Крушение империи

Он протянул руку ладонью вверх, и когда ее коснулись похолодевшие от волнения Иришины пальцы, он второй своей ладонью накрыл их и так минуту держал ее руку в своих руках.

Кто первый из них обоих произнес одно и то же слово приветствия?..

— Здравствуйте…

Кажется, они одновременно отвели друг от друга глаза и обернулись к молчаливому свидетелю их встречи. Асикритов ответил веселой ужимкой.

«Вы думаете, я ничего не понимаю?» — говорила она, и все трое рассмеялись.

Маленький, пучеглазый, юркий — Фома Матвеевич метался по комнате подпрыгивающим игрушечным чертиком: он собирал в свой портфель какие-то листки, газетные вырезки, рукописи, в великом беспорядке валявшиеся в разных местах его обители.

— Вы меня простите. Пожалуйста, простите, — тараторил он, — но я должен уходить. Сейчас, сейчас уйду… Дела, понимаете… У каждого свои дела, Иришенька. Ты не возражаешь, — а? — ехидно подмигивал он ей. — Я на часок… Сейчас, сейчас иду…

И, повозившись в комнате, он ушел, не попрощавшись.

— Ирина… — шагнул к ней Сергей Леонидович.

— Что? — тихо сказала она. Лицо ее было бледно и глаза опущены.

— Ирина… — мягко повторил он, приблизившись.

Она откинула голову и, вытянув быстро руки, крепко положила кисти ему на плечи. Крепко — словно сдерживала его угаданное движение.

— Нельзя?.. — так понял он и послушно выпрямил плечи.

Тогда, по-детски приподнявшись на цыпочки, она потянулась к его лицу и заглянула в него. Глубоко-глубоко в настежь открытых глазах ее светился, как будто упав внутрь, рыжеватый короткий луч смеха.

— Кому… нельзя? — обдала она его лицо теплом своего дыхания.

Ваулин не успел произнести в третий раз ее имени, — кто раньше из них почувствовал губы другого?!.

— Вот и все! — сказала она просто и обняла его за шею.

— Мы не виделись с лета, — говорил тише обычного Ваулин, не отпуская ее.

Он привлек ее снова к себе и стал целовать глаза, лоб, виски. Длинные косы, заложенные венцом, упали теперь с ее головы, и одну из них он обмотал вокруг своей шеи.

— Ну… это что делается? — краснела Ириша.

И, стараясь быть строгой, сказала:

— Отдай, Сергей, мою косу.

Ваулин в ответ поцеловал ее волосы.

— Хотя… что уж тут! Снявши голову, по волосам не плачут, — шутила она.

…Как он жил все это время? Думал ли о ней? Что дальше будет с ним? — Он коротко рассказывал о себе, Ириша слушала, но потом вдруг перебила его:

— Я порядочная свинья! Ведь я ничего вам еще не сказала о вашей дочке!

— «Вы»… «вашей»? — укоризненно смотрел Сергей Леонидович.

«Ты» не сразу далось им в этот вечер, и каждый раз они поправляли друг друга.

Она рассказала Ваулину все, что знала о его родных. Она заходила к ним несколько часов назад, — Екатерина Львовна просила поцеловать его в лоб.

Он выслушал ее, успокоился, — что мать и Лялька здоровы (вот с деньгами плохо только…), и тут же, из вежливости, осведомился об Иришиной семье.

Ба, вот штука: она забыла ему рассказать о самом главном-то происшествии! Ведь она-то сама была арестована, — известно ему это?.. Боевое крещение!

И, вскочив с места, Ириша стала в лицах передавать всю историю засады и освобождения из тюрьмы.

Ваулин выслушал и сказал:

— Теперь надо быть очень осторожной. Второй раз твой отец уже не поможет.

— И не надо! — зарделась она.

— Как это «не надо»?

— Разве я буду лишена твоей помощи и дружбы твоих товарищей?.. Вот и все! — сказала Ириша так же просто и убежденно, как после первого поцелуя.

Это был ответ для Ваулина сразу на несколько невысказанных вопросов. Он еще только собирался их осторожно ставить, он думал о них не без волнения: «Понимает ли, что может ее ждать?» — но вот ключ найден — двери не ломаются: все разрешено как будто с предельной, радующей ясностью, — подумал Сергей Леонидович с благодарностью.

— Мы будем вместе? — спросил он. — Всюду?

Она прижалась к нему и ответила:

— А теперь… помолчим. Минутку.

И провели минуту в тишине, чувствуя дыхание свое, но не видя друг друга.

Это была последняя ночь, проведенная Ваулиным в Лесном, на складной кровати у «цесарок».

На следующий день, как условлено было вчера, он пробрался на Васильевский — к служившему на Большом проспекте Озолю: тот должен был вручить Сергею Леонидовичу для нужд ПК несколько случайно приобретенных «железок». Это было настоящее богатство!..

(Существовало в подполье три категории паспортов: «железка», «копия» и «фальшивка». «Железка» — вид на жительство некогда здравствовавшего обладателя, после смерти которого мещанские старосты, а в деревнях — волостные писари, славившиеся взяточничеством, продавали эти паспорта. Такой вид на жительство ценился очень дорого. По нему можно было жить весьма долго и спокойно. В столице установлен был порядок, в силу которого при прописке снималось три копии: одна для старшего дворника, другая шла в адресный стол, а третья — в то место, откуда был выдан «вид», — с секретным запросом полиции: существует ли такое лицо? Конечно, ответ от взяточников получался положительный.)

Получив от Черномора широкий конверт с «железками», Сергей Леонидович, сопровождаемый до двора товарищами, вышел по черному ходу из кооператива.

Было пасмурно, силился упасть вялый, недолговечный снежок. В выбоинах двора было полно грязи. Она и так уже набилась в рваные, хлюпающие галоши Ваулина и сулила простуду.

Он подумал об этом сейчас и, сделав несколько шагов, остановился: на прилавке кооператива он видел галоши, пусть Черномор устроит ему эту покупку. И Сергей Леонидоьич повернул обратно.

Он хотел уже потянуть на себя обитую железом дверь черного хода, как она в этот момент открылась, заслонив его со двора, потому что, боясь быть ушибленным, Ваулин отскочил в сторонку.

Побежал и скрылся за поворотом к арке шустрый человек в серой бекеше.

Минуту назад, разговаривая с Озолем, Ваулин заметил этого человека в магазине: у «бекеши» сильно косили навстречу друг другу глаза — так, что они всю жизнь, казалось, без напряжения видели всю нижнюю половину разъединявшего их длинного носа.