Крутой сюжет 1994, № 02

— Не правда ли, необычный лифт? — спросила она.

— Возможно, — согласился Ремо.

— Папа установил множество причудливых предосторожностей, которые предотвратят появление нежелательных людей в здании и тем более в его апартаментах. Если он не ждет тебя, то тебе придется воспользоваться ключом. Этот лифт поднимается только на наш этаж. Используя его, нам не придется ждать в приемной.

— Приемной? — спросил Ремо.

— Да. Это специальная комната, где Джимми, дворецкий, осматривает людей через одностороннее зеркало. Я наблюдала за ним однажды, когда была маленькой.

— Не думай, пожалуйста, что мой папа чудак. У него были тяжелые времена после смерти матери.

— Что случилось?

— Мама, — сказала Синти, — ушла с другим человеком. Мне было восемь лет. Мы никогда не были близки, ма и я. Ее больше волновала ее внешность, чем действия. Однажды папа застал ее с другим мужчиной. Я была тогда в гостиной. Он сказал им убираться, и они ушли. Больше я никогда их не видела. С тех пор он изменился. В этом, я думаю, и есть причина его предосторожностей.

— Ты хочешь сказать, что он стал таким после этого?

Синти молчала некоторое время.

— Нет, не совсем. Все это существовало столько, сколько я себя помню. Он всегда был таким чувствительным, и это лишь усугубило. Не думай плохо о нем, я люблю его.

— Я чувствую к нему огромное уважение, — сказал Ремо; вслед за этим он как бы случайно сказал тем же тоном: — Максвелл.

— Что? — Синти недоумевала.

— Мне показалось, что ты сказала «Максвелл», — сказал Ремо. — Ты не говорила этого?

— Нет. Я думала, что ты сказал это.

— Сказал что? — спросил Ремо.

— Максвелл.

— Я никогда не слышал ни о каком Максвелле, а ты?

Синти покачала головой и улыбнулась.

— Это все кофе и машина. Я не знаю, как мы докатились до такого.

— Я тоже, — сказал Ремо, пожимая плечами. Ход сработал, но он ничего не принес.

В классах Фолкрафта инструктор научил его как бы невзначай произносить имя или ключевое слово в конце какой-нибудь безобидной фразы. Ремо тогда сказал инструктору, что это глупейшая вещь, о которой он когда-либо слышал от него. Инструктор ответил, что Ремо стоит попробовать это случайно, словно спрашивая спички, и посмотреть на результат. «Смотри при этом в глаза собеседнику», — учил инструктор.

Ремо смотрел в глаза Синти, но они оставались голубыми, чистыми, красивыми и простодушными.

Двери лифта снова открылись вверх. Синти пожала плечами, словно говоря: «Ну что поделаешь с папой?», и вошла в большую библиотеку, отделанную великолепным дубом, с видом на Нью-Йорк из большого обзорного окна, возле которого стояла пальма в кадушке.

— Вот, — сияла Синти. — Разве это не прекрасно?

Ремо осмотрел стены, ища глазами трещины, изменение оттенка краски, неровно стоящие книги, любые намеки на открывающиеся стены. Ничего.

— Да, — сказал он. — Очень красиво.

— Папа, — закричала она, — я уже дома, и он со мной.

Ремо вышел на середину комнаты, держась на дистанции от трех стен. Он вдруг пожалел, что при нем не было револьвера. Дверь лифта медленно опустилась. Она слилась с совершенно белой стеной, единственной, вдоль которой не стояли книжные полки. Если бы он не знал, где лифт, то никогда бы не догадался. Мак Клири говорил об открывающихся стенах. Рядом с невидимой дверью лифта была настоящая дверь, которая, вероятно, вела к главному лифту. Она была расположена так, что человек мог спрятаться за нею от того, кто бы вышел из невидимого лифта.

Значит, стены действительно двигались.

— Мы в библиотеке, папа. Мы поднялись на специальном лифте, — крикнула Синти.

— Добро пожаловать, дорогая, — раздался тяжелый голос.

Фелтон вошел в комнату через обычную дверь. Ремо смерил его взглядом. Среднего роста, но очень крепкий, и с массивной шеей. На нем был серый костюм, одна его рука была сунута за полу пиджака. Возможно, это был лучший способ скрыть наплечную кобуру из тех, что Ремо видел. Рука чуть оттопыривала пиджак, что скрывало выпуклость от кобуры, висевшей слева подмышкой.

Ремо так внимательно разглядывал пистолет, которого не видел, что рот Фелтона открылся от изумления.

— Что? — крикнул Фелтон.

Удивленный, Ремо быстро повернулся, встав в защитную позу на пятки ног. Но Фелтон кричал не на Ремо. Он кричал на Синти, его массивная шея покраснела.

— Что ты сделала с собой? Что ты сделала?

— Но, папа, — поморщилась Синти, обнимая широкие плечи отца, — так я выгляжу красивее.

— Ты выглядишь, как проститутка! Ты красивее без губной помады.

— Я не выгляжу, как проститутка. Я знаю, как они выглядят.

— Что ты знаешь? — взорвался Фелтон. Он поднял руку.

Синти закрыла лицо руками. Ремо отбросил мысль о вмешательстве. Он просто наблюдал, оценивая Фелтона. Это был отличный момент для проверки движений противника и для поиска уязвимых мест, которые были у всех людей, и даже у самых опытных. У Фелтона оно тоже было. Прежде, чем он повысил голос во второй раз, его правая рука нервно дернулась к затылку, чтобы загладить невидимый хохолок. Может, это просто было нервное движение, но оно разоблачало тайну.

Фелтон опустил руку.

— Я не собирался бить тебя, дорогая, — сказал он умоляющим голосом.

Синти задрожала еще больше, и Ремо понял, что она прикидывалась; она знала своего отца и не собиралась спускать его с крючка, пока не добьется, чего хочет.

— Я не собирался бить тебя, — снова сказал Фелтон. — Я никогда не бил тебя с тех пор, когда тебе исполнилось восемь лет, и ты убежала из дому.

— Ну давай, ударь меня. Ударь меня, если тебе станет от этого легче. Ударь свою собственную дочь.

— Дорогая, я не хотел этого.

Она выпрямилась и опустила руки к бедрам.

— Ты устраиваешь сцену перед моим женихом, когда ты впервые видишь его. Что он может подумать о нас?

— Я прошу прощения, — сказал Фелтон. Он повернулся к Ремо с ненавистью в глазах — ненавистью человека, который не только не боялся врага, но мог даже извиниться перед ним. Ремо было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что тела в «кадиллаке» найдены. Фелтон все знал.

— Я так рад увидеть вас, — сказал Фелтон голосом, скрывающим ненависть. — Моя дочь сказала мне, что вас зовут Ремо Кабелл.