Крылья

— Сам скажи!

— Нет, ты! — упрямиться.

— Давай проверим, совпадаем мы в желаниях или нет, — предлагаю. Очень хочу, чтобы совпали, но по-честному.

— Сейчас сосредоточусь, — собирается мой любимый.

— Нет, не надо просчитывать и не надо угадывать!

— А, как? — недоумевает он.

— Расслабься, это же мечты, а не экзамен. Скажи, сколько хочешь ты, и я скажу. Чтобы по-честному, одновременно.

Вижу, что волнуется, но увлечён.

— Давай!

— Трое! — говорим, нет, кричим в унисон и хохочем.

— А, как насчёт пола?

— Ну, сие от нас не зависит, — развожу руками.

— Нет, но скажи, как бы ты хотела!

— Давай снова вместе! — радостно кивает, — Два мальчика… — он одновременно со мной,

— Пацанов двое! — опять совпали.

— Здорово! — смеюсь.

— Ксюш, почему сыновей двоих?

— Таких, как ты, хочу! — не могу удержаться, чтобы не провести ладонью по его тёплой щеке, — красивых, сильных, добрых… При таком отце на одном грех останавливаться… — улыбаюсь, — а, почему ты дочку одну захотел?

— Принцессу потому что, такую же красивую, как ты, такую же неприступную, а на самом деле, чуткую, ласковую и нежную, — глядит с такой любовью, что у меня уже слёзы подступают от избытка эмоций.

– Так ведь, разбалуешь, папаша, — шепчу, не в силах говорить, разревусь нафиг, дура сентиментальная.

— Конечно! — радостно соглашается, — и тебя разбалую, вот увидишь!

Не могу так больше, надо менять направление разговора, иначе утону в солёном море и Саньку утоплю,

— А, я ещё собаку хочу!

— Большую, — вторит любимый, — добрую…

— И добрую! — опять вместе получается, — Сань, мы с тобой дураки, что ли? — смеюсь.

— Почему это? — недоумевает.

— Да, уж больно мысли сходятся.

— Нет, Ксюнь, не дураки, — мотает головой, задумчиво, — это у нас души сходятся…

Господи, как же я его люблю!

Вроде и разговор ни о чём получился, а на самом деле о главном…

***

Не буду мешать любимому, хотела бы поддержать в трудный момент, но только повисну лишним грузом, лучше дать ему возможность разобраться, не разрываясь на части. Поэтому в понедельник пишу на работе заявление и со среды беру на две недели отпуск, после нападения маньяка, все понимают, что моя нервная система требует перезагрузки. Уезжаю домой к родителям. Уже сообщила, ждут.

Во вторник Саня отвозит меня на вокзал, мы до последнего не выходим из машины, не в силах оторваться друг от друга. Мой милый сосредоточен и тревожен, стараюсь его ободрить, но у самой нестерпимо саднит на душе. Я-то буду просто сидеть и ждать, а ему предстоит очень неприятное дело.

— Ксюнь, ты не думай! Завтра же всё решу, и сразу к тебе! Только, верь мне и жди…

— Куда ж я денусь, любимый, конечно, буду ждать. Верю.

Глядя, на моего провожающего в окно автобуса, не могу сдержать слёз, отрываюсь, будто с мясом, хотя, вроде обо всём договорились и расстаёмся ненадолго, но щемящее предчувствие выедает червём душу изнутри.

Вбираю глазами его ладную спортивную фигуру, ставшее так быстро родным, уже не важно, красивое или нет, для меня однозначно самое прекрасное лицо, и мокрые чёрные вишни, то ли от ветра, то ли от дождя, то ли от того, что ему так же плохо, как и мне.

Автобус увозит меня в наш маленький городок, который я безумно люблю, на нашу с Санькой малую родину, по которой мы оба, как урождённые провинциалы, хронически скучаем, какими бы благами цивилизации не манили нас большие города. Это уже в крови, это навсегда…

Глава 6

Александр

Ксюша моя уехала, на душе тоска и тревога. Не могу домой возвращаться, места не найду. В гости, что ли напроситься к кому? Можно бы к Серёге, другу закадычному, да на выезде, иначе сто раз бы уже навестил сам. Набираю Артурыча, быстро откликается, сразу спрашивает,

— Как дела, Сань?

— Не знаю, муторно…

— Давай, приезжай ко мне, поужинаем. Заодно раны твои боевые осмотрю.

Классный, всё-таки, мужик наш док, сразу всё понимает…

***

Дом у Артурыча особенный, бывал в нём несколько раз, вроде бы ничего такого: бревенчатый, без вычурной внутренней отделки, с настоящей русской печью, как полагается. Но, когда заходишь вовнутрь, охватывает чувство покоя и надёжности, после пребывания в нём заряжаешься новой энергией, и всё становится простым и понятным. Сам Артурыч называет его местом силы, так оно и есть. Хранительница очага под стать дому, Татьяна Николаевна, спокойная, основательная, приветливая. Повезло нашему доку с женой, все завидуют.

— Саня, ты как раз к ужину, мой руки, пошли, — зовёт хозяйка.

— Привет, болящим! — Артурыч уже за столом.

Пока ужинаем, док рассказывает рабочие новости, смеёмся. Я немного расслабляюсь и просто наслаждаюсь вечером в кругу хороших людей.

Закончив трапезу и неспешное чаепитие, благодарим хозяйку, и Артурыч увлекает меня в свой кабинет,

— Пойдём, осмотрю тебя.

Послушно иду за хозяином в святая святых. Наши мужики прозвали эту комнату исповедальней. Док проверяет, как заживает шов на бедре и рука, прослушивает,

— В, лёгких чисто. Шов тоже красивый. В общем, ты практически здоров. Молодец, быстро восстанавливаешься.

— Спасибо, Артурыч… — собираюсь уходить.

— Сань, — останавливает, — а болит-то, что?

— Не знаю, душа, наверное…

— Что, наступает сложное время? — будто видит насквозь.

— Да… завтра жена возвращается…

— Ну, наконец, нагостилась… Ты же, знал, что вернётся, когда-нибудь, — пожимает плечами.

— Знал, — соглашаюсь.

— Что, выбрать не можешь?

— Мне и выбирать не надо, Ксюха, без вариантов…

— Не иначе, совестью мучаешься? — как в воду глядит.

Киваю…

— Я тебе так скажу, сынок. Военно-полевая хирургия накладывает особый отпечаток на характер. Бывают такие ситуации, когда для спасения организма в целом, необходимо ампутировать его повреждённую часть. Порой решение даётся нелегко, одолевают сомнения, вдруг хватило бы частичных мер, не очень радикальных. Вот и взвешиваешь, советчиков толковых рядом нет, берёшь ответственность на себя, и режешь по живому. Непросто… Ты Саня, сейчас хирург и баб своих в советчики не бери, не сталкивай, и ответственность на них не возлагай, сам решай: резать или, так сойдёт…