. – Поскачу я, пожалуй. Тут еще прочих дел – кит не валялся…
– Может быть, кот? – уточнил Виктор Михайлович. – Или конь?
– Эх, если бы! – махнул рукой майор. – Именно что кит. Большой и толстый.
4
Электричество по его просьбе выключили, и комнату сейчас озаряли лишь свечи, вставленные в стилизованные под старину бронзовые подсвечники. Свечей было вполне достаточно, чтобы видеть лица друг друга, но слабые желтые огоньки не могли выгнать тьму, затаившуюся по углам. Плясали по стенам огромные тени, в воздухе плыл едва заметный приторный дымок, изредка раздавалось негромкое потрескивание.
– Не умеют у вас правильные свечи делать, – заметил он, откинувшись на спинку дивана. – И вообще много чего не умеют.
– Зато мы делаем ракеты, – усмехнулся хозяин. – Вы знаете, что такое “ракета”?
– Представьте себе, – он сухо кивнул. – У нас тоже есть ракеты. Запускают их в государевом дворце, по праздникам. Годовщина восхождения на престол, Солнцестояние, Умилостивление Воды… А железные иглы, протыкающие небесную твердь, мы не делаем. Это тупиковый путь, и вы когда-нибудь тоже это поймете.
– Да, разумеется, – согласился одутловатый хозяин. – Материальный космос ничто по сравнению с космосом внутренним, духовным, который раскрывается всякому взыскующему истины, не удовлетворяющемуся внешней стороной вещей…
– Да бросьте вы, – он поневоле рассмеялся. – Эти слова – для профанов, для ваших учеников. До чего же вы тут любите красивости! Именно поэтому из вас, Магистр, никогда и не выйдет настоящего мага. Вы вот любите ругать вашу земную цивилизацию, любите помечтать о всяких там Шамбалах с Атлантидами. Да не смущайтесь, я знаю, я тридцать лет изучал ваш мир, для меня вы как линии на ладони. Так вот, даже ругая, вы остаетесь в плену у здешних догм. Вы, например, искренне полагаете, что понять – значит овладеть, что знание – сила, что методы определяются сутью вещей. К магии все это не слишком применимо. Чтобы стать магом, не нужно изучать тайны природы, нужно изменить с ней отношения. Заметьте, Магистр, для этого вовсе не надо знать, как исчисляются расстояния в искаженном пространстве или в какой последовательности произносятся Слова Силы, по-вашему, заклинания. Пока вы не сбежите из той точки, куда сами же себя и загнали, ничего не получится. Вот смотрите, чего вы достигли, лично вы? Вы умеете снимать легкую боль, видеть изгиб линии судьбы, вы можете перекинуть вибрацию болезни из одного тела в другое, вы можете замыкать область, отделяя ее от остального мира. И это все! Ради этого вы двадцать лет изучали магию, доставали манускрипты, бегали от учителя к учителю. Вам, наверное, кажется, что это очень много. А это мало, Магистр, это ничтожно мало. У нас с такими умениями вы не стали бы и придворным магом у наместника провинции, не говоря уже о государе. Вы не можете перемещаться сквозь внутренние слои, вы не можете преодолеть тягу земли, вы не можете создавать огонь или воду из наполняющего внешнюю пустоту Тонкого Вихря. Даже плевое дело – предсказать день и час человеческой смерти, вы и то не в состоянии. Вот хотите, я вам сейчас скажу про вас?
– Спасибо, меккос Хайяар, незачем, – поспешно прервал его хозяин. – Этот фокус у нас хорошо известен. Такое знание, во-первых, не проверяемо, а во-вторых, никого не делает счастливее.
– Цель магии не в достижении счастья, – наставительно сказал Хайяар. – Я не знаю, в чем ее цель. Подозреваю, что цели нет вовсе. Магия просто есть. И есть мы, маги. Это судьба, ее можно принять, можно отвергнуть. Но ни тот, ни другой выбор не имеет ни малейшего отношения к счастью. Оно эфемерно и мимолетно, добиваться его заклятьями – это все равно что ловить мешком солнечный зайчик.