Кружным путем
Шрифт:
На этот раз не было ни приветствий, ни любезностей, ни общих фраз. Потому что разговор не состоялся. Майлз ждал, катал на ладони ручку, поглядывал на часы, озирался. Потом пожал плечами, повесил трубку и попытался снова. С тем же результатом.
– Никого нет дома. Что ж, попробую позже.
Пол кивнул. Вопрос заключался в том, сколько этого «позже» у них осталось.
– Вот что я думаю, – продолжал адвокат. – Домой вам нельзя. Пока нельзя. Им не понравится, если ваши знакомые узнают, что вы вернулись.
– Пожалуй. – Зараженный оптимизмом Майлза, Пол на какое-то время взбодрился, но когда адвокату ни с кем не удалось связаться, снова пал духом.
–
Пол снова кивнул. Ему хотелось одного: по-детски подчиняться. Если Майлз советует остаться у него, он останется. Слушаюсь, сэр. Он был измотан, устал как собака и хотел одного – уронить голову на подушку.
Майлз объяснил жене. Пол слышал, как он шептался с ней в соседней комнате. Затем адвокат провел его наверх, мимо детской, где два его сына с пультами в руках едва оторвались от компьютерных игр.
В конце коридора оказалась небольшая гостевая спальня.
Адвокат щелкнул выключателем.
– Располагайтесь как дома. Если захотите принять душ, ванная в коридоре. Подушки в шкафу.
– Спасибо, – поблагодарил его Пол. Если вспомнить, что произошло на мосту Трайборо, ему в самом деле остро требовался душ. Но сил не осталось.
Майлз уже собрался уходить, сделал несколько шагов к двери, но вдруг обернулся.
– Я все время буду набирать тот номер. Не застанем его сегодня – застанем завтра. И не тревожьтесь, мы их спасем. И Джоанну, и девочку. Сделаем все возможное.
Отличная молитва на сон грядущий. Пол на это сильно надеялся.
Он снял ботинки, носки и, не потрудившись достать подушку, лег на кровать.
Он проснулся в середине ночи. Часы показывали четырнадцать минут четвертого.
Какое-то время он не мог сообразить, где находится и что с ним произошло. Даже решил, что рядом лежит Джоанна, а в соседней комнате мирно посасывает пустышку Джоэль.
Но вот вернулась действительность. Пол понял, куда попал. И почему. Восемнадцать часов наступили и истекли, и теперь неизвестно, жива ли его жена. Он закрыл глаза, стараясь снова заснуть.
Но не сумел.
Наоборот, возбужденный, на грани отчаяния и паники, он совершенно проснулся. Перевернулся на бок, затем на другой. Достал из шкафа подушку, снова лег и закрыл глаза. Никакого эффекта. Мысли безостановочно проносились в голове.
«Привет, Ариас, рад тебя видеть».
«Буэнас ночес, [26] Пабло».
26
Buenas noches – доброй ночи (исп.).
«Галина, привет».
Пол представил, как Джоанну выводят из комнаты. Его жену, его королеву воинов.
Через час он поднялся.
Стояла гробовая тишина. В такое время человеку кажется, что он на планете один.
«Не будь дурачком, – говаривал ему отец, когда он начинал дрожать под одеялом. – Темнота ничего тебе плохого не сделает».
В это трудно поверить. Ведь ему постоянно твердили, что и многие другие вещи ничего плохого ему не сделают. Например, рак. Но он истощил его мать, превратил ее в скелет, и она умерла за три дня до одиннадцатилетия сына. Отец держался отстраненно и не часто появлялся дома. Кормилицей семьи была мама. Пол много и истово молился о ней. И когда она все-таки угасла, когда их семейный священник взял его за руку, а маму – да нет, не маму, а всего лишь ее тело – понесли вниз по лестнице,
завернув в простыни, он втайне отрекся от веры в высшие силы. И нашел утешение в холодной логике цифр. Он построил вселенную порядка и согласованности, где царили строго просчитанные вероятности и процентные соотношения. Где всегда можно определить вероятность нежелательных событий и этим себя успокоить.Пола не случайно потянуло к профессии, единственная цель которой – держать под контролем риски.
Выражаясь языком актуариев, уменьшать вероятность нежелательных событий.
Но в эти дни умение принимать в расчет риски его как будто оставило.
Пол скатился с кровати и встал босиком на доски. Они показались ему холодными и какими-то древними. В комнате не оказалось ни телевизора, ни радио.
А ему требовалось какое-нибудь занятие, чтобы отвлечься. Что-нибудь почитать.
Он на цыпочках спустился по лестнице, но ступени все равно скрипели и стонали. Пол понятия не имел, где включается свет в коридоре, и от перил пробирался к стене на ощупь.
Наконец он оказался в кабинете Майлза и, пошарив рукой, обнаружил выключатель.
Щелк.
Подошел к книжным полкам. Хорошо бы нашлось какое-нибудь легкое чтиво. Но ему не повезло. В кабинете стояли книги, наличие которых и следовало ожидать у юриста. Тома, посвященные праву, – целые скопища. Толстые, в кожаных переплетах и нисколько не привлекательные. А кроме них, еще несколько изданий, но ничего интересного. Еврейская библия в треснутой, облупившейся обложке, «Каббала» и вафельно-тоненькая книжица под названием «Книга Руфь».
На худой конец хотя бы это.
Пусть будет Руфь. Хоть какой-никакой сюжет.Пол не без труда вытащил томик, поскольку он был зажат между «Статутным правом нью-йоркской недвижимости» и «Принципами судебного законодательства». Но тут из него посыпалась кипа листков.
Пол наклонился, чтобы их подобрать.
Судя по виду, это были старые письма. От совершенно пожелтевших до относительно белых, с желтоватым оттенком. Они начинались с обращения:
«Дорогой папа, папочка, папуля… отец!»
Наверное, это один из тех парнишек, что так увлеченно мучили видеоигру наверху, присылал их из летнего лагеря.
Пол почувствовал себя соглядатаем, шпионящим за семейством Гольдштейнов. И вдруг вспомнил собственную семью, которой сейчас с ним не было.
Его охватила внезапная сильная тоска с примесью чего-то еще, что он определил, как ревность. Майлзу повезло: его жена не сидела под стражей, а два его юных отпрыска аккуратно писали из летнего лагеря, перебирая всевозможные обращения к отцу.
Полу для счастья хватило бы одного.
«Дорогой папа, папочка, папуля, отец! Помнишь, как ты отвел меня в зоопарк и там оставил?»
Майлз водил своих сыновей в зоопарк, и один из них вспоминал, что с ним приключилось. Как отец взял его с собой и потерял. Мальчик вдруг оказался один в толпе разглядывающих обезьян зевак, пока папа пошел купить сахарную вату. Пол сочинял собственную историю семьи Гольдштейнов, как иногда поступают бездетные люди, чтобы развеяться.
Он бы и дальше раскручивал сюжет, но в коридоре послышался резкий звук. Один из сыновей Майлза стоял на пороге в голубой пижаме и тер морщившиеся от света полуоткрытые глаза. Что-то около четырнадцати лет, решил Пол. Голенастый, мучительный возраст между детством и отрочеством. Ноги паренька казались слишком длинными для его фигуры. Над верхней губой, как мазок помады, темнел легкий пушок.