Крушение надежд

У Алеши были стихи, которые отказались печатать, он тоже загорелся:

— Ты прав, литература не должна следовать веяниям времени. Если она им следует, то перестает быть интересной для читателей. В детской литературе, и особенно в поэзии, тоже давно нет ничего, что создает новое для детей, что будит их мысли. Десятки, а то и сотни книг пишутся о Ленине. Детям внушают, что Ленин — это почти божество. Детям читают это и начинают верить, что это действительно так. Хочешь историю про Ленина в стеклянной баночке?

— Ленин в стеклянной баночке? — удивился Аксенов. — Ну, давай.

— Одной девочке, Наташе, мама решила подарить живых рыбок и сказала, что ее ждет самый лучший, самый дорогой для нее подарок в стеклянной баночке. Девочка сразу воскликнула: «Я знаю, знаю — это Ленин!» Мама поразилась: «Наташа, почему Ленин в стеклянной баночке?» Наташа ответила: «Нам в детском саду говорили, что Ленин — это самое лучшее, самое дорогое, что у нас есть».

— Вот и напиши об этом, — захохотал Аксенов.

— Это, конечно, неплохо, но я давно хочу в метафорической форме детской сказки написать, как нас всех заставляют говорить на одном языке, на языке восхваления партии. Мы живем, как в каком-то вороньем царстве, где все, начиная с детей, должны каркать по-вороньи. Я напишу об этом. Подойдет такая идея в ваш «Метрополь»?

И Алеша написал.

Воронье царство

Ворона вороне Гадала по ладони: — Будешь ты царицей, Самой главной птицей. Усядешься на троне В золотой короне. Все, что в голову взбредет, Будешь ты приказывать. Кто не выполнит указ, Тех вели наказывать. — Каррр! — ворона приказала. В моем царстве Всем, всем, всем, Даже постороннему, Надо каркать, каркать всем, Каркать по-вороньему! Сразу во все стороны Разлетелись вороны. Полетели запрещать Куковать и гоготать, Кукарекать, стрекотать, Петь, свистеть, пиликать, Крякать, ухать, ворковать, Даже не чирикать. Испугались птицы, Перестали петь. Только две синицы, Шустрые сестрицы, Вздумали свистеть: — Фьють, фьють, фьють… Взвились вороны-агенты: — Это что за диссиденты?! За свист мы вас проучим, Каркать вас научим! По вороньему указу Тех синиц прогнали сразу. И тогда… Первой каркнула сорока: — Кар-кар-кар, могу сказать, Что противно мне глубоко По-сорочьи стрекотать. Где б я не летала Каркать я мечтала. Каррр! На сороку воробей Хитро покосился И, чирикнув: — Не робей! — Каркать научился. Переняв чужой язык, Пел он под гитару Вместо «чик-чирик-чик-чик» Песенку «Кар-кару». Две кукушки, Две болтушки, Повстречались на опушке. Сели рядом не суку, Вместо «ку, ку-ку, ку-ку» Каркали друг дружке: — Кар, мы были у вороны! — Кар, мы ели макароны! — Кар да кар со всех сторон, Превратимся все в ворон. Лужица, лужица, В ней утята кружатся. Крякают, купаются, В луже кувыркаются. Прилетела утка, Стало утке жутко: — Между нами говоря, Здесь вы крякаете зря. Полетите за моря, Там и крякайте «кря-кря». Всем здесь каркать велено, То-то, младо-зелено. Три гусенка Шли гуськом За гусыней и гусем. Через каждых два шага Гоготали: — Га-га-га. Умоляла деток мать Никогда не гоготать. — Даже я, — сказал им гусь, Гоготать и то боюсь, По-вороньему учусь: Кар-кар, кар-кар… И в деревне стал петух На рассвете каркать вслух: — Я про себя кумекаю, А вслух не кукарекаю. Кар! Вставайте, куры, Надо каркать, дуры. Всполошились вместе Куры на насесте: Ох, беда, беда, беда! Надо каркать, куд-куда! Кто не каркает, тот глуп, Попадет в куриный суп. Старый филин сел на сук И закаркал хрипло вдруг: — Кар-кар-кар, стал я стар, Мне темно и душно, А приказано — и я Каркаю послушно; До того ли, до того ли, Чтобы голос сохранить, Поневоле, поневоле Станешь каркать, Чтобы жить. Слава богу, слава богу, Все привыкнем понемногу, И без умолку спросонья Будем каркать по-вороньи. Только смелый соловей Пел и пел среди ветвей: — Что за царство за смешное? Всюду карканье сплошное. Разве так вы пели? Что ж вы присмирели? Холодно ли, жарко ли, Раньше вы не каркали! И он щелкал и свистел. И под эти трели Птицы осмелели, Стали снова звонко петь И по-своему свистеть. И чирикнул воробей: — Чик-чирик, ворону бей! — Кар, — ворона им сказала, — Мне ворона нагадала: Будешь ты царицей, Самой важной птицей, Усядешься на троне В золотой короне. Верьте, миленькие птички, Каркать не в моей привычке. Я хотела бы уметь По-соловьему свистеть. Соловей ответил: — Я Птица незаметная, Но у каждого своя Песня есть заветная. И всегда, по-моему, Лучше петь по-своему.

101. Лиля и Алеша

В тот вечер, уже было поздно, когда Алеша решил зайти к Лиле, принести ей сказку и свои иллюстрации к ней. Лилю всегда радовали его детские стихи, и он хотел доставить ей удовольствие. К тому же он уже давно не видел ее и соскучился по ней и Лешке.

Лиля не ждала его, она гладила белье на кухне, пошла открыть дверь на звонок, обрадовалась Алеше, засияла. Она была в домашнем халате и почувствовала себя неловко:

— Алешка, как хорошо, что ты зашел. Мы так давно не виделись. Подожди в столовой, я сейчас пойду выключу утюг и переоденусь.

Он впервые увидел ее в домашнем и неожиданно залюбовался:

— Ты сегодня какая-то особенно красивая. Не переодевайся.

Лиля недоверчиво улыбнулась:

— Это настоящий комплимент. Я нравлюсь тебе в домашнем халате?

— Конечно, нравишься, ты какая-то особенная, домашняя…

— Особенная, потому что я рада видеть тебя. А домашняя… так это просто женская доля.

Алеша не подозревал, какие глубокие струны затронул в душе Лили: уже очень давно она затаенно ждала, чтобы он увидел в ней не сестру, а женщину.

Он прошел за ней в столовую:

— Как твоя диссертация?

— Кажется, наконец завершаю. Я так не привыкла писать большие тексты.

— А я как раз написал большой текст, детскую сказку. Мне интересно твое мнение. Прочтешь?

— Конечно, прочту. Только все-таки я должна закончить глажку, и надо уложить Лешку спать, уже поздно.

Из Лешкиной комнаты доносилась громкая мелодичная музыка. Лиля объяснила:

— Постоянно слушает своих «битлов», молодых британских музыкантов, с ума по ним сходит. Даже хочет стрижку под них делать — чтобы были длинные волосы. Но я запретила.

— Да, я знаю, все юнцы погружены в «битломанию», это такой вирус. Официально их не разрешают играть, но музыкальные пираты записывают их с эфира и распространяют.

— Вот и у него такая запись, он крутит ее сутками и дергается под музыку.

Лешка, уже тринадцатилетний парень, услышал, что пришел Алеша, вышел в коридор:

— Я не хочу спать, я лучше побуду с вами.

Но Лиле все же удалось уговорить его лечь, она выключила утюг и села рядом с ним на кровать:

— Ты спи, дай мне поговорить с Алешей.

Лешка насупился:

— Пусть Алеша сначала поговорит со мной.

Что делать? Лиля вышла в столовую:

— Не хочет засыпать, просит, чтобы ты поговорил с ним. Можешь?

— Конечно. А ты пока прочти, что я принес. «Воронье царство».

В Лешкиной комнате все стены были увешаны фотографиями битлов, вырезанными из разных заграничных журналов. Лешка сидел на своем любимом месте — на кавалерийском седле Павла. Когда-то давно Алеша сам передал ему это седло, подарок от Павла.

Лешка насуплено спросил:

— Почему ты так долго не приходил?

— Я был занят, много работал, писал стихи.

— Мы с мамой скучали по тебе.

— Я тоже скучал по вам, поэтому и пришел теперь.

Лешка посмотрел на него очень внимательно, не по-детски:

— Алеша, переезжай к нам. Зачем тебе жить одному?

Такого предложения Алеша никак не ожидал, даже растерялся:

— Спасибо, конечно, но нам будет тесно.

— Не будет. Ты поселишься в столовой.

— Почему ты об этом заговорил?

— Потому что нам грустно живется. Мама постоянно занята своей диссертацией, и она очень одинокая, все время грустит и плачет. Только ты не говори ей, что я тебе это сказал.

— Не скажу. А о предложении переселиться подумаю. Но ты пока ложись. — Алеша сел на край кровати и почитал ему несколько страниц из лежавшей рядом книги «Путешествие на „Кон-Тики“» Тура Хейердала.

Пока он беседовал с Лешкой, Лиля выключила утюг, убрала глаженое белье, но переодеваться не стала, как просил Алеша. Она сидела в столовой на диване, читала сказку и смотрела на рисунки. Ей все очень нравилось, она думала и вздыхала: уж какой Алеша талантливый человек, но одного таланта у него точно нет — он не может распознать ее чувств, не замечает, что нравится ей как мужчина, что она любит его, мечтает о нем…

Не дослушав трех страниц, Лешка уснул, и Алеша тихо выбрался из его комнаты, закрыл дверь и пошел к Лиле. Он был озадачен неожиданным предложением Лешки, оно звучало не по-детски, не как прихоть, а как хорошо продуманная мысль. Под этим впечатлением он внимательно глянул на Лилю, но решил не говорить ей, как обещал Лешке. Да и как говорить, если он сам не знал, что сказать.

Лиля сидела на краю большого глубокого дивана, освещенная сбоку настольной лампой, держала в руке листки машинописи с его сказкой. Лилина тень падала на стену.