Крушение надежд
Шрифт:
Ламперты остались без поддержки, им пришлось пережить много тяжких испытаний, и не раз они жалели о том, что приехали в Россию. Но выбраться обратно не могли: из-за постоянной конфронтации СССР и США они не имели право обращаться в американское посольство за возобновлением прежних паспортов. Некоторые из знакомых американцев пытались это сделать, но их обвинили в шпионаже, арестовали и тоже выслали. Ламперты поневоле привыкли к той жизни, какую себе выбрали.
Рахиль, будучи чувствительной, эмоциональной женщиной, жаловалась и плакала. Израиль старался примирить ее с действительностью, уговаривал:
— Знаешь,
Но коренных изменений не произошло, и он опять уговаривал ее:
— Хрущев все время говорит о мире во всем мире. Надо надеется, что мир наступит, и мы сможем уехать.
Но и этого не происходило. И он снова рассказывал ей:
— Нам все-таки повезло больше, чем другим, у нас есть надежда.
— Ты так думаешь, — отвечала она угрюмо, — в чем это нам повезло, на что нам надеяться?
— Другим американским иммигрантам досталось намного хуже, их сослали в лагеря…
— Нас тоже высылали в Среднюю Азию, и мы мучились там.
— Но это было в военное время. Все-таки согласись, у нас есть работа, мы получаем небольшую, но достаточную зарплату, живем в маленькой государственной квартире.
— В Америке мы жили бы гораздо лучше, — парировала жена.
— Но все же, здесь наш сын Борух окончил медицинский институт, стал врачом.
— Да, а потом его заслали черт знает куда, потому что он по рождению американец, в такое общество, что пришлось его выручать и нам это дорого стоило.
— Ну, это его непрактичность. Но главное, нам повезло, что вначале мы встретили таких замечательных людей, как Соломон и Бася Виленские. Ах, какие это были люди, такие умные, красивые, солидные, настоящие аристократы духа! Как жалко их обоих!
В этом Рахиль с мужем соглашалась.
Однажды раздался звонок в дверь, Рахиль открыла и увидела на пороге маленькую сгорбленную седую старушку, она держала в руках самодельный фанерный чемодан. Рахиль удивленно смотрела на нее, старушка улыбнулась и сказала по-английски:
— Рейчел, это я, Бася Марковна Виленская. Вы не узнали меня, я так изменилась.
Рахиль сначала замерла от неожиданности, потом кинулась ее обнимать:
— Бася, Бася Марковна, какая неожиданная радость! Израиль, Израиль, иди сюда, посмотри кто пришел! Это Бася Марковна!
Израиль испуганно смотрел на старушку, он помнил красивую, богатую даму с налетом заграничного лоска, она подолгу жила с мужем в Европе и Америке. Теперь он никак не мог соединить эти два образа, потом опомнился, расцеловался с ней, выхватил из рук чемодан.
Они стояли в прихожей, обнимались и плакали от радости и неожиданности. Старушку повели в комнату, усадили за стол:
— Бася Марковна, откуда вы приехали?
— Из ссылки, я после лагеря была в ссылке в городе Джамбул. Мне долго не разрешали въезд в Москву, наконец разрешили. Я поехала на свою квартиру, но во всех шести комнатах живут чужие люди. Ваш адрес был у меня в памяти единственный. Вы уж извините.
— Бася Марковна, о чем вы говорите! Конечно, мы будем счастливы дать вам приют, так же, как вы когда-то дали нам.
— Я долго не задержусь, надеюсь получить обратно комнату в своей бывшей
квартире.— Живите у нас, сколько захотите.
Бася Марковна целый год не могла получить комнату. Она навестила Августу и Семена Гинзбургов, они звали ее жить к себе, но Ламперты так заботливо к ней относились, что она осталась у них. Семен устроил ее на работу регистратором в поликлинику своего министерства. Там ее опекала Мария Берг.
Часто Бася Марковна с Лампергами вспоминали прошлое:
— А помните, как вас назвали здесь «искатели счастья»? Нашли вы его?
Они только вздыхали. Потом она рассказывала им историю своей тяжелой жизни в лагере и ссылке. Каждый раз Рахиль плакала, а Израиль хмурился. Оставшись наедине, Рахиль говорила ему:
— В какую страшную страну мы с тобой приехали. — И добавляла с горькой иронией: — Искатели счастья…
Израиль переживал это как упрек себе.
Он заболел, у него обнаружилась тяжелая сердечная недостаточность. Израиль умирал. Перед смертью он целовал Рахиль руки:
— Раечка, прости меня за то, что привез тебя в Россию, — это были его последние слова [109] .
109
Такая сцена прощания действительно произошла в семье знакомых автору американских иммигрантов.
Лиля встретилась с Борисом Лампертом. Он был все тот же медлительный толстогубый очкарик, смешливый болтун и оптимист.
— Борька, как я рада видеть тебя!
— Лилька, это ты?!
— Что, изменилась, постарела?
— Нет, созрела, что ли.
— Что ж, будем считать так. Ведь сколько лет прошло, Как ты живешь?
— Хорошо.
— Как твои родители?
— Папа недавно умер. Он был искателем счастья, но что-то так и не нашел его здесь.
— О, очень жалко…
У Бори навернулись на глаза слезы, Лиля помолчала, потом оглянулась и спросила:
— Боря, а вы не пробовали вернуться в Америку?
— Невозможно. Знаешь, я вырос в России, мне все здесь родное. А все-таки я тоже многого до сих пор не понимаю и не могу с многим смириться. Если бы у нас сохранились американские паспорта, мы бы с мамой уехали, я вывез бы свою семью — у меня три дочки. Но наши паспорта отобрали при въезде в Союз и не отдают обратно. А отношения у нас с Америкой такие, что опасно запрашивать новые паспорта через посольство: могут сразу арестовать.
69. Алеша и Лешка
Лешке Аджею было всего три года, когда Лиля в панике бежала с ним из Албании. Потом они короткое время жили в Мокошице, затем у Вольфганга Леонгарда, в Белграде, и наконец переехали в Москву к дедушке и бабе Нюше, где еще была бабушка Августа и дядя Алеша. От всех этих перемещений и смены людей в детской головке произошла некоторая каша. Первое время Лешка еще спрашивал: «Где мой папа?» От его простого вопроса у Лили разрывалось сердце, ей приходилось выдумывать, что папа скоро появится, чтобы мальчик не думал, что остался без отца. Но проходили месяцы, папа не появлялся. Чтобы не травмировать мальчика, в доме никогда не говорили про Влатко, не упоминали о далекой Албании.