Крушение
Шрифт:
У Николя был расстроенный вид.
— Как глупо, — сказал он. — Она еще не вернулась. Наверное, задержалась в «Топ-Копи». Но не беспокойтесь, она поручила мне развлекать вас до ее возвращения…
Николя был в рубашке с закатанными рукавами и расстегнутым воротником, черные ресницы и сверкающие белые зубы делали его похожим на цыгана. Мадлен, видевшая его всего один раз — на крестинах своей внучатой племянницы, удивилась, насколько запоминающимся оказалось его лицо.
— Пойдемте, — пригласил он ее, и
— Жером, Бернар, Алисия, — представил Николя. — Они мои сокурсники…
— Вы все еще посещаете эту школу драматического искусства? — поинтересовалась Мадлен.
— Да.
— И вам нравится?
— Очень. Я чувствую, что-то начинает получаться…
Заметив, что она оглядывает комнату, Николя добавил:
— Мы все отделали заново! Давайте я все вам покажу…
— Подождем Франсуазу.
— Нет-нет, идемте.
И он пошел по коридору, открыл одну дверь, другую, третью, и все комнаты оказались пустыми и унылыми. Удрученная Мадлен спрашивала себя, почему племянница сменила маленькую, обветшавшую, но прелестную квартирку на рю дю Бак на этот буржуазный караван-сарай.
— Прекрасно, прекрасно, — бормотала она.
А что тут еще скажешь? Мадлен посмотрела в окно: двор, стена, другие окна.
— Брат сказал мне, что Александр был в СССР, — через силу продолжила она разговор.
— О, да! Это уж точно! — ответил Николя и недобро рассмеялся.
Мадлен была заинтригована, но спрашивать ничего не стала. Не в силах переносить ее молчание, Николя выждал несколько мгновений и буркнул:
— Он написал Франсуазе, что не вернется!
— Что? — воскликнула Мадлен.
И тут она сообразила, что Николя увел ее сюда с единственной целью — поговорить наедине.
— Вот именно, вы не ослышались! Она наговорит вам кучу всего, но…
Хлопнула входная дверь. Николя замолчал. Мадлен вернулась в гостиную и столкнулась с запыхавшейся Франсуазой. Они расцеловались.
— Мне так жаль, что я заставила тебя ждать! — сказала племянница.
Мадлен нашла ее изменившейся, другой, несмотря на все то же узкое лицо и глаза, лучащиеся грустным светом. Обменявшись несколькими словами с друзьями Николя, Франсуаза увела тетку к себе в комнату, усадила на кровать, а сама устроилась рядом на стуле. Долгую минуту они молчали, вглядываясь друг в друга. Потом Франсуаза воскликнула с жаром:
— Как же я счастлива тебя видеть, Маду!.. Сколько же мы не виделись!.. Как ты? Что твоя нога?.. А магазин?.. А… Жюли?.. Я не слишком баловала тебя письмами…
— Что правда, то правда!..
— Жизнь в Париже — сущая головоломка! Наступает вечер, а ты и сотой доли не сделал из того, что собирался…
Напряженный тон ее голоса, слишком быстрая и почти бессвязная речь неприятно поразили Мадлен.
— Как ты находишь? — спросила Франсуаза.
—
Что именно?— Квартиру.
У Мадлен не было сил лгать, и она сказала:
— Почему ты переехала?
— Так было нужно. Нам было слишком тесно на рю дю Бак. Все стало непросто для меня… для Николя… для Александра…
— А здесь Александру будет удобно?
Губы Франсуазы исказила судорога. Мадлен почувствовала такую горькую жалость, что едва удержалась, чтобы не обнять ее. Она мягко взяла ее за руку — как делала в былые времена, когда племянница поверяла ей свои тайны.
— Я знаю, Франсуаза, — тихонько сообщила она.
— Николя сказал?
— Да.
— И что же? — Франсуаза резко отняла у нее свою руку. — Ты потрясена? Возмущена?
У нее было воинственное выражение лица.
— Нет, — ответила Мадлен. — Мне грустно, вот и все. Что произошло между вами?
— Да… ничего…
— Но есть же какая-то причина!
— Их сотни тысяч, — пролепетала Франсуаза.
Она опустила голову. Мадлен чувствовала, что, несмотря на вспышку гнева, племяннице необходимо открыться, во всяком случае — рассказать кому-нибудь все, как на исповеди.
— Александр слишком умен, чтобы жить семейной жизнью, — наконец решилась она.
— А! И что это значит?
— Он выше условностей. Для него не существует ничего, раз и навсегда данного, ничего святого, непререкаемого… Он попытался найти причину для совместной жизни со мной. Но все мои усилия сделать его счастливым приводили к обратному результату! Ну вот, скажем, эта квартира! Очередная ошибка в ряду многих других! В глубине души Александр ничего не любит, ни к чему не привязывается и страдает от этого чувства лишенности корней. Потому-то ему и пришла в голову эта идея: родина его родителей. Там он надеется обрести равновесие. Он мистик, понимаешь? Он ищет свою веру, свою церковь. И не находит. Мы с ним похожи. Мы идем разными путями, но у меня та же цель.
— Какая цель?
— Счастье, ничем не обязанное ни общественным условностям, ни деньгам! Нематериальное счастье! Чистое счастье! Вот только он не верит в Бога. Он хотел бы верить в человека. Он сражается. И я могу только уважать его за это. Уважение — вот что действительно важно. Самоуважение, уважение другого в себе и себя в другом…
Мадлен заставила себя сосредоточиться. Ей казалось, что племянница тонет в словах. Возможно, она просто не способна воспринимать столь яростные и категоричные суждения? Восторженность всегда вызывала у нее недоверие.
— Хорошо, — сказала она, — это ваше дело. В конечном итоге, так лучше для вас обоих. Ты рассказала отцу?
— Нет.
— Так сделай это побыстрее, чтобы он занялся твоим разводом.
— Я не собираюсь разводиться, — спокойно сообщила Франсуаза.
Мадлен изумилась:
— Что… Что значит — не собираешься разводиться?
— А почему я должна это делать?
— Он… он будет жить в другом месте… а ты…
— Это его дело!