Круглая Радуга

– Танац?

– Ах, она тебе не сказала.– Смеётся,– Миклош Танац, её муж. Они то сходятся, то расходятся. В конце войны разъезжали с гастролями для парней на фронте—пара лесбианок, волкодав, сундук кожаных костюмов и приспособлений, маленькая группа. Развлекали войска SS. По концлагерям… короткое замыкание на колючей проволоке, знаешь. А уже позже, в Голландии, на ракетных площадках. Это они первый раз после капитуляции собираются вместе, так что я бы особо так не рассчитывала часто с ней видеться...

– Даже так? Ну я не знал.– Ракетные площадки? Рука Провидения ползёт среди звёзд, протягивает Слотропу палец.

– На время отъезда, они оставляли Бианку с нами в Бидгошч. На неё находит иногда, но в общем чудный ребёнок. Я никогда с ней не строила из себя папашу. Сомневаюсь, что у неё есть отец. Это случай непорочного зачатия, она чистая тебе Маргрета, если «чистая» хоть как-то той подходит.

Вечерний костюм сидит превосходно. Стефания ведёт Слотропа вверх по сходне на палубу. Анубис движется сейчас при свете звёзд через деревенскую местность, порой горизонт прерывается силуэтом ветряной мельницы, копен сена, свинарни, каким-нибудь рядом деревьев на невысоком холме для ветра... Есть корабли, о которых мечтается на жутких порогах, против течений… нам желанны ветер и двигатель...

– Энтони,– она подвела Слотропа к громадному детине в полевой форме Польской кавалерии с множеством маниакальных зубов.

– Американец?– качает руку Слотропа.– Браво. Ты почти завершаешь набор. Теперь мы корабль всех наций. У нас даже Японец есть на борту. Экс-представитель из Берлина, которому затруднительно проехать через Россию. Бар найдёшь на следующей палубе. Всё что тут бродит вокруг,– привлекая к себе Стефанию,– кроме вот этой, дозволенная дичь.

Слотроп козыряет и, предположив, что тем двоим охота остаться наедине, находит лестницу в бар. Бар увешан праздничными гирляндами и электролампочками, заполнен дюжинами элегантно наряженных гостей, которые враз, с оркестром вместе, разразились этой песней песню в быстром темпе:

Добро пожаловать на борт!

Добро пожаловать на борт, ух, тут крутая ор-гия,

Тебе понравится, мой друг, от неё в восторге я.

Как начинали, уж не вспомнить,

Зато конец будет у нас, без вариантов, полный класс!

Ведём себя по скотски, без лишних слов, и плотски,

Но ты придёшься ко двору,

Отбрось лишь этики муру

И будь к тому же истерично громогласным!

Тут мамочки любовников меняют,

У дочек ухажёров отбивают.

Большим эрекциям особая предилекция,

Ты не поверишь и глазам,

Иди попробуй сам,

И подымайся

На борт Титаника, где среди праздника

В трюм айсберг трахнет наконец,

И всем придёт капец,

Замолкнет визг и вой,

Ну так вали на борт, друг мой!

Ну вон тебе парочки стонут в спасательных шлюпках, пьяница похрапывает в тенте над головой Слотропа, толстые ребята в белых перчатках с розовыми магнолиями в их волосах, танцуют брюхо-в-брюхо и бормочут на Венедском. Руки шарят в изнанках атласных платьев. Официанты с коричневой кожей и оленьими глазами циркулируют с подносами, на которых, как пить дать, найдёшь любое количество препаратов и соответствующих принадлежностей. Оркестр играет попурри из Американских фокстротов. Барон де Малакастра подсыпает зловеще белый порошок в фужер Mme. Штип. Всё та же бывшая херня, что творилась когда-то на вилле Рауля де ля Пирлимпиньпиня и, как кажется Слотропу, вечеринка всё та же.

Он примечает Маргрету с её дочерью, но вокруг тех сгрудились оргиасты, оттесняя его. Он знает, что уязвим более, чем следовало бы, перед хорошенькими девочками, поэтому решает, что так даже и лучше, ведь Бианка полный улёт вообще: 11 или 12, смуглая и миленькая, одета в красное платье из шифона, шёлковые чулки и домашники на высоком каблуке, её волосы зачёсаны вверх со всей тщательностью и безупречно переплетены ниткой жемчуга, чтобы открыть висящие серьги кристалла блистающего под её крохотными мочками… спасите, помогите. Почему такое всё должно с ним приключаться? Ему видится теперь некролог в журнале Time—Умер, Ракетмэн, не исполнилось и 30, в Зоне, от вожделения.

Женщина, которая пыталась срубить Слотропа в реку тесаком для мяса, теперь сидит на кнехте, держа поллитра жидкости, которая уже всосалась и начинает затемнять орхидею приправы. Она повествует для всех историю про Маргрету. Волосы её уложены или стилизованы так, чтобы напоминать определённый срез мяса. Заказ Слотропа, номинально Ирландское виски с водой, подан и он придвигается выслушать.– её Нептун с изъяном. А чей без? спросит кое-кто. Ах. Но, для обитателей этой планеты, Грета, в основном, жила на Нептуне—недуг её был более прямолинеен, чист и ясен, чем известные тут среди нас.

Она нашла Онейрин в тот день, когда её аванпост в Англии, привычный поставщик Хлородайна, подкачал. Недалеко от Темзы, когда герань света плыла по небу чересчур медленно, до невозможности выразить—медноватый свет, свет лёгкого загара кожи и мягкого персика, стилизованные цветы рисовались и прорисовывались средь облаков, увянуть тут, возродиться там—как это случилось со светом дня, он пал. Падение часов, не столь экстравагантно как у Люцифера, но часть не менее продуманной схемы. Грете суждено было найти Онейрин. Любой сюжет отмечен своим знак. Какие-то от Бога, какие-то маскируются под Бога. Весьма изощрённый способ подделки. Но в ней всё равно присутствует та же подлость и смертность как у фальшивого чека. Просто тут посложнее. Члены имеют имена, как Архангелы. Более или менее обычные, данные людьми имена, чья приватность может быть взломана и выведаны имена. Но в подобных именах нет магии. Вот в чём ключевое отличие, в чём разница. Произнесённые вслух, даже с самым чистым магическим намерением, они не срабатывают.

Онейрин Джамф Imipolex A4. . . .

– Эта тупая сука,– замечает голос у локтя Слотропа,– с каждым разом рассказывает всё хуже.

– Прошу прощения?– Слотроп оборачивается лицом к лицу Миклоша Танаца, борода веником, брови всклочены, как растопыренные концы крыльев ястреба, пьёт абсент из сувенирного бокала, на котором, в жутковатом для карнавального освещения цвете, костлявая хихикающая Смерть вот-вот хапнет пару любовников из постели.

Он запросто переводится на тему Ракеты. «Эта А4»,– грит он,– «мне видится младенцем Иисусом, с бесконечными комитетами Иродов, что тужатся убить его в младенчестве—Пруссаки, некоторые из них, в глубине глубин своих сердец, всё ещё смотрят на артиллерию как на опасное нововведение. Если б ты только видел… с первой же минуты, ясно было, они становились всё покорнее перед её… в ней и впрямь присутствовала харизма Макса Вебера… какая-то весёлая—и глубоко иррациональная—сила, которую бюрократия Государства никогда не сможет обратить в рутину, которую не может одолеть… они сопротивлялись, как могли, но вместе с тем, позволили случиться. Невозможно вообразить кого-то, кто избрал бы подобную роль. Но с каждым годом, непонятно как, число их растёт.

Однако турне с ракетчиками генерала Каммлера, вот о чём Слотроп больше всего извращеннечески хочет—хочет?—знать: «Ну я был в Нордхаузене, видал куски и части. Но никогда А4 в полном сборе. Это ж наверняка что-то, а?»

Танац протягивает свой бокал для добавки. Официант, лицо неподвижная маска, капает воду из ложки, превращая абсент в молочно зелёный, пока Танац ласкает его ягодицы, затем отходит. Неясно, раздумывал ли Танац над ответом: «Да, заправленная, живая, готовая к запуску… пятьдесят футов в высоту, дрожит… и потом этот фантастически мощный рёв. Почти рвёт тебе перепонки. Жёстко, резко врывается в девственно синие одежды неба, друг мой. О, так фаллично. Разве нет?»