Крушение надежд
Шрифт:
— Эй, бля, пляши почаще!
Бригадирша толкнула Моню локтем, сказала:
— Нечего заглядываться, товарищ лектор. В городе, небось, на лучшее нагляделся. Пойдем, что ли, ко мне. Тебя как звать-то?
Моня соврал:
— Михаилом.
— А меня Тамарой. Я с мамашей живу, но ты не стесняйсь, она глухая и почти ничего не видит. В войну перетрудилась, без коней бабы-то ведь на себе пахали. Вот больная и стала. А ваш Хрущев там, в Москве, выдумал, чтобы упразднить приусадебные участки и ограничить продажу кормов для личного скота. А колхозники только и кормятся с этих участков, и своих коров, коз и свиней тоже с них кормят.
На ботинки Мони налипло столько
В избе Тамара первым делом взяла коромысло и ведра:
— Водицы надо принесть, чать, сам с дороги помыться хочешь и ботинки свои очистить. А нужник вон тама, за огородом, — махнула рукой на деревянную кабинку-уборную.
Моня подхватил ведра:
— Дай я тебе помогу.
Она со смехом ткнула его в бок:
— Куды тебе, это дело деревенское.
— Я ведь все-таки мужик.
Моня взялся крутить ручку колодца, поднимая ведра со дна. Тамара затопила печь и поставила греть воду:
— Сымай рубашку, полью тебе, — поливая ему на шею и спину, девушка продолжала говорить: — Аккуратно вы ходите, городские, не то, что наши мужики. Рубашка-то у тебя, небось, синтетитская да с запонками. Ну, а теперь ты уходи, я тоже сполоснусь.
«Подмыться хочет», — решил Моня и через щель в занавеске украдкой наблюдал за ней. Она сняла сапоги, и он увидел, что у нее красивые стройные ноги, немного полноватые из-за сильных мышц. Она заметила, задернула плотней занавеску, засмеялась:
— Налюбуешься еще!
Моня оглядывал бедную комнату: стены бревенчатые, растресканные, заткнуты паклей. В углу старые иконы, на стене тикают часы-ходики допотопной конструкции — с двумя гирьками на цепи, рядом старое зеркало в раме, все в трещинах, так что трудно что-нибудь разглядеть, вся другая стена в семейных фотографиях, сильно отретушированных, все лица похожи. Древний буфет, тумбочка с вышитой тряпочкой на ней, четыре старых стула, скамейка у стены, небольшой стол — вот и все убранство. Была еще полка с книгами, а на ней романы «Как закалялась сталь», «Молодая гвардия», «Кавалер Золотой звезды» — патриотические творения социалистического реализма.
Моня подумал: «До чего же скудно живет русская деревня».
Она вошла — без косынки, с распущенными волосами, в пестром облегающем платье, до того привлекательная, будто ее подменили. Причесалась перед зеркалом, намазала губы и надела туфли на каблуках. Ходила она на них неловко, припадая на обе ноги. Моня смотрел на нее с удивлением и нащупывал в кармане брюк презерватив.
— Что, залюбовался? Понравилась, что ли?
— Понравилась, очень понравилась. Ты красивая.
— То-то, красивая. Коли нас, деревенских, принарядить, то наши девки не хуже городских будут. Ну, давай вечерить. — И толкнув его локтем, добавила, хохотнув: — Потом побалуемся.
«Вот деревенская простота», — подумал Моня. У него в портфеле была бутылка водки «Столичная», прихваченная «на случай», он поставил ее на стол. Тамара расстелила серую скатерть, выставила два граненых стакана и закуску: соленые огурцы, холодную вареную картошку, сало, краюху хлеба. Пила она большими глотками, смачно крякала и передергивалась:
— Хороша водка, в нашем сельпо такую не продают. У вас, городских, все есть, а у нас только «сучок».
Выпили «Столичную», она достала бутылку «сучка» — нефильтрованной водки низкого качества. Моня глотал с отвращением, а Тамара только еще громче крякала. Его все больше к ней тянуло, в предвкушении ласк деревенской красавицы он
думал, что этот бедный стол и скудная пища, в общем-то, ничем не хуже тех богатых ресторанных банкетов, на которых он бывает.А Тамару развезло, взгляд затуманился, она подвинулась ближе, заглянула ему в глаза, сказала нетвердо:
— Хороший ты мужик, Миша, нравишься ты мне. Верно, женатый?
— Нет, холостой.
— Все вы холостые, как к нам приезжаете. Небось, врешь, что неженатый. Конечно, как говорится, одна еда приедается, а одна пи…да прие…ается.
Моня хохотнул, услышав народную мудрость, а Тамара рассмеялась пьяным смехом, ткнула его под бок и вдруг громко запела густым, низким голосом:
И кто его знает, Чего он моргает, Чего он моргает, На что намекает?.. [38]38
Их популярной песни 1960-х годов на слова М.Исаковского.
Моня, полупьяный, не знал, что ему делать, то ли подпевать ей, то ли схватить и повалить на кровать. Тамара сама обхватила его, зажала в горячем поцелуе, задышала в ухо:
— Тебе, небось, с деревенской-то хочется? Ну, пойдем, что ли, Миша, попхаешь меня.
Он шел за ней и старался не забыть о презервативе, этих деревенских стоит опасаться, не то подцепишь триппер. Тамара не стала ждать, пока он ее разденет, а по-деревенски сама заголила подол до груди, и он увидел голое тело без белья.
— А я голымя, — засмеялась она.
Моня старательно натягивал презерватив, а Тамара нетерпеливо звала:
— Ну, чего возишься? Вставляй скорей свою палку, что ли.
Он нависал на ней, а она, широко раскинув и задрав ноги, изгибалась дугой:
— Уж я тебе подмахну, подмахну, милай ты мой, хар-рроший, давай-ка еще, еще!.. А теперь дай мне стать раком. — И Тамара повернулась к нему спиной, встав на локти и колени. Моня пристроился сзади, схватил ее за поясницу и натянул на себя. Она замурлыкала от наслаждения и задвигала бедрами.
31. Лиля в Албании
С помощницей-помощником Заремом Лиле стало веселей и легче жить. Молодые женщины быстро научились понимать друг друга, Лиля узнавала от нее кое-какие детали жизни простых албанцев, стала запоминать албанские слова. Иногда она звала его (ее) по ошибке не Заремом, а Заремой, и обе смеялись. Но все равно Лиле было скучно сидеть дома без Влатко. Он ее уговаривал:
— Лилечка, потерпи еще немного. Понимаешь, мне надо показать себя перед Ходжей. Он хорошо ко мне относится, но присматривается. Я хочу не потерять его доверие. Скоро я налажу свою работу, и мы сможем больше быть вместе.
Лиля была уверена в успехе Влатко:
— Конечно, премьер-министр поймет твои старания и оценит тебя. Я потерплю.
Однажды Влатко пришел домой радостный:
— у меня для тебя сюрприз. Хочешь увидеть? Тогда выгляни на улицу.
Лиля высунулась в окошко и увидела у подъезда тот «опель», на котором они приехали. Она удивленно повернулась к Влатко, а он обнял ее и гордо сказал:
— Это теперь наша собственная машина, понимаешь, собственная! В Албании почти ни у кого нет собственных машин, а у нас есть. Мне помог купить ее по дешевке тот парень, который нас на ней привез. Он хороший друг. Теперь мы будем ездить с тобой по стране, я покажу тебе всю Албанию.