Крушение карьеры Власовского

А время такое, что нельзя — откусят руки… И учтите еще, дорогая Маша, что нередко наши враги прикидываются добренькими, а те, кого так легко назвать «злыми», в действительности охраняют жизнь и спокойствие миллионов и миллионов наших честных советских людей… — Адриан Петрович протянул руку и взял лежавший на столе алый томик. Он развернул его в том месте, где лежала закладка. — Помните замечательные строфы о Владимире Ильиче?

Он к товарищу милел людскою лаской. Он к врагу вставал железа тверже.

— Помню, — задумчиво сказала Маша. — Это еще Митя часто повторял…

— Еще бы! Ведь это прямо ключ к пониманию нашего гуманизма… — убежденно сказал Адриан Петрович. — Сочетать в себе эти черты — идеал каждого из нас!

В соседней комнате раздался звонкий юношеский голос, и Маше стало труднее следить за мыслью собеседника.

Видимо, уловив это, Адриан Петрович заметил:

— А с Коськой, мой совет, поговорите… Вот он там, — кивнул Адриан Петрович головой на дверь. — Небось прикидывается, будто не знает, кто у меня…

И они вместе вышли в столовую.

Маленькая Зиночка Сумцова с восторгом кинулась на шею Маше.

— Костя, Костя! Смотри, кто у нас!

Быть может, потому, что отступать было некуда, в дверях столовой показался высокий молодой человек.

У него были такие же, как у отца, теплые карие глаза и, как у матери, волнистые темные волосы.

Молодые люди взглянули друг на друга. Многое, очень многое выразил этот взгляд.

Однако ложная гордость помешала каждому из них сделать первый шаг.

— A-а! Маша, — как бы вскользь заметил Костя.

— Здравствуй, Костя, — сдержанно сказала девушка.

И, не сдаваясь на отчаянные мольбы маленькой Зиночки: «Побудь еще, Машенька!», отклонив приветливое приглашение Зои Александровны выпить чашку чая, Маша, сославшись на занятость, оставила квартиру Сумцовых.

Что бы там ни было, а Костя мог бы встретить ее иначе!

Оставшись один в своем кабинете, Адриан Петрович вызвал машину.

Сегодня он предполагал провести вечер, как любил — в кругу семьи.

Но дело, с которым был связан приход Маши, заставило его снова приняться за работу. И это был не только служебный долг. Это было и целиком захватившее его творчество.

Чутье чекиста его не обмануло.

Это казавшееся в сущности таким наивным письмо Храпчука навело на верные следы. Василий Антонович Сенченко действительно нуждался в защите.

Когда Сумцов приехал на работу, он первым долгом отдал нужные распоряжения в два города: Чернигов и Череповец.

Затем он связался с Калугой: никакого Павла Глазырина, ученика ремесленного училища, не было не только в самой Калуге, но и во всей Калужской области.

Не менее важные данные Сумцов получил накануне от бывшей жены старшего механика Надежды Ивановны Козликовой. Утверждения Глазырина о том, что его жена предпочла бухгалтера по корыстным причинам («одевается чисто и получает прилично») не подтвердились. Оказалось, что второй муж Надежды Ивановны — Егор Сидорович Козликов — инвалид второй группы и вот уже десять лет живет на скромную пенсию. Все эти годы не только его самого, но также его старуху мать поддерживает Надежда Ивановна. Она одна из лучших закройщиц в большом ателье у Красных ворот.

Много усилий, профессионального умения и такта пришлось потратить «дальнему родственнику» ее бывшего мужа, чтобы установить действительную причину супружеского разрыва Глазыриных.

«Невмоготу с ним стало. Да и ему самому всегда словно неможется… Боится, ночей не спит, да и мне не дает. А чуть что — кулаки… Тяжелый он стал, как вернулся оттуда…» — со вздохом сказала женщина.

Это «оттуда» явилось толчком к тому, чтобы все обстоятельства плена Глазырина, а также его освобождения были тщательно обследованы.

Раздумывал Сумцов и над странным поведением отца ученого, заведующего рыбной секцией магазина Райпищеторга Антона Сенченко.

Обстоятельства эти каким-то образом приводили подполковника к другому факту.

Как и предполагал подполковник, «морским чудовищем», спущенным в море у мурманских берегов с парохода «Леонора», оказался именно Франц Каурт. Установить это было нелегко. Содействие оказали добровольные помощники из числа бывших соучеников Каурта по вузу и даже по школе. Первым обнаружил пребывание в Москве Каурта некогда сидевший с ним на школьной парте кандидат исторических наук Борис Сергеевич Филаткин. Встреча произошла в одном из переулков близ Ленинградского шоссе у подъезда дома № 13, где проживает мать Филаткина — пенсионерка. Однако обследование показало, что в этом доме никого даже приблизительно похожего на Франца Каурта нет. А проходной двор объяснил следователю все.

Но сегодня люди Сумцова снова напали на след Каурта. На этот раз этот след привел их в отделение Госстраха Пролетарского района. Есть предположение, что шпион скрывается под маской агента Госстраха. Надо надеяться, что завтра это будет установлено с полной точностью. А если предположение окажется верным, остается выяснить, у кого именно застраховался Глазырин, Тогда сомкнется круг…

Адриан Петрович снял трубку, чтобы позвонить генералу Важенцеву. Поздно, но ведь генерал просил ему докладывать о деле Сенченко в любое время.

— Да, по тому делу… Через пятнадцать минут? Есть! — Адриан Петрович откинулся на спинку кресла.

Сегодня будет о чем доложить генералу.

Факты, установленные за последние дни, проливают свет на дело Сенченко.

Как Сумцов и ожидал, мрак вокруг имени ученого рассеивается. Вот-вот он схватит за руку того, кто покусился на этого честного советского человека. Поймать преступника помогают многие: и честный рабочий Ларе Стивене, и доцент Филаткин, и закройщица Козликова, и даже эта славная девочка Маша Минакова.

А самое важное то, что Сумцов, кажется, нащупал и того, кто вольно или невольно способствовал черным вражеским силам.

Глава четырнадцатая Свои люди

Когда у старого человека болит сердце, то перед этим нередко пасует даже такое испытанное средство, как ландышевые капли.

Дрожащими руками: Максим Леонидович еще раз поднес к губам рюмку со спасительным лекарством. Это уже третья порция. Может быть, подействует?

Но сдавало не только сердце. Ему казалось, что пылает мозг, отказываются служить ноги, а все тело сотрясает неукротимый озноб.