Крушение

— Да ни на кого. Я — безработный.

— Будешь работать на нас?

— На кого?

— Не спрашивая, на кого, ясно? — ротмистр вновь приблизился, но не ударил — поднял Дузика и толкнул его в кресло. — Хочешь сигару, ты, сифилитик?

Дузик был сломлен и готов ко всему. Издетский, как ни в чем не бывало, водрузил на нос пенсне и дал Дузику прикурить. Он чувствовал радость.

Так Дузик стал сотрудником «Внутренней линии» — врангелевской личной контрразведки, руководимой генералом фон Перлофом. С тех пор прошло несколько недель. Дузик был даже доволен: появились деньги. Поручик подчинялся только Издетскому. Он и не знал никого больше, лишь чувствовал: незримые лица все время сопровождают его, прислушиваются к его разговорам, оценивающе приглядываются и запоминают всех, с кем он сталкивался на улицах, в чайной «Медведь», открывшейся у Галатского моста, куда он ежедневно ходил обедать. Однажды возник на его пути штабс-капитан из «Лиги мстителей», но те же невидимые руки остановили его, отвели, убрали с дороги.

На первых порах заданий у Дузика не было. Видно, проверяли. А неделю назад Издетский поручил Дузику первое дело — познакомиться с неким Венделовским, прикомандированным к штабу главнокомандующего, и войти к нему в доверие. Встреча их была подстроена сотрудниками «Внутренней линии».

На углу улиц Пера и Брусса, в доме сорок открылся под эгидой неведомой американской организации фешенебельный «Русский маяк» — прекрасный вестибюль с колоннами и мраморной лестницей, просторные апартаменты, сад, обеды, как у хлебосольных помещиков, избранная публика. Прислуживают вчерашние офицеры, в бриджах и белых куртках с поясом, и молодые, в ярких платьях, накрашенные кельнерши, представляющие аристократию. Двигаются медленно, высокомерно, под наблюдением метра — бывшего придворного. Клиенты с удовольствием целуют ручки той, что прислуживает. Здесь собираются те, чья сегодняшняя репутация не внушает никаких сомнений. В дни концертов тут появлялся Венделовский. Внешнее наблюдение за ним не выявило ничего заслуживающего внимания: держится скромно, ни женщинами, ни вином не увлекается, любит музыку. Это и настораживало фон Перлофа, который дал распоряжение «подсадить» к нему Дузика. Они «случайно» встретились на концерте, их места оказались рядом. Сегодня здесь пела несравненная Надежда Васильевна Плевицкая, многолетний кумир России. На маленькой эстраде появилась по-крестьянски мощная, черноглазая, широкоскулая женщина. Пианист взял первые аккорды, разминая руку, пробежал по клавишам. Плевицкая в тот же миг чудесно преобразилась: глаза заблестели, лицо стало вдохновенно-красивым. Сцепив кисти рук, она грациозно сделала несколько коротких шагов и запела гибким и сочным меццо-сопрано:

Дунай-речка. Дунай быстрая.

Бережочки сносит.

Размолодснький солдатик

Полковника просит.

Отпусти меня, полковник.

Из полка до дому...

Рад бы я, рад бы отнустити.

Да ты не скоро будешь.

Ты напейся воды холодной

Про службу забудешь...

Собравшиеся истово аплодировали. У многих на глазах показались слезы, которых никто не стеснялся. Плевидкая была частью родины, частью России, для каждого она стала уже частью прекрасной, прожитой давно жизни. «По старой Калужской дороге», «Умер бедняга в больнице», «Ухарь купец»! — послышались умоляющие голоса. — Браво! Просим! Просим!..» Низко поклонившись, Плевицкая запела вновь. Ее долго не отпускали. Дузик, забыв про дело, приведшее его в «Русский маяк», перебрасывался восторженными репликами, с Венделовским. Песни Плевицкой сблизили их. Соседи по столику, представившись друг другу, разговорились. Альберт Николаевич производил приятное впечатление. Его удлиненное лицо, светлые глаза, ровный голос нравились Дузику. Он то и дело заставлял себя вспоминать о задании и с тоской поглядывал на дверь, откуда с минуты на минуту должны были появиться двое, изображающие пьяных, которым надлежало затеять ссору с Венделовским. Ссоре по плану надлежало перерасти на улице в потасовку, во время которой поручику и следовало исполнить роль спасителя. Дузик не знал, что фон Перлоф в последний момент посоветовал ротмистру «переиграть спектакль» — избиению должен был подвергнуться сам Дузик, сотрудникам «Внутренней линии» оставалось лишь установить, как поведет себя их поднадзорный и кинется ли он защищать «большевика».

Люди Издетского почему-то задерживались, и это нервировало Дузика. Он не мог скрыть волнения, что не укрылось от внимания его нового знакомого. Сославшись на то, что после выступления Плевицкой здесь их уже ничего не ждет, он расплатился (за себя) и поднялся. Растерянному поручику ничего не оставалось, как последовать его примеру. Они вышли на улицу Пера. Альберт Николаевич, заметив, что время раннее, предложил сходить на тараканьи бега, испытать счастья, и Дузик согласился, содрогаясь от мысли, что он, вероятно, нарушил инструкции Издетского и его не минует жестокая кара.

Один из наиболее известных и посещаемых в Константинополе кафародромов находился неподалеку, на той же Пера. С трудом пробились они к столу, ярко освещенному мощными лампами.

«Мишель!», «Гони, драгун!», «Ля-ля-ля!». «Давай!», «Не губи, милый!», «У-уууу!» — неслось отовсюду. Ошалевшие от света, жары и шума тараканы, запряженные в проволочные коляски, метались по столу, но, направляемые длинной указкой крупье, сбрасывались каждый раз в желобки. Колокол возвещал о финале заезда. Счастливцы кидались к кассе тотализатора.

Дузик раз за разом проигрывал, но это лишь подзадоривало и взвинчивало его. Он осатанел, забыл, где и почему находится. Потное лицо его горело пятнами, руки беспорядочно двигались, из горла вырывались хриплые звуки. Вендсловский, не стараясь остановить, приглядывался к нему все с большим интересом.

— Все! — наконец сказал жалко Дузик. — Я пуст. Идемте, Альберт Николаевич.

И тут чья-то рука крепко сжала его плечо. Квадратное лицо, возвышающееся над ним, показалось виденным где-то недавно — тупой подбородок, тонкие, точно мышиные хвосты, усики, косящий взгляд, — и тотчас другие руки легко понесли Дузика от стола. Азарт игры мигом слетел с него, ибо он сразу вспомнил приказы ротмистра. Страх перед неминуемой расплатой обуял поручика. Его куда-то быстро тащили двое. Он зыркнул глазами в стороны, но Альберта Николаевича не увидел. Дузик хотел крикнуть — огромная ладонь, пахнущая чесноком, грубо зажала ему рот. Дузик сник, подчинился, понимая, что обречен, что он целиком во власти этих людей.

Его проволокли по вестибюлю, полному людей, некоторые смотрели презрительно, откровенно враждебно, иные — равнодушно, а вслед, передаваемое точно эстафета, неслось: «Большевик! Шпион! Комиссара поймали!..» И Дузик догадался: Издетский изменил ход спектакля, не сочтя нужным предупредить своего актера. Нападению подвергался он, Дузик, а режиссер задавался целью лишь определить, как поведет себя поднадзорный, когда на его глазах станут уничтожать «большевика». Бесчестно! Они не предупредили его. Ярость охватывала Дузика, заглушала даже страх, что владел им постоянно.

Несчастного поручика притащили в полутемный угол под лестницей и бросили на пол.

— Паскуда, сволочь! — угрожающе пробасил один. — Сейчас я с тобой разделаюсь, большевистская морда!

— Кричи же! — приказал другой, с квадратной физиономией. — Какого беса?! Где твой приятель? Зови его!

— И он несильно, но звонко мазнул Дузика по щеке.

— Связались с идиотом, — резюмировал первый. — Хлопот не оберешься. Шеф такого не любит.

— А-ааа, — послышалось сверху. Дузик увидел Венделовского с револьвером в руке. — Оставьте его и вон — быстро! Стрелять мне не хочется.

— Это красный, — оправился от внезапности вмешательства первый, и в его тоне зазвучали угрожающие интонации. — Не вмешивайтесь, господин. Это повредит вам.

— Дайте нам уйти, — примирительно добавил второй.

— Не смею задерживать, — усмехнулся Венделовскнй. — И передайте хозяевам: они ошиблись, их «большевик» — вполне лояльный монархист. Все, милейшие!

— Между прочим, мы офицеры. Никто не давал вам права говорить в подобном тоне, — не выдержал вдруг тот, с усиками.

— И выполняем приказ, — добавил второй.

— Прошу прощения, господа. Как это я не догадался. Конечно, вы офицеры... — Вендсловский сделал вид, что сожалеет о происшедшем, и вдруг резко переменил тон:

— Вероятно, жандармские. Для вас дело привычное двоим избивать безоружного. Не знаю, кому вы служите... Идите прочь, хамы! — он вновь угрожающе качнул пистолетом. — И ни слова больше: буду стрелять.

— Вы покрываете большевика! Вы ответите! — сказали оба вместе. И ретировались.

— Ну-с, поручик! Пойдем и мы, как бы ваши друзья не вернулись вчетвером.

— Спасибо, Альберт Николаевич. Я вам обязан.

— Ну, так просто вы не отделаетесь, Дузик. Вам придется рассказать мне обо всем самым подробнейшим образом. Но тут простое любопытство, поэтому предлагаю поужинать. И не дрожите: я приглашаю...

2

— Итак, подведем итоги, Издетский. Венделовский заступился за него несмотря на кличку «большевик», которой столь неумно наградили его ваши бездарные люди, — сказал Перлоф.

— Но почему бездарные, ваше превосходительство? — возразил нервно ротмистр. — Дузика «вели» лучшие наши агенты. Я готов поручиться.