Круглая Радуга

– Вот адрес одного из наших людей в Цюрихе. Ваксвинг желает вам удачи и спрашивает что вас так задержало.

– То есть он ждёт ответа?

– Он сказал, чтоб вы об этом подумали.

– А скажи-и-и-те,– его только что осенило,– а почему вы мне помогаете? Так вот бесплатно и вообще?

– А кто его знает? Нам приходится играть по схемам. Должно быть, есть какая-то схема, в которой вы находитесь, на данный момент.

– Э…

Но она уже ушла. Слотроп осматривает номер: при свете дня тот жалок и безлик. Даже тараканам тут должно быть неуютно... Выходит, он сорвался, так же скоро как Катье с её колесом, сорвался в неизбывную колею таких вот комнат, побыть в каждой не дольше пока наберётся достаточно сил или отчаяния, чтобы двигаться дальше, к следующей, но теперь уже без возврата, никогда. Нет времени даже на то, чтоб познакомиться с Rue Россини, чьи лица шумят за окнами, где тут можно вкусно поесть, как называется песня, которую каждый насвистывает в это преждевременное лето...

Неделю спустя он в Цюрихе, после долгой поездки поездом. Покуда создания из металла в их отъединённости, день за днём плотного стойкого тумана, изводят часы на игру в молекулы, имитируют производственный синтез, рассыпаясь, складываясь вновь, сцепленные и пересцепленные, он то погружается, то всплывает из дремотной галлюцинации из Альп, туманов, пропастей, туннелей, скрежещущих подъёмов по невообразимым уклонам, коровьи колокольчики в темноте, поутру зелёные насыпи, запахи мокрых пастбищ, за окнами всегда небритая бригада рабочих направляется подштопать где-то отрезок колеи, долгие ожидания на сортировочных станциях, где рельсы расходятся подобно слоям в располовиненной луковице, серые пустынные места, ночи сигнальных гудков, сцепок, лязгов, боковых веток, взоры коров с вечерних склонов, армейские колонны в ожидании на переездах, покуда поезд пропыхтит мимо, нигде никакого отчётливого ощущения что это за страна конкретно, ни даже какая из воюющих сторон, только сама Война, неизменный исковерканный пейзаж, в котором «нейтральная Швейцария» довольно приблизительный термин, употребляемый с такой же долей сарказма, как «освобождённая Франция», «тоталитаристская Германия», «фашистская Испания» и тому подобные...

Война перекроила пространство и время по своему подобию. Пути расходятся теперь в иных сетях железных дорог. То, что выглядит разрушением, на самом деле преобразование железнодорожных пространств для иных целей, для назначений, чьи контуры он, проезжая тут впервые, может только лишь предугадывать...

Он останавливается в Отеле Нимбус, в районе цюрихских кабаре. Комната на чердаке, взбираться по приставной лестнице. За окном есть ещё одна лестница, так что он решил всё будет как надо. С наступлением ночи отправляется искать местного представителя Ваксвинга, находит его дальше по Лимматквей, под мостом, в комнатах, где полно наручных и стенных швейцарских часов, вперемешку с альтиметрами. Это русский, фамилия Семявин. Снаружи корабли перекликаются гудками на реке и озере. Этажом выше, кто-то упражняется на пианино: спотыкается, сладкие lieder. Сенявин вливает водку из горечавки в стаканы только что заваренного им чая.–«Прежде всего, ты должен усвоить как именно всё тут специализировано. Если нужны часы, отправляйся в одно кафе. За женщинами, в другое. Меха распределяются на Соболей, Горностаев, Норку и Прочих. То же самое с наркотиками: Стимулянты, Депресанты, Психомиметики... А тебе что надо?»

– Ну информацию?– Опа, это питьё на вкус типа Мокси…

– О. В совсем другое.– дарит Слотропу кислый взгляд.– Жизнь была проще до первой войны. Не на твоей памяти. Наркотики, секс, драгоценности. Валюта в те дни была просто мелким приработком, а термин «промышленный шпионаж» вообще не ещё не родился. Но я видел как всё меняется—о, и до чего же всё переменилось. Германская инфляция, мне бы следовало делать выводы, нули нанизанные друг за другом отсюда и аж до Берлина. Мне приходилось уговаривать самого себя: «Семявин, это просто временное помутнение реальности. Небольшое отклонение, беспокоиться не о чем. Крепись, будь тем же—сила характера, крепкое умственное здоровье. Смелее, Семявин! Скоро всё опять придёт в норму». Но знаешь что?

– Попробую угадать.

Трагический вздох. –«Информация. Чем плохи наркотики и женщины? Что ж удивляться, что мир сошёл с ума, если основным средством обмена стала информация?»

– Я думал сигареты стали.

– Размечтался.– Он приносит список кафе и мест тусовок в Цюрихе. Под рубрикой Шпионаж, Промышленный, Слотроп находит три. Ультра, Лихтшпиль и Штрёгли. Они на разных берегах Лиммат и далековато друг от друга.

– Ногам работа,– складывая список в карман зут-сюта.

– Оно полегчает. Придёт день и всё это будут делать машины. Машины информации. Ты выбрызг из волны будущего.

Началась полоса обходов трёх кафе, просиживания по два часа над кофе в каждом из них, еды раз в день, цюрихская колбаса и r"osti  в Народных Кухнях… наблюдение нескончаемых толп бизнесменов в синих костюмах, дочерна загорелых лыжников, всё своё время отдающих скоростному спуску по ледникам и снегу, которые и слыхом не слыхали ни про политику, ни про смены курса, они читают лишь термометры и флюгера, находят свои ужасы в лавинах и рухнувших колоннах глетчерного льда, свои триумфы в напластованиях хорошей снежной пудры… оборванные иностранцы в промасленных кожаных куртках и подранной полевой форме, выходцы из Южной Америки, закутанные в меховые пальто и с неуёмной дрожью на ярком солнце, пожилые ипохондрики, которых грянувшая Война застукала на каком-нибудь курорте, где они и торчат с тех пор, неулыбчивые женщины в длинных чёрных платьях, мужчины в засалившихся пальто, которые… и сумасшедшие, спустившиеся из своих психбольниц на дни уик-энда—о, психические отклонения Швейцарии: Слотроп значится среди них, уж это будь уверен, среди всех мрачных лиц и улиц тёмных оттенков, один только он в белом, туфли, зут и шляпа, белые как кладбищенские горы тут... К тому же, он Новый Лох в Городе. Ему трудно отличать первую волну корпоративных шпионов от тех, кто просто

Психи на Побывке!

(Линия хористов поделена не на традиционных Парней и Девушек, но на Санитаров и Чокнутых, без учёта половой принадлежности, хотя все четыре возможных варианта представлены на сцене. На многих чёрные очки в белых оправах, не как дань моде, а для намёка на снежную слепоту, антисептическую белизну Клиники, возможно даже на затемнение рассудка. Однако с виду все счастливы, по-свойски, по-приятельски… ни малейшего признака подавления, даже одежда не отличается, так что поначалу как-то трудно разобраться кто Чокнутые, а кто Санитары, когда они врываются из коридоров приплясывая под свой напев):

А вот и мы, привет-привет—готовы вы к такому или нет,

Хоть маски одевайте, хоть козни затевайте,

Нам все лишь смех—из саночек мы сковырнулись в снег,

Как детвора, когда пришла весёлая пора

Каникулов.

О, да, мы Психи на Побывке

Заботы нету ни шиша—

Мозги наши в промывке,

На Ярмарке душа,

Придурки в отпуску, похерили тоску,

Под лёгкий модный стук

Нашей чечётки!

По кругу шляпу мы пускаем—для вашей хмурости и слёз,

А с ними страхов, что вас давят давно и так всерьёз—

Поверьте опытному психу, жизнь стоит, чтобы жить её,

Так обними и расцелуй своё сегодня и моё!

Ла-да-да, яа-та, йа-та, та-та… ( Они продолжают распевать без слов, фоном для того, что следует дальше):

Первый Чокнутый (или, возможно, Санитар): Имеется бесподобное предложение, как раз тебе. Американец? Я так и думал, всегда опознаю наших по лицу, опять же этот твой костюм, влезь на ледник повыше и фиг тебя хоть кто разглядит! Ну в общем, короче, мне ясно прекрасно как тебя колбасит от этих уличных торгашей, что тут тусуются, это же старая три-листика на тротуаре [грузовики пересекают сцену какое-то время, туда-сюда, помахивает пальцем в воздухе, напевая: «Три-листика на трот, уаре», раз за разом, с одной и той же монотонной зацикленностью, не переставая до тех пор, сколько его могут выдержать], да ты-то враз смекнёшь, что оно не так, каждый обещает тебе что-то за так, точно? да, и как ни странно, основное возражение на это исходит от учёных с инженерами, которые всегда катили против идеи [понижая голос] вечного движения, но нам привычней называть это Контролем Энтропии—вот в чём наш козырь—ну а они, конечно, правы. Во всяком случае, были. До сих пор...

Второй Чокнутый или Санитар: Короче, ты уже наслушался про карбюратор галлон-бензина-на-двести миль, и лезвие бритвы, что ни в жизнь не затупится, про вечную ботиночную подошву, таблетку от чесотки полезную при гландах, мотор, что заправляется песком, про орнитоптеров и робобостеров—ты не ослышался, с маленькой бородкой из стальной ваты—круто, то шо надо, но есть кое-что как раз тебе по уму! Готов? Это Люк-Молния, Дверь, что Распахнёт Тебя!

Слотроп: Пойду вздремну, пожалуй…

Третий Ч. Или С.: Трансмогрифируй обыкновенный воздух в бриллианты через Катаклизменную Редукцию Углекислого Газ-а-а-а-а-а-а...