Крутая волна

— И что я должен сделать?

— Ничего особенного. При очередном осмотре погреба забыть в нем вот эту штучку. — Сумин похлопал себя по карману. — Вещичка надежная и для вас вполне безопасная. С часовым механизмом. Вы можете установить любое время, от пяти минут до суток.

— И вы верили, что я на это способен?

— Мы иногда сами недооцениваем свои способности. Но есть еще и чувство долга.

— Долга? Перед кем?

— Перед отечеством.

— А что такое отечество?

— Ну, не вам это объяснять…

— А все-таки любопытно, что вы понимаете под отечеством.

— Мы понимаем одинаково.

— Нет, мичман, не одинаково. Вы-то, наверное, понимаете это как свое имение под Рязанью, дачу в Крыму, дворец в Москве и безликую массу мужиков, призванных работать на вас и проливать кровь на фронте. Что вам до убитого сегодня вашего матроса Сидоренки? Он ведь один из многих тысяч, составляющих эту безликую массу.

— И вам ли понять горе его семьи? И какое вам дело до того, что погибнет еще полторы сотни матросов, которые вот уже пять лет скребут палубу, драят медяшку и убирают за вами дерьмо! И что вам до того, что корабль, который вы хотите взорвать ради «спасения отечества», построен трудом, потом и кровью тысяч людей, ценой хлеба, отнятого у голодных и больных детей!

Колчанов умолк. Ему хотелось бы сказать еще многое, все, что он вынес за долгие часы раздумий о своей собственной судьбе и судьбе своего отечества, — Да разве Сумин способен понять это?

Так молча они перешли мост. И когда уже подходили к пристани, мичман спросил:

— Так вы решительно отказываетесь?

— Решительно.

— Что же… Может быть, еще пожалеете…

— Это угроза?

— Нет. Предупреждение. Подумайте. А пока прощайте, я на корабль не пойду.

— Боитесь, что я вас выдам?

— Бережёного, знаете ли, бог бережет.

Они козырнули друг другу и разошлись.

3

Ну вот и сделан выбор. Как ни старался уйти от него или хотя бы оттянуть решение, это все равно не удалось. Кончились мучительные сомнения, ты уже сказал, с кем ты. Но если с этими, то, значит, против тех? Теперь ты уже не можешь оставаться нейтральным, безучастным наблюдателем. Если те и другие враждуют, ты должен принять чью-то сторону. Чью — ты уже решил. Что теперь будешь делать?

Первое, что ты должен был сделать, — аресто ^:вать Сумина. Но ты этого не сделал. Не потому, что не хватило духу, а потому, что все еще старался остаться нейтральным. А может быть, тебя удержало понятие о чести, казалось неприличным выдавать Сумина? Да, это было бы ниже твоего достоинства, если бы ты все еще оставался нейтральным. Но выбор уже сделан, и теперь твое молчание и бездействие равносильны предательству.

Надо действовать. И незамедлительно. В конце концов, из полутора сот людей найдется хотя бы один, который выполнит поручение Сумина. Это может произойти сегодня, завтра, послезавтра. Нет, медлить нельзя.

Он пошел разыскивать Шумова.

Колчанов нашел его в бывшей каюте Поликарпова, которую теперь занимал судовой комитет. Шумов что-то писал, он был настолько поглощен этим занятием, что даже не заметил прихода Колчанова, не поднял головы. Бросив взгляд на лежавший перед матросом наполовину исписанный лист почтовой бумаги, Колчанов успел прочесть только одно слово: «Афанасий».

— Не помешал?

Шумов поднял голову, посмотрел на Колчанова, но, кажется, даже не узнал его: взгляд отвлеченный, невидящий. Но вот он тряхнул головой, как бы сгоняя одолевавшие его мысли, и удивленно спросил:

— Вы?

Колчанов не ответил. Ему вдруг вспомнилось, что именно Клямина звали Афанасием. «Ну да — Афоня».

— Жене Клямина пишете? — спросил Колчанов. Да.

— Я уже написал.

— А у меня вот никак не получается.

— Ну меня долго не получалось.

— Тяжело! — вздохнул Шумов. — Такое дело…

«Интересно бы почитать, что он написал», — подумал Колчанов. Но спрашивать было неудобно.

— Ключи от погребов у вас?

— У меня.

— Дайте их мне.

Шумов внимательно посмотрел на него. «Не доверяет», — решил Колчанов.

— Зачем они вам?

— Все-таки я пока старший артиллерист. И хочу, чтобы ключи хранились у меня, как это положено.

— Допустим, у вас их тоже не полагается хранить. И потом, вы знаете постановление судового комитета., ^!

—; Я хочу, чтобы без моего ведома ни один человек не мог вскрыть погреб.

— Кажется, мы и так вас всегда предупреждали.

— А вдруг?

— Что вдруг?

«Надо объяснить, зачем играть в прятки», — решил Колчанов и сказал:

— Мне стало известно, что в погреб хотят подложить мину и взорвать корабль.

Кажется, Шумова ничуть не удивило это сообщение. Он спокойно отметил:

— Так, — и забарабанил пальцами по столу. Только после этого спросил: — Откуда вам стало известно об этом?

Колчанов рассказал обо всем, что произошло вчера. Кажется, и это не удивило Шумова. «Откуда у него такая выдержка? — с недоумением думал Колчанов. — В сущности, он еще юноша. В его возрасте играют в бабки». Впрочем, после Клямина именно этот юноша вызывал наибольшие симпатии старшего артиллериста. С самого первого разговора Колчанов убедился, что Шумов не по возрасту зрел и достаточно развит. Еще тогда, после первого разговора, Колчанов подумал: «Если его не посадят в тюрьму, он еще наделает хлопот», И если многих удивляло, что Шумов та кой молодой, а уже верховодит бунтовщиками, то Колчанова это не только не удивляло, даже радовало.

— Где Сумин?

— Не знаю. Вчера он не пошел на корабль.

— Эх вы! — Шумов укоризненно покачал головой. — Теперь придется его искать. Как вы думаете— он окончательно убедился, что вы отказываетесь?

— Не знаю. Во всяком случае, они постараются убрать меня как нежелательного свидетеля.

— Ну, мы вас в обиду не дадим.

— Это не только от вас зависит.

— Тоже верно. А может, это и хорошо, что они будут за вами охотиться?

— Уж куда лучше!

— Я не о том. А что, если не мы будем искать Сумина, а он будет искать вас? Ведь будет?

— Надо полагать.

— Вот если бы вы согласились помочь нам. Но это связано для вас с большим риском. Подумайте.

«А что тут, собственно, думать? Я сам упустил Сумина…»

— Сейчас я попробую связаться с Военно — революционным комитетом, — продолжал Шумов. — Дело тут не в Сумине. Видать, в этом гнезде поселились птйцы и покрупнее. И нам не известно, что они замышляют еще. А Сумин — ниточка, через которую надо размотать весь клубок.