Крушение лабиринта
Шрифт:
Чайка? Не может быть! Они не залетают так высоко.
И Тессий, до хруста в позвонках задрав голову и руки составив рупором, кричит:
– Селий!
Мгновение – и яркий лоскуток начинает стремительно увеличиваться в размерах. Как если бы подстрелили птицу и она падает, сложив крылья.
И лишь почти у самой поверхности широкой террасы Селий останавливает неуправляемое падение. И опускается подле Тессия непринужденно и плавно, и вычертив при этом замысловатый вираж.
Глаза летучего бога сияют, как его бездна.
– А я ведь знал: когда-нибудь ты меня окликнешь с этих уступов, Тессий! – говорит он вместо приветствия. –
– Один из Основных входов располагается где-то здесь, – продолжает Селий. – Но будь оно и не так – не меньше б он манил нас, наш седовласый красавец! Возможно, именно потому нас и называют вышние. Ведь вот что отличает бога от простых смертных: если ты видишь, что существует более высоко расположенная земля, – рождается неотступное чаяние стоять на ней!
Их волосы и полы плащей развевает ветер. И боги улыбаются друг другу и этому простору, что вокруг них.
Его полет опьянил его, кажется, не хуже вина! Вот интересно: всякое ли Искусство способно оказать на обладателя его подобное действие? Наверное – так и есть! И даже это сильней и глубже, чем может сделать вино. По-настоящему ты только тогда и бог, когда ты отдаешься занятию своему, любимому и чудесному. Блаженство и одновременно ясность сознания! Могущество мастерства… А я вот пока далек от совершенства зрелого бога. Я даже еще не понял, что именно должно представлять собой Искусство мое.
– Коварно это желание, – откликается, наконец, Тессий. – Я понял это, когда заметил, что восходящий путь представляет собой ступени. Пока взбираешься вверх, все время изменяется представление о том, сколько их еще до вершины. Ведь каждая ступень содержит иллюзию. Пока преодолеваешь отвесную ее часть, мерещится почему-то, что над головой уже только небо. А перевалил на террасу – видишь: нет, очередная стена отделяет тебя от оснеженного пика. И сердце повторяет ошибку, нянчит не основанное ни на чем чаяние: теперь тебе представляется последней вот эта, следующая ступень!
И Тессий прибавляет, чуть тише:
– Не знаю даже, хорошо это или плохо. Разочарованья болезненны, и однако… хватило ли б запала карабкаться, если бы каждый раз не стучало сердце: сейчас!… Вот еще немного!… Сейчас!…
Летучий со вниманием слушает своего друга.
И Селий понимает его, как это можно прочесть по изменениям выражения глаз Летучего и улыбке. Да, понимает и несмотря на то, что Селию самому не приходится никуда карабкаться – в силу особенности его Искусства. По крайней мере – в непосредственном смысле слова.
– Ты говоришь, – продолжает, между тем, Тессий, – такое восхождение влечет любого из нас? Скажи мне, почему же тогда я никого не встретил на сих террасах? Великие места! Незабываемый путь… и, однако, все это время я оставался с Престолом – наедине.
– Здесь можно только бывать, – отвечает летучий бог. – Краса высот несравненна, но она не отделима от холода. И чем высота блистательнее, тем ледяное ее дыханье более сказывается. Все расширяются горизонты, и облака остались внизу, и, наконец, вот она – кристальная конечная ясность, которой так алчет ум! Но здесь-то и обнаруживается, что сердце просит еще тепла.
А непосредственно около самых высоких пиков не достает уже даже и просто воздуха для дыхания. Приходится возвращаться.– Мы почитаем высоты прекраснейшими местами, – завершает тираду Селий, – но обосновываемся, как правило, на склонах Неприступного плоскогорья или где-нибудь в недоступных бухтах… Люди, которые поклоняются нам, – они верят, что боги обитают на уступах Престола. Что же, душой мы здесь…
Летучий ненадолго мрачнеет, но затем его лицо просветляется. И, более того, Тессий видит: в глаза его собеседника возвращается, почти, прежний блеск.
– Но существуют и исключения! Знаешь, где мы сейчас? Я припомнил, – и Селий ведет рукою, – ведь это все владенья Элейны. Носительницы, быть может, наиболее своенравного из Искусств! Она-то не противоречит себе…
– Мне кажется, – прерывает внезапно Тессий, приподнимая руку, – журчит родник! Звонкий… Почему же я сейчас только его услышал? Как раньше он укрывался от моего слуха, этот ручей… или, лучше сказать, поток?
И Тессий озирается вокруг с изумлением и даже некоторой тревогой.
Терраса, на которой они стоят, широка. И даже можно сказать, что она представляет собой небольшое плато. Между камнями скопилось довольно-таки значительное количество воды. И там и здесь можно видеть отблескивающую поверхность, подрагивающую под ветром. Наверное, сюда сбегают ручьи, когда на более высоких уступах солнечные лучи плавят снег.
Мгновения назад это были лужи, разбросанные повсюду, и даже маленькие озера, никак меж собой не связанные проливами.
Теперь же перед глазами Тессия бежит журчащий поток, неизвестно откуда взявшийся!
И делается он все мощней и шире… и скорость его течения увеличивается!
Поток становится бурным.
Его поверхность делается бугристой, словно у горной речки. Местами вздутия струй, обегающих крутой камень, напоминают очертания напрягшихся мышц. Растущие клинья пены указывают зарождающиеся стремнины… Вода неудержимо летит по новорожденному руслу и рокот ее становится оглушителен. К нему примешиваются постукиванья камней, стронутых со своих мест!
Но самое удивительное не это. Вдруг Тессий видит: бешеное течение замыкается, очерчивая среди пространства уступа, забитого валунами, неправильной формы круг!
Невероятная река-кольцо мчится перед взором богов!
Они стоят в ее центре. Друзья в середине острова, несколько минут назад как возникшего. Брызги струй, дробящихся о встречные камни, падают непрерывным на них дождем! Шальная влага не оставляет следа на белых плащах богов – таково колдовское свойство этой материи – но быстрые прохладные струйки текут по их лицу и рукам, словно в ливень…
Вдруг шум бегущей воды смолкает. В единый миг.
И оглушает наступившая тишина.
Белое кольцо окружает теперь друзей. И оно недвижно, и ослепительно сверкает оно на солнце.
Возможно ль верить глазам? Это – лед, непостижимым вдруг образом оковавший поток – в движении. Слепящий материал повторяет, во всех подробностях, каждую вот только что живую струю. Чего не находит глаз, обманываемый причудами сей роскошно-случайной формы! Легкие кони, стоящие на дыбах среди перелива трав… причудливые спиральные раковины… еще какие-то очертания, ни на что не похожие, но, кажется, вот-вот готовые открыть уму свой секрет…