Крушение

Ну, во-первых, ее добровольные помощники… Надо же, на рю дю Бак она когда-то сама все привела в порядок! Конечно, та квартирка была крошечной… Франсуаза обвела взглядом свои владения, отделанные в темных тонах. Прихожая, большая комната и спальня — все оттенки желтого, кабинет — желто-зеленый. Выбирая цвета, Франсуаза вспомнила совет Маду: «Не нужно думать, что так называемые насыщенные тона сделают твой дом темным. Если правильно их выбрать и оттенить то тут, то там светлой линией, получишь яркий и очень оригинальный результат». Конечно, они не профессионалы, так что краска лежит неровно, а с потолка они всего лишь смели пыль, но все эти несовершенства заметны только с очень близкого расстояния.

Дани, в старых штанах и шерстяном свитере, объявила, помахав наполовину поредевшей кистью:

— Ура! Я закончила! Краски больше нет!

Подойдя к Франсуазе, она сказала со вздохом:

— У тебя будет очень красиво!

— Да, — поддержал ее Жан-Марк. — Ты здорово сделала, что выбрала темные тона! Белая окантовка подчеркнет красоту цветовой гаммы. Ты видела, во что я превратил твой котел отопления? Это уже не нагревательный прибор, а драгоценность, украшение интерьера!

На его лбу и руках поблескивали завитушки серебряной краски. Он смеялся. Франсуаза заключила для себя, что уход Кароль нисколько его не тронул, и вздохнула с облегчением. Ее же несказанно радовала решимость Филиппа. И дело тут не в злорадстве, она всего лишь хочет вновь обрести уважение к отцу. Франсуаза верила в счастливое будущее для него, да и для всей их семьи. Не исключено, что он снова женится. С любой женщиной он будет счастливее, чем с Кароль!

Вернулись Николя и Лоран, разрисованные краской, как индейцы, вышедшие на тропу войны.

— Я бы никогда не смог расписать потолок Сикстинской капеллы, — заявил Лоран. — Слишком грязная работа!

Было уже около семи, и все переместились на кухню, чтобы отмыться и утолить жажду. Они передавали из рук в руки флакон с жидким мылом и бутылку фруктового сока; Николя и Даниэль открыли литровую бутылку красного вина и опустошали ее, чокаясь при каждой очередной рюмке. В дверь позвонили.

— Это, наверное, Жильбер, — объяснил Жан-Марк. — Я сказал, что он может зайти за мной.

Николя побежал открывать и вернулся в сопровождении хрупкого светловолосого юноши с тонким лицом, в котором были пылкость и одновременно незащищенность. Представив его, Жан-Марк сказал:

— Приди ты минут на десять пораньше — застал бы нас по уши в краске!

— Если бы я знал — пришел бы вам помогать! — отвечал Жильбер. — Возможно, еще не поздно?

— Не поздно? — с комическим возмущением переспросил Николя. — Разве не заметно, что положен последний штрих?

Франсуаза повела Жильбера по квартире, и он очень мило всем восхищался. Когда они вернулись в кухню, он вопросительно взглянул на Жан-Марка.

— Да, нам пора, — сказал тот.

Франсуаза попыталась их удержать, но они очень торопились в киноклуб, смотреть какой-то потрясающий фильм 1925 года.

Чуть позже всполошились Даниэль и Дани. Им нужно было бежать домой, потому что родители обедали в городе и не на кого было оставить Кристину. Расслабленный Лоран великодушно согласился провести вечер дома с сестрой и шурином: можно посмотреть телевизор или, на крайний случай, поиграть в покер.

Франсуаза и Николя остались одни — в тишине, среди беспорядка. Она вымыла стаканы, убрала их в шкаф. По логике вещей, думала она, следовало бы перекрасить кухню и ванную, но для этого была необходима масляная краска, а это выходило за рамки отведенного на ремонт бюджета. Она и так потратила на материалы больше 600 франков.

— На кухне будет достаточно просто отмыть стены, — сказала она.

— Да ты с ума сошла! — воскликнул Николя. — Повсюду останутся разводы! И так хорошо, этакий старинный стиль! Потом, когда видишь кухню, по контрасту понимаешь, какая гигантская работа проделана!

— Скажи лучше, что тебя лень одолела!

— Ну, не без этого! — важно согласился он.

Франсуаза приготовила на ужин яичницу с ветчиной и картофельный салат. Они сидели друг против друга за кухонным столом, среди ящиков, стопок посуды и обрывков газет. Николя съел все с юношеским аппетитом, разгрыз на десерт мятную конфетку и закурил сигарету. Он курил, раскачиваясь на стуле взад и вперед, не обращая внимания на скрипевшее сиденье. Эта мужская привычка часто раздражала Франсуазу в братьях. Что за удовольствие они все находят в этом движении? Похоже, оно напоминает им далекие времена детства, когда они скакали на своих деревянных лошадках-качалках…

— Стул, Николя! — с упреком произнесла она.

— Что — стул? Сломается — починю!

— Как и предыдущий?

— Да ладно тебе!

Франсуаза убрала со стола и вернулась в большую комнату. Рабочие оставили мебель в полном беспорядке. Чтобы понять, куда что ставить, нужно хоть как-то ее раздвинуть. Она уперлась спиной в дверь и попыталась подвинуть комод.

— Подожди! — сказал Николя. — Одна ты не сумеешь.

Они вдвоем подняли комод и внесли его в комнату. Франсуаза смотрела вблизи на плохо выбритое лицо Николя, и ей хотелось смеяться. Краска в волосах. Заштопанная рубашка. На поясе вытянутых брюк — ремень с золотыми заклепками.

— Ну и видок у тебя! — бросила она.

— На себя посмотри! — парировал Николя.

Франсуаза бросила взгляд в старинное зеркало в тяжелой раме с золоченой резьбой: волосы в беспорядке, нос блестит, старый свитер Александра висит аж до коленей.

— И правда, какой ужас!

— Да ладно, не преувеличивай! — снисходительно сказал Николя.

Он вернулся к работе с удвоенной энергией. Часом позже все было расставлено по местам. Франсуаза убрала застилавшие пол газеты, и квартира открылась их глазам в своем окончательном виде — пустом и унылом. В единственной комнате на рю дю Бак мебель создавала уют, а здесь она казалась убогой, неуместной, странной. Русский пейзаж — синее небо и золотая нива — был явно мал для проема стены между белой дверью и серебряным котлом, который призван был украсить комнату; секретер тети Маду в стиле Людовика XVI с его тонкой инкрустацией изящной бронзой терялся в пустыне желтого цвета; торшер на витой ноге с бумажным абажуром, голова негра из черного дерева, широкий диван-кровать под зеленоватым пледом — все, что на прежней квартире не бросалось в глаза, здесь оскорбляло эстетический вкус. Внезапно обстановка, к которой Франсуаза привыкла и даже успела привязаться, показалась ей хламом.

— Тебе и правда здесь нравится? — спросила она, поворачиваясь к Николя.

— Нравится? Да здесь просто потрясающе!

— Тебе не кажется, что места слишком много?

— Так это-то и здорово! Иначе зачем было переезжать?

Он переходил из комнаты в комнату, а она следовала за ним по пятам, безвольно опустив руки.

— У нас так мало мебели! Нужно втрое больше!

— Я так не считаю! Мы бы тогда не смогли свободно передвигаться по квартире!