Крылатое племя

льдины. Они ехали в Уэлен.

В Ванкареме задерживаться некогда, надо сразу же лететь на льдину. Пока бортмеханик освобождал [53]

машину от лишнего груза, М. С. Бабушкин, являвшийся комендантом аэродрома, объяснял мне маршрут.

— Примерно через сорок минут на горизонте увидишь черный дым, — сообщил он. — В лагере жгут

большие костры.

Чтобы захватить со льдины больше людей, механика оставляю на берегу и вылетаю. От Хабаровска до

Чукотского моря пришлось пролететь больше пяти тысяч километров. Но они не так мне запомнились, как этот короткий путь, всего в сто пятьдесят километров.

Я внимательно смотрю вперед, стараясь скорее увидеть черный дым. От сильного напряжения глаза

устают, слезятся, горизонт становится мутным. Приходится протирать глаза, давать им отдохнуть.

Ровно через сорок минут немного правее курса показался черный дым. Подлетаю ближе, вижу между

ледяными глыбами маленькие палатки. В стороне лежат две шлюпки, снятые на всякий случай с

парохода. А на вышке развевается красный флаг, ярко выделяющийся на белом фоне.

Через несколько минут благополучно сажаю самолет на крохотную площадку. Кричу:

— Кто следующий полетит на берег?

В мою двухместную кабину втискиваются четыре человека. Через пятьдесят минут высаживаю их на

материк и тут же вылетаю опять.

Во второй рейс взял троих.

На льдине осталось шесть человек. Я хотел отправиться в третий рейс, но меня не пустили. Самолеты

Каманина и Молокова вылететь не могли, а один мой все равно всех не забрал бы. Оставлять же в лагере

на ночь двоих опасно.

В эту ночь в Ванкареме никто не спал. Здесь я впервые почувствовал, как суровый Север сплачивает

людей. Только что спасенные челюскинцы уже забыли о пережитых опасностях и теперь беспокоились за

товарищей, оставшихся на льдине. Они знали, что погода здесь капризна и в любую минуту может

испортиться. Тогда последний — пятнадцатый по счету — аэродром в лагере будет уничтожен. А шесть

человек не в состоянии быстро расчистить новую площадку для приема самолета. [54]

На наше счастье, погода не испортилась. Утрой, правда, была дымка. Не дожидаясь, пока она разойдется, я решил вылететь один.

Поднимаюсь на Тысячу метров. Туман тонким слоем покрывает льды. Справа резко выделяется верхушка

горы на острове Колючин.

Потом туман стал редеть. Сквозь него уже виднеются торосы. Впереди показался дым.

«Вот хорошо вышел, — подумал я. — Значит, за ночь льдину не отнесло».

До сих пор летчикам приходилось менять курс каждые сутки, а иногда даже по два раза в день: льдина

дрейфовала, передвигаясь то вправо, то влево.

Самолет быстро приближался к источнику дыма. Но что это? Почему такой же дым справа?..

Подлетаю ближе и вижу, что никакие это не костры, а большие разводья. Просто лед потрескался, и из

трещин обильно выделяется пар.

Час двадцать минут я упрямо летал, не меняя курса, но лагеря так и не нашел. Его упорно скрывала

туманная дымка. Решил вернуться, подождать, пока разойдется туман.

И действительно, к полудню он рассеялся. Кстати, механики уже успели исправить самолеты Каманина и

Молокова.

Чтобы не плутать над ледяными полями, Каманин взял с собой штурмана Шелыганова. Но это оказалось

лишним. Испарения прекратились, и на белом ледяном фоне мы еще издали увидели столб черного дыма.

Э. Т. Кренкель передал последнюю радиограмму: «Прилетели три самолета. Сели благополучно.

Снимаем радио. Покидаем лагерь Шмидта».

Каманин взял на борт штурмана и одного из челюскинцев. В парашютные ящики, подвешенные под

нижней плоскостью, он посадил восемь собак. Молоков взял двух человек и загрузил вещами

парашютные ящики. Я взял троих. Среди них молодой радист Сима Иванов. «Челюскин» должен был

доставить его на остров Врангеля.

И вот мы поднялись со льдины в последний раз. Кренкель попросил меня сделать прощальный круг [55]

над лагерем. Я оглянулся на товарищей. Они с грустью смотрели вниз, Кренкель морщился.

Через сорок пять минут прилетели в Ванкарем. Самолеты встречали человек восемьдесят. Сколько было

радости, трудно передать.

5

Тринадцатого апреля, ровно через два месяца после гибели «Челюскина», партии и правительству было

доложено о спасении экспедиции...

Мы научились дорожить хорошей погодой. Не теряя времени, решили начать перевозку челюскинцев в

Уэлен. Проверили все самолеты. Они оказались в полной исправности. Не хватало только «мелочи» —

горючего. Вот когда нам пригодился бензин, захваченный мной с мыса Северного. Мы разделили его

поровну с Молоковым. Все-таки две машины дойдут до Уэлена, перевезут восемь человек, а оттуда

захватят бензин для остальных самолетов.

Утром с Молоковым прилетели в Уэлен. Только сели, началась пурга. Как хорошо, что все челюскинцы

уже на земле!

Лишь на шестой день вернулись в Ванкарем с бензином. Тут уже начали летать все самолеты.

Нельзя не сказать о том, как много сделали для спасения челюскинцев жители Чукотского полуострова.

Они помогли организовать в Ванкареме авиабазу, перебрасывали на собаках и оленях бензин, вывозили

снятых со льдины из Ванкарема в Уэлен...

Двадцать первого мая мы вместе с челюскинцами покинули берега Чукотки. Во Владивостоке встречали

десятки тысяч людей. Над нашим пароходом летали самолеты и сыпали на палубу цветы.

Через трое суток специальным поездом выехали в Москву. От Владивостока до Москвы сто шестьдесят

остановок. И всюду челюскинцев встречали с цветами, со знаменами. На одной станции поезд не

остановился, а прошел ее на малой скорости. Мы видели, как рядом с вагоном семенила старушка. В

руках она держала узелок и кричала: [56]

— Детки, что же вы не остановились? А я вас ждала, я вам пирожков напекла.

Так встречала Родина героев, участников Челюскинской эпопеи.