Крушение

— Очень интересно! Но почему вы решили, что это — агент Советов, если он представился монархистом?

— Правые и так знают все, что исходит из штаба главнокомандующего.

— Ну, тут вы преувеличиваете.

— А я вас уверяю!

— Мне нужны не слова, а доказательства, Станислав Игнатьевич. Факты! Мы что же — возим открытые вализы?

— Именно, именно! Для определенного круга открытые.

— И для вас тоже?

— Да. Почти всегда — скажу, как другу.

— А Врангель? Шатилов? Миллер?

— Естественно, нет. Я имел в виду руководство монархической лиги. Открою вам секрет. После того как этот негодяй пытался меня купить, я доложил об инциденте генералу... э... э... — Издетский поперхнулся и, откашлявшись, продолжил: — Ну, не важно, одному из военных руководителей лиги. Дело в том, что тот человек назначил мне еще одно свидание.

«Не отсюда ли у тебя эти «дамские» бриллианты, голубчик? — подумал Венделовский. — Ротмистр оказался более прытким, чем я полагал. Похоже, он молится сразу трем богам...»

— Ну, и? — заинтересованно поддержал он разговор.

— Я предложил генералу обмануть их. Конечно, тип не имел никакого отношения к правой организации — проверка установила.

— Ну, и? — повторил Венделовский озабоченно, ибо разговор, начавшийся почти случайно, давал все более важную информацию.

— Я придумал, как обмануть того типа и всех, кто за ним стоял, специально изготовленными «секретными» бумагами. Однако генерал отказал: получив нашу вализу, большевики могут сами подложить туда компрометирующие «белое дело» документы и передать их французскому правительству или в адрес Генуэзской конференции, чтобы опорочить нашу армию. Понимаете? Да, факт продажи почты дипкурьером главнокомандующего, став достоянием печати, говорил бы против нас.

— Резонно, — согласился Альберт Николаевич. — Но почему же вы думаете, что против вас действуют именно большевики? Может быть, это милюковцы, керенцы — мало ли кто еще из «леваков».

— Почерк особый. Видно птицу по полету, — я знаю, в России насмотрелся, поверьте. И вообще — за последние месяцы повсеместно усилилась деятельность именно... э... большевистской агентуры. Генерал Климович — только между нами, совершенно конфиденциально! — начинает крупную операцию. У Кутепова под самым носом давно сидит, судя по всему, крупный их агент.

Венделовский похолодел: неужели «засветился» кто-то из окружения «Баязета» или он сам? Издетский, выбитый из привычного состояния арестом, сболтнул лишнее. Ситуация резко менялась. Теперь и Альберт Николаевич был заинтересован в том, чтобы в кратчайший срок выбраться из этого городка. Следовало предупредить товарищей: «Баязету» грозила опасность!

— Вот что, Станислав Игнатьевич, — сказал он. — Я приложу все свое умение для того, чтобы мы с самыми меньшими потерями вылезли сухими из этой гнусной истории. Что я получу за это?

— А что бы вы хотели?

— Не знаю еще, если признаться.

— Не беспокойтесь: мой принцип — услуга за услугу.

— Беспокоюсь. Время такое. Пишите расписку. Я вам продиктую. Итак... Такого-то числа, месяца, года я, имярек, получил от господина Венделовского пятьсот фунтов за оказанную ему услугу, связанную с... О чем задумались, Станислав Игнатьевич? Сумма большая? Никакого значения это не имеет. Итак, на чем мы остановились?.. Связанную с информацией о деятельности монархической лиги, членом которой я являюсь. Написали? Подпись.

— Зачем это вам?

— Как только вы отдадите мне мои честно заработанные пятьсот фунтов, я верну вам расписку. Договорились? Выходит, вы гораздо богаче, чем я думал, когда поил, кормил вас в Берлине и развлекал в театре «Эроса».

— А если я не подпишу?

— Независимо от исхода нашего ареста, после возвращения я немедля докладываю обо всем Перлофу и главнокомандующему

— Уговорили. Но вы не разрешите ли сделать только одно добавление. Перед вашей фамилией я поставлю «член лиги». Так мне кажется удобней.

— Вы меня вербуете? Об этом поговорим после освобождения... А впрочем, пишите. — Получив расписку. Венделовский положил ее в бумажник и, подойдя к двери и забарабанив в нее кулаками, закричал: — Эй, кто там?! Часовой! Зови офицера!

Дверь открылась. На пороге стоял молоденький жандарм, стройный и темнолицый, тонкий в талии, словно танцор.

— Мы голодны, хотим есть.

— Я провожу вас, — он старательно выговаривал русские слова.

Жандарм в сопровождении часового с винтовкой вывел их из дома и повел через площадь в ресторан при отеле «София». Часовой присел в тени на корточки, прислонившись спиной к стене, а они зашли в небольшой и довольно чистый зал, где их уже ждал «инспектор». Он сделал приглашающий жест и отослал болгарского жандарма.

— Пообедаем вместе, господа? — не то спросил, не то приказал он. И добавил: — Пообедаем и поговорим. Все обсудим, как офицеры, союзники и интеллигентные люди.

Альберт Николаевич сделал знак Издетскому молчать.

— Мы готовы к беседе с минуты нашего незаконного ареста.

— Требовалось время, чтобы проверить ваши документы.

— И дипломатическую почту?

— Совершенно верно. Но все печати целы.

— Мы можем следовать своим маршрутом?

— Ни в коем случае.

— Что хотите вы?

— Однозначно ответить трудно.

— Разрешите, я вам помогу? Вы отдаете все конфискованное... за исключением одного бриллианта — по вашему выбору. Копии с документов, которые вы сняли, естественно, остаются у вас. У нас лишь один вопрос и одна просьба.

— Слушаю, хотя я рассчитывал на оба камушка.

— Будьте милосердны, сударь. Бриллианты принадлежат третьему лицу. И потом... Мы идем на сделку и хотели бы...

— Тут вы не можете ничего хотеть, — «инспектор» сразу посуровел. — Вон сидит человек. Он обязательно подтвердит, что вы давали полицейскому чиновнику взятку за свое освобождение.

— Понятно, — поднял руки Венделовский. — Вопрос снимается. Остается лишь просьба. Нам бы хотелось — это джентльменское соглашение! — чтоб нигде не осталось следов нашего задержания на болгарской границе — ни у них, ни у вас.

— И все за один камушек? Не много ли, господа?! Наш разговор несколько затянулся.

— Отдать оба бриллианта — самоубийство для моего друга, поверьте, господин инспектор.

— Охотно верю. И охотно пошел бы навстречу, если б у вас была какая-то сумма в твердой валюте. Мне ведь тоже делиться придется. И этим болгарам дать за молчание.