Кругом слоны, Миша

Миша отвернул невидящие глаза от окна. Выпрямил лицо, перекосившееся от презрения к хозяину. Закрыл блокнот, убрал его в сумку и посмотрел на часы.

Девятнадцать тридцать пять. Мила, наверное, уже ушла с работы. Пока он доберётся до Малоохтинского, вообще будет восемь. С другой стороны, всё равно ещё час сидеть на английском. На работе она или нет, он же не попрётся к ней с ходу на аудиенцию. Узнает, как контора называется, и домой в интернет. Завтра можно позвонить с работы. В принципе, и название можно в интернете найти. Компания немецкая, техника бытовая, офис там-то…

— Английский ещё час.

Повторное напоминание вырвалось вслух. Модные девушки снова обратили на Мишу какое-то внимание, но его взгляд по-прежнему заволакивала истина, а уши были заложены решимостью. Он не заметил даже, как девушки проводили его аплодисментами и подняли за него чашки с кофе, в который было подлито нечто принесённое с собой в красивой бутылочке.

Он вышел из кафе под майский дождь. Вышел не для того, чтобы закончить эту сцену на романтической ноте, а чтобы добежать до машины, оставленной у Таврического сада.

два с ленточкой мёбиуса

По дороге туда, куда стоило бы съездить на три с половиной месяца раньше, он придумал себе легенду. Он позвонит Миле, представится собственным именем и назовётся лечащим стоматологом Кукушкиной Веры. Извинится и объяснит, что Вера указала её номер в графе «Контактное лицо для экстренной связи». Так, мол, и так, подошло время планового осмотра, а телефон Веры, допустим, Алексеевны уже несколько дней не отвечает. Не подскажете, как с ней связаться? Миша не помнил Вериного отчества, но можно было посмотреть в базе данных на работе. У них в клинике всегда называли пациентов по имени-отчеству, даже подростков, и хотя Мила вряд ли об этом знала, от лишней толики правдоподобия было спокойней. В конце концов, легенда же восходила к реальным событиям. Ещё пара штрихов — и не отличишь от правды.

Он сделал три неполных круга по Малоохтинскому и окрестностям, прежде чем опознал «бизнес-центр у моста» в унылом грязно-белом здании советской постройки. Других кандидатов восемь лет назад там не было.

Парковка, тесная и халтурно заасфальтированная, уже опустела. Он поставил машину напротив крыльца. Преодолел пять щербатых ступенек и встал под козырьком, поёживаясь от сырости. Дождь превращался из майского в затяжной.

Таблички висели справа от входа. «Лексофт», «Полипромэкспорт», «Объединение «Ариэль», «ОАО «Нарва-Групп», «Банк Гранд Этуаль Северо-Запад», «Представительство Торговой палаты Вологодской области в Санкт-Петербурге». Он долго перечитывал названия, пытаясь уловить какую-нибудь связь с Германией, посудой или бытовой техникой. Потом вытащил из кармана телефон и списал всё, кроме вологодского представительства.

Внутри жужжали неоновые лампы. Со стен огромного фойе так и не отодрали деревянные панели и пустые доски для информации. Кое-где неуместно пестрели рекламные плакаты. Пахло восемьдесят третьим годом и кружком юных кораблестроителей при районном Доме Пионеров.

— Добрый вечер, молодой человек, — сказал усатый вахтёр, отрывая глаза от кроссворда. Он сидел метрах в пяти от входа, за хлипким столом, застеленным газетой. — Вам куда?

Миша подошёл ближе. Сбоку от вахтёра, на посеревшей доске объявлений, белел лист А4 с теми же названиями и четырёхзначными номерами. Список закругляли три человеческих имени: «Виктор Сергеевич», «Марченко» и «Даша».

— Здесь должна быть немецкая компания, — сказал Миша, упрямо разглядывая список. — Занимается бытовой техникой. Или посудой.

Вахтёр подождал, пока Миша переведёт взгляд на него.

— Вот когда будет, тогда и заходите, — посоветовал он. — А сейчас нет такой.

— Спасибо, — сказал Миша.

— …Что-то ещё? — спросил вахтёр три секунды спустя. Миша понял, что продолжает смотреть ему в лицо.

— Нет, ничего, до свиданья.

Он вышел обратно на крыльцо. В последний раз перечитал таблички. Минуты две постоял на углу, под самым краешком козырька, возле дождя. Впереди — за парковкой, чахлыми кустами и мельканием вечерних машин — мутная вода перетекала из Ладожского озера в Балтийское море. Сзади в какой-то момент открылась дверь, и женщина, которая не могла быть Милой, побежала сквозь дождь на дальний конец парковки, тщетно прикрываясь пакетом с надписью «ЛЕКСОФТ».

На левом бедре задрожал телефон. Миша выдернул его из кармана и поднёс к лицу. Звонила жена.

— Чего стряслось? — громким шёпотом ответил он, выждав несколько секунд. — У меня английский ещё восемь минут.

Жена извинилась и сказала, что перезвонит.

— Да ладно, говори уж теперь. Раз уж я всё равно в коридор выскочил. Жена попросила купить по дороге буханку чёрного и полкило творога.

— Больше ничего не надо?

Жена сказала, что щас посмотрит. Судя по звукам, она встала из-за стола и открыла холодильник. Нет, всё остальное как будто есть.

— Хорошо. Спит Катька?

Жена подтвердила, что Катька спит.

— Хорошо.

Он отключил сигнализацию и доскакал до машины. Подождал, пока проедет женщина, увозившая пакет с надписью «ЛЕКСОФТ». Потом запустил дворники и развернулся. Включил музыкальное радио. Выбравшись на набережную, поехал в сторону дома.

Точнее, в противоположную сторону. Спохватился в шести минутах от поликлиники, когда справа по курсу показалась ограда буддийского храма. На этом месте, перед поворотом, в голове обычно возникали первые мысли о работе. Иногда чуть раньше, где раздваивался Приморский. Иногда минутой позже, на Торфяной. Но обязательно в этом интервале. «Чакры открываются», — обсмеял его как-то Игорюха в ответ на откровенность. «От близости Будды».

— И радио ещё это…

Миша свирепо выключил приёмник. Музыка оборвалась в середине хорошей песни, которую очень хотелось никогда больше в жизни не слышать. От оголившегося шума реальность тут же стала раза в два реальней. Миша сосредоточился. Он сознательно пропустил свой ежедневный поворот и докатился до Савушкина. Там грубо нарушил правила, чтобы развернуться. Поехал обратно к Чёрной речке, высматривая по дороге места, где продавали буханку чёрного и полкило творога.

Первые два магазина пролетели слева, на неудобной стороне. Третий тоже был на неудобной стороне, но лопнуло терпение. Миша вильнул к обочине и встал в хвосте у грузовой газели, припаркованной слишком близко к автобусной остановке. Заглушил двигатель. Выключил дворники. Через пять секунд зад газели расплылся в одну кляксу с домами, деревьями и трамваем, ползущим посередине улицы.

— Всё для дома, всё для семьи… — процедил Миша, застёгивая пиджак, сырой от предыдущих вылазок в дождь.

До магазина было метров шестьдесят наискосок. Миша пробежал несколько шагов по краю проезжей части и пересёк улицу в неположенном месте. Вывеска «ПРОДУКТЫ 24» маячила на углу кремового трёхэтажного дома, в одном из подъездов которого тогда, восемь лет назад, ещё жила Рощина Лиза из произведения «Хорошая». Слова на вывеске были подчёркнуты красной стрелой, упиравшейся в угол, — магазин находился в торце здания.

Под козырьком, на низеньком крыльце, покрытом скользкой плиткой, Миша стряхнул с волос наиболее крупные капли. Вытер ладонью лицо. Внешняя дверь с подмокшей рекламой пива «Балтика» была открыта настежь. На внутренней двери, посреди немытого стекла, за которым угадывалось всё, что бывает под вывеской «ПРОДУКТЫ 24», белел тетрадный листок в клеточку. Детская рука сообщала толстым зелёным фломастером, что «Продаються красивые хомичата. Звонить с 18.00 до 19.45 часов. Цена 14 руб.» На отрывной бахроме семь раз повторялся контактный телефон.