Крылья

– Выпейте, – передо мной, прямо на листок с копией свидетельства о смерти, опускается стакан с водой. Капля ползет по его прозрачному боку и скатывается на бумагу, впитывается, растекаясь влажным пятном. ?ще одна… – Выпейте, - повторяет агент Сисли.
– Простите, с моей стороны это было крайне бестактно. Вам должны были сообщить вчера. Но раз уж так, лучше вам узнать правду сейчас, не затягивая.

Поднимаю голову; она тяжелая, словно налита свинцом.

– Смертная казнь, говорите? – произнoшу хрипло.
– Валяйте.

– Джейсон, не дурите, - просит капитан и снова обходит стол; садится. – Ваша сестра мертва уже несколько месяцев, а вам нужно подумать о себе. Вам есть кому ещё позвонить или написать?

Сразу думаю о Морган. Но нет, ей не нужны мои звонки, если она до сих пор не пришла.

– Нет, - отвечаю твердо.

– Тем более, - с энтузиазмом подхватывает Сисли. – Вы один, а значит,и позаботиться о себе должны самостоятельно.

– Пошли вы, – повторяю во второй раз.

К воде не притрагиваюсь.

***

На следующий день меня ведут в медпункт, где молчаливый доктор проверяет, как идет заживление моей прооперированной руки. Чем-то обрабатывает рану, чем-то светит. Анестезия прошла, нo боли я так почти и не почувствовал. Болит не сильнее синяка – на Лондоре превосходные врачи.

Лангету пока оставляют, а меня возвращают в камеру. Больше никаких допросов, со мной никто не говорит. А сам я не пытаюсь ни с кем беседовать. «Пошли они все», - это единственная мысль, все это время крутящаяся в моей голoве.

По дороге из медпункта сталкиваюсь с Первым, которого тоже куда-то ведут по коридору. Рядом с ребятами из СБ с надменным видом шествует какой-то тип в гражданском. Видимо, провалившему задание агенту РДАКа все же удалось добиться вмешательства альфа критского посольства. Что-то Второго не видно. Впрочем, логично – козел отпущения нужен в любом деле.

– Предатель, - презрительно бросает мне Первый, проходя мимо, - это еще не конец.

Ошибся, приятель, я теперь террорист.

Не отвечаю. Эта мразь знала, что Молли мертва, и все равно шантажировала меня ее жизнью. А теперь я даже не имею возможности похоронить собственную сестру.

Когда лондорцы определятся, какую все-таки статью мне приписать,тогда и попрошу обещанную отправку сообщения и напишу доктору Кравецу, чтобы устроил Молли похороны по всем правилам. К альфа критским счетам у меня больше нет доступа, но текущий местный арестовать не должны – попрошу перевести все, что есть, в пoльзу клиники. Молли заслуживает хотя бы достойного погребения.

Написал ли доктор Кравец родителям? Я давал ему их контакты при поступлении сестры в клинику. Известно ли им, что их дочь умерла? А если известно, но доктор по-прежнему дожидался моего ответа, значит,им все равно и сейчас? Скриплю зубами от одной этой мысли.

В очередной раз за мной приходят к вечеру третьего дня заключения и снова ведут в камеру для допросов. ?дин из охранников собирается, как обычно, пристегнуть руку к скобе на столе, но второй останавливает:

– Сказали, нет необходимости, – и сам же пожимает плечами, мол, у начальства свои причуды.

Да ладно, неужели у меня такой устрашающий вид с рукой в лангете?

Они уходят, а я остаюсь в камере один. Прохожусь взад-вперед, не стесненный в передвижениях; потом все же плюхаюсь на стул. Снова заставят ждать полчаса для правильного настроя? Вряд ли меня теперь можно напугать одиночеством.

Но ожидание в этот раз длится недолго – дверь открывается минут через пять.

Поднимаю глаза: Морган стоит в проходе, все еще держась за ручку двери и словно не решаясь переступить порог. Потом выдыхает, расправляет плечи и решительно входит – как в клетку со львом. Дверь за ее спиной захлопывается. Щелкает замок.

Ничего не говорю, просто смотрю на нее. Встать? Я же без наручников – еще решат, что хочу напасть. Решат? Или решит? Ни черта не могу прочесть по ее лицу – закрыта, как в первые дни моего пребывания в ЛЛА.

Миранда выглядит лучше, чем в прошлую нашу встречу, но все равно устало. А еще на ее лице много косметики – непривычно. Замазывала синяки под глазами? Молли всегда так делала после бессонных ночей.

Мoрган подходит ближе и садится на стул напротив. Складывает руки на столе перед собой, переплетает пальцы. Молчит. Смотрит на меня пристально, рассматривая, будто видит впервые.

Молчание затягивается.

– Как Лаки?
– заговариваю первым.

– Стабильно. Без изменений, - отвечает. Голос тоже другой – чужой, холодный.

– Он поправится.

– Я знаю.

«И это уже не твое делo», – звучит между строк. Всё – меня вычеркнули. Точка.

Невесело усмехаюсь, но ничего не говорю. Выводы сделаны, не так ли? Все прямо как на Альфа Крите: не прокурор должен доказать твою вину, а ты сам – свою невиновность.

– Все было игрой?
– наконец, Морган задает вопрос.

Один короткий вопрос. Думаю, ради него она сюда и пришла.

Я мог бы многое сейчас сказать, в том числе о тараканах в ее голове, которые вынесли мне приговор, не услышав мою версию событий. Но отвечаю так же коротко:

– Нет. Ничего не было игрой.

На лице Морган – ледяная маска: не разобрать, что под ней.

Снова пауза. Снова молчание.

– Мне сказали про Молли, - вдруг произнoсит Миранда. – Мне жаль.

– И мне, - откликаюсь. – Жаль.

А ещё со вчерашнего дня мне очень хочетcя что-нибудь разбить, желательно рожи Первому и Второму. Но они далеко, а в моей камере нет бьющихся предметов. Поэтому я разбил костяшки пальцев неоперированной руки об стену. Не помогло.

Миранда еще некоторое время смотрит на меня как на экспонат в музее, потом встает и направляется к выходу.

Отлично. Прекрасное решение, госпожа Снежная Королева.

А, к черту.

– Что,так и уйдешь?! – выкрикиваю ей вслед.

Морган часто спрашивала, откуда у меня такое самообладание и умение сохранять спокойствие в любой ситуации. Так вот, хана моему спокойствию. Да и не было его у меня никогда. И в такой заднице я тоже еще не был.

Миранда останавливается, замирает как вкопанная. Вижу, как одеревенела ее спина. Однако стоит и не поворачивается.

Встаю в полный рост.