Крылатая гвардия

Наш разговор проходил недалеко от стоянки румынских самолетов. А в сторонке, рядом с беседкой, обвитой виноградными лозами, стоял небольшой необычно окрашенный самолет. На его бортах вдоль фюзеляжа, киля, руля поворота, поперек плоскостей и стабилизатора выделялись три яркие полосы желтая, красная и синяя - опознавательные цвета наших новых союзников.

– Что это за машина?
– интересуюсь у румынских летчиков.

– Авиэтка, - охотно объясняет старший из пилотов, - спортивный самолет с обратным управлением. При переводе его в пикирование или на горку, в кабрирование движения ручкой управления выполняются не как на машине с обычным управлением, а в обратном. Например, при переходе на снижение, вместо того чтобы ручку отдать от себя, ее приходится выбирать на себя. В остальном же пилотирование не отличается от нормальных самолетов. Держим эту авиэтку для тренировок и забавы.

Наверное, думаю я, не столько забавы ради, сколько для поддержания навыков контроля за своими действиями в полете. Автоматизм в управлении вырабатывается годами. Надо помозговать, подумать на досуге...

Мои мысли прерывает командир румынской авиагруппы:

– Хотите полетать - пожалуйста!- Предложение его звучит весьма любезно.

Отказываться уже как-то неудобно: румын может подумать о недоверии.

...И вот я в воздухе. Машина прекрасная! В управлении послушная, легкая, по типу она похожа на нашу малютку УТ-1. Можно покрутиться вволю и отвести душу.

Закончив, полет, я подруливаю к летчикам и на вопрос "Как машина?", не задумываясь, отвечаю:

– Хороша! Но для забавы, а не против "шмиттов".
– Аппетит, известно, приходит во время еды.
– И на "иаре" можно слетать?
– не удержался я.

Старший румынской авиагруппы не возражает. И, тщательно разобравшись в управлении машиной, я взлетаю. Делаю круг над аэродромом. Хочется знать, какая же максимальная скорость у этого самолета, поэтому отхожу подальше от города и, развернувшись, на прямом участке полета выжимаю из мотора все, на что он способен. Скорость растет, доходит до максимальной. Она сравнительно невелика, но уже начинают вибрировать плоскости, нос самолета рыскает по горизонту из стороны в сторону. Над аэродромом, увеличив скорость за счет снижения, перехожу на петлю. За петлей - горка, бочки, затем переворот и снова в горизонтальный полет.

Все ясно: "иар", хотя внешне похож на "лавочкина", но по сравнению с ним "тарантас", здорово проигрывает по всем параметрам. Скорость мала, маневренность невысокая, в управлении тяжелый, и точная стрельба на максимальной скорости затруднена.

Я откровенно высказал румынам свое мнение об их боевой машине:

– Мы, русские, привыкли говорить открыто: "Лучше горькая правда, чем сладкая ложь". Что я думаю об "иаре"? Он по всем боевым параметрам значительно уступает нашему "лавочкину". Вам тяжело на нем драться с "фокке-вульфом" и тем более против "мессершмитта". Успех в бою во многом будет зависеть от мастерства летчиков и взаимной выручки. "Юнкерсы" бить можно!

Реакция на мой отзыв была неожиданной и многоголосой. Румыны согласно закивали в ответ:

– Правда - хорошо! Сладкой ложью мы сыты от немцев. Она слишком дорого обошлась и нескоро забудется. А достоинства "лавочкина" мы знаем - испытали на себе. Справедливо говорите: в бою с "мессершмиттами" нам тяжело. Возможно, вы поможете?..

Немного помолчав, обдумав каждое слово, я убежденно сказал:

– Затем мы и пришли в вашу страну. В бою не подведем.
– И, обращаясь к старшему, доброжелательно предложил: - Не желаете слетать на нашей "лавочке"?

А у самого в голове мелькнуло: "Эх, и будет же мне от командира за эту вольность..." Но как знак взаимного доверия я считал такое приглашение необходимым. Опасения оказались напрасными. Румын поблагодарил, но отказался, мотивируя тем, что время позднее, а с утра боевой вылет и его ждут какие-то важные дела. Как-нибудь в другой раз он непременно полетает на "скамеечке", пообещал командир союзников на прощание.

На этом дружественная встреча закончилась. Обсуждение достоинств и недостатков союзных сторон продолжалось и у нас, и, разумеется, у румынских товарищей до позднего вечера.

Вылеты на боевые задания у наших коллег по базированию были не такими частыми, как у нас, но задачи они решали аналогичные - прикрытие войск от ударов немецкой авиации.

Боевого взаимодействия с румынами не было. Поэтому ни времени вылета групп, ни характера заданий, ни района их действий мы не знали, хотя встречаться в воздухе нам иногда все же приходилось.

...Восьмерка "иаров" вылетела на задание с утра. Минут через пять в воздух поднялись и мы, в таком же количественном составе. Когда внизу появился район прикрытия, оказалось, что мы с румынами - соседи, "лавочкины" на высоте 2500-3000 метров, "иары" метров на пятьсот ниже. Наше командование, по всей вероятности, координировало действия авиации. Если румынские пилоты, летавшие на "мессершмиттах", патрулировали в районе боевых действий наземных войск одни, то "иары" всегда находились под прикрытием наряда советских истребителей.

В том вылете, помнится, появились две девятки немецких Ю-87. Их сопровождала восьмерка Ме-109. На перехват противника устремились и мы и румыны почти одновременно. "Иары" оказались па одной высоте с "лапотниками" и сразу атаковали флагманскую девятку. "Шмитты" кинулись было на них, но мы преградили путь фашистам.

Атаку первой четверки "сто девятых" отбиваю я своими парами. Фашисты лезут вверх, но там их встречает Тернюк.

Вторая четверка Ме-109 упорно наскакивает на румын.

– Первый - мой! Бей второго, - командую ведомому.

От очереди огня Мудрецова противник уходит в сторону. Я успеваю сблизиться с ведущим "сто девятых". Удар - и участь его решена!

Из атаки правым боевым разворотом мы устремляемся вверх - там тоже "мессершмитты". Уклонившись от огня Тернюка, они пытаются прорваться к "иарам", видимо считая их более легкой добычей, а может быть, немцы особенно злы на них. Думаю, что и то, и другое.

Во время разворота на ведомого я оказываюсь позади Мудрецова, а он - в хвосте у "сто девятых".

– Мудрецов! Бей ведомого! Прикрываю.

Очередь моего напарника - и еще один фашист идет к земле.

Румыны, видя, что мы не пропускаем к ним "шмиттов", смелее атакуют "лапотников": горящий бомбардировщик противника падает. Молодцы союзники!

"Сто девятые", оставшись вшестером, значительно снизили активность. Сразу видно: растерялись, засуетились, не зная, что предпринять. Тернюк незамедлительно использует панику в группе врага и, прорвавшись ко второй девятке "юнкерсов", сбивает одного.

Запаниковали и бомбардировщики: круто развернувшись, почти на пикировании, они уходят на запад. "Мессы" незамедлительно ретируются следом за подопечными.

Когда мы вернулись из боя, румыны были уже дома и встретили нас на стоянке "лавочкиных". Радостные, возбужденные удачным боем, они крепко жмут нам руки, бесконечно повторяя полюбившееся им слово: "Молодец, молодец!.."

Командир союзников говорит нам с нескрываемой признательностью:

– У вас, русских, слова не расходятся с делом. Хорошо! Молодцы! Спасибо, друзья!