Крушение карьеры Власовского
Шрифт:
Главное — унять бы дрожь. Ведь это могут заметить люди… И вдруг спросят… «Товарищ Гонский, что с вами? Малярия? Так почему же малярия ранней весной?»
Но что такое болезнь? То, что произошло — страшнее всякой болезни…
И как внезапно он «заболел».
А ведь все складывалось так хорошо. И переезд Виктора в столицу, и открывшаяся вакансия — он ручается, что даже без рекомендации «ответственного» добился бы места заведующего скуппунктом.
Беда пришла к нему именно туда, на место его работы. И пришла так просто, так обыкновенно…
Сейчас Максим
Поколебавшись, он принял от клиента театральный бинокль. Вещь, правда, подержанная, но подкупала перламутровая отделка и довольно сносный футляр. Подобные вещи он не без выгоды сбывал знакомому билетеру.
Несколько приуменьшив подлинную стоимость предмета, что было негласным правилом его коммерции, и уже выплатив за бинокль деньги, Максим Леонидович считал, что маленькая операция закончена. Но вдруг клиент, пользуясь тем, что они наедине, вполголоса сообщил, что хотел бы «частным порядком» продать еще одну ценную вещь.
Внимательно взглянув на посетителя и определив, что тот заслуживает доверия, Максим Леонидович согласился. В его практике такие случаи бывали и, как правило, заканчивались с выгодой.
И на другой день в назначенное время молодой человек явился. Но в руках у него ничего не было. Очевидно, речь шла о небольшой по размерам, а возможно, и золотой вещице. Последнее особенно интересовало Максима Леонидовича.
Но предположения не оправдались. Вместо этого клиент протянул ему самую обыкновенную фотокарточку.
— Изменились, господин Гонский… Подумать только, что делает время! — вздохнул он.
Это был групповой снимок тридцатитрехлетней давности. О его существовании господин Гонский давным-давно забыл…
И вот Максим Леонидович мечется в своей комнате, как отравленная крыса, и нет на свете лекарства, чтобы унять эту страшную изнуряющую дрожь…
В таком состоянии можно решиться на самую крайнюю меру.
Виктор Владиславович возвращался домой в отличном расположении духа.
Делу, которое по вине Важенцева продвигалось с таким скрипом, наконец, дан полный ход.
А произошло это благодаря пустяковой случайности. Важное начальство — а этому человеку Власовский и был обязан своим переездом в столицу — запросило по телефону небольшую письменную справку.
Лишний раз показаться начальнику, на покровительство которого ты рассчитываешь, всегда полезно. Власовский сразу нашелся. Хотя это и не входило в его прямые обязанности — он вызвался эту справку отнести лично.
Какая это была удачная мысль!
Начальство, конечно, узнало своего выдвиженца, и сразу же осведомилось о том, как он справляется с первым, крупным делом.
Власовский отдал дань тому, что про себя он называл не иначе, как «фразеологией»: окрылило доверие, с головой ушел в работу, широкий размах, интересы Родины и тому подобное. Странно. Если с Важенцевым он чувствовал себя скованным, то зато с какой легкостью находит он общий язык с этим человеком. Пусть начальник не вышел ростом, с брюшком, пусть его череп обнажен и даже слегка поблескивает,
но все равно — что-то властное мерещится в этих жестах, в этом проницательном взоре, который, казалось, так и стреляет сквозь стекла пенсне. Нет сомнения, что всякая мягкотелость ему отвратительна.Вот почему Власовский поспешил упомянуть о трудности, с которой нельзя не считаться. Начальство заинтересовалось. Но подчиненный скромно уклонился от прямого ответа. И лишь в конце концов как бы вынужденно упомянул об излишней мягкости, чтоб не сказать больше, генерала Важенцева.
— Да, такой грешок за ним водится, — произнес начальник. — Хорошо, если это только душевная мягкость. А не исключено и другое, гораздо худшее. Иногда подобной мягкостью просто укрывают свое чуждое, если не вражеское, нутро, — многозначительно добавил он.
Власовский, который уже научился пользоваться подобными рикошетными, как он их называл, замечаниями, понимающе кивнул: «Ого! Вот, значит, кто здесь под прицелом!»
Начальник выдержал паузу, затем ободряюще улыбнулся:
— Но ничего, майор, действуйте, действуйте, поддержим. А в случае чего — дорога ко мне для вас всегда открыта.
Дорога открыта…
Да ведь это почти все!
Просиживай он ночи напролет над бумагами или в поте лица выуживай признания у дамочек вроде Сенченко — никто не откроет перед ним подобных перспектив!
Настроение Виктора Владиславовича было настолько радужным, что, выйдя на шумную московскую улицу, он мысленно уже жил в своем недалеком и счастливом будущем.
Ребяческая выходка! Он, который еще до сих пор не обзавелся в Москве ничем серьезным из обстановки, не удержался и в магазине «Уральские самоцветы» купил стильную малахитовую пепельницу. Такую же он видел в одной прекрасной московской квартире, где он встретил Новый, 1951 год.
Свое приобретение он торжественно поставил посреди круглого и, к сожалению, до сих пор еще не покрытого скатертью стола. Он искренне любовался.
Этот предмет являлся как бы наглядным доказательством того, что скоро к нему присоединятся и другие, не менее стильные и богатые вещи.
К чему прозябать без широких перспектив, без стремительных взлетов, разве он какой-нибудь серый служака Сумцов и ему подобные? Нет! У него есть инициатива, размах, острота, умение обобщать… И, конечно, вкус к тому, что называется «настоящей жизнью». Что же? Ведь культурные запросы у него, можно сказать, по наследству…
Да!.. И не какой-нибудь медсестре Варваре Бураковой суждено разделить с ним эту новую жизнь.
Давно взлелеянный в мечтах женский образ — то в теннисном костюме с ракеткой, то в вечернем длинном платье — возник перед Виктором Владиславовичем. Этот влекущий образ он привык, хотя и несколько неточно, определять одним словом «доцентка»…
Игра его воображения была столь сильна, что когда в дверь постучались, Виктор Владиславович почти невольно принял соответствующую позу.
Но это была лишь соседская веснушчатая девочка Светка. Она сопровождала пожилую женщину с кожаной сумкой через плечо.