Крылья

Александр

Интересно, как я жил до неё? Какими смыслами наполнял существование? Не помню… Я всегда знал, с того момента, как увидел это чудо с соломенными косичками в первом классе, и до нашей новой встречи, что она моя — единственная любовь. Она росла во мне, росла вместе со мной, и никуда не пропадала. Я спрятал её в подземелье своей души и запер на все замки. Она там могла умереть, но только вместе с моим последним вздохом, так и не дождавшись свободы. Она чахла и почти не дышала, я даже позволил себе утешаться тем, что за жизнь можно испытать несколько любовей, но лишь обманывал себя. Как только я увидел её вновь, мой пленник вырвался на свободу, он обрёл силу и мощь, и теперь обратно его не загнать. Я сам и был этим пленником, это я теперь дышу полной грудью и понимаю, что раньше не дышал и вполовину, это вообще, было не дыхание. Я только до новой встречи с Ксюхой мог утешать себя тем, что мужчина по природе полигамен. Кто угодно, но только не я! Думаю, вообще, мужская полигамность — бред, лишь отговорка для тех, кто не нашёл единственную. Полигамность — это поиск, перебор: она — не она? Как только оказывается она, тут и заканчивается вся полигамность. Многим приходится перебирать, пока не иссякнут силы или приходится смирится с той, что под рукой, и жить не дыша полной грудью. Мне повезло, я нашёл сразу. Пусть не сразу завоевал, но тем она дороже. Единственная моя… Если не она, то — никто, к чёрту полигамность!..

Почему время так неравномерно? Оно то тянется вязким беспросветным туманом, практически останавливается, то мчится на сверхзвуковой скорости. Любопытней всего, что никакими земными таймерами, секундомерами и часами эти скачки не засечь. Но любой может подтвердить, что боль длится дольше, чем удовольствие, горе растягивается до бесконечности, а счастье проносится со скоростью света. Почему такая несправедливость? Непонятно…

Наш таймер неумолимо сигналит, что скоро возвращаться в реальность, мы шутим, смеёмся, а у меня сосёт под ложечкой от смутной тревоги, не очень я надеюсь, что Катя легко меня отпустит… Медовый месяц сроком в десять дней промелькнул, как короткое яркое мгновение. Дедов дом стал земным раем на это время, и в памяти останется таковым навсегда. Думаю, спустя сколько угодно лет, он теперь прочно будет ассоциироваться с Ксенией. Катюха здесь не была ни разу, хотя звал её, когда знакомить к родителям привёз.

— Что я домов деревенских не видала, что ли… — был её ответ. И то, правда, нашёл, чем удивить, она ж сама из села.

А Ксюша полюбила дедову избу и озеро, и лесок вокруг, всё время, что-то фотографирует, рассматривает, пальчиками водит по трещинкам на брёвнах, по белому кружеву наличников. Я-то понятно, почему влюблён в этот дом: все каникулы здесь проводил с дедом, знаю каждый гвоздик, каждый крючочек в нём, каждая мелочь — напоминание о детстве, а летом здесь в округе такая красота, что не влюбиться, вообще, невозможно…

Но, кажется, влюбляюсь в эти места ещё сильнее, потому, что с Ксюхой всё видится в ином свете, через призму любви даже ноябрь становится лучшим месяцем в году. Сегодня мы проведём здесь последнюю ночь, а завтра… вернёмся в город…

Ксения

Последняя ночь получилась совсем не похожей на предыдущие. Казалось бы, за десять дней и ночей, в которые, ни в чём не отказывали друг другу, пора было немного остыть или хотя бы слегка устать друг от друга, но мы не сомкнули глаз. Ни о чём не договаривались и ничего не обсуждали, а получалось, что думали об одном и том же. Торопились вобрать друг друга по максимуму, с тревогой ощущая, где-то на подсознании, что стоит только вырваться из тёплого уютного кокона нашего одиночества на двоих, как жизненные неприятности, разорвут неокрепшие узы, не дав удержаться вместе. Щемящая боль, зарождающаяся в районе солнечного сплетения, царапала беспощадным острым коготком, не позволяя выдохнуть себя из груди. От этого обострились все рецепторы кожи, превращая нежные ласки и прикосновения любимого в сладкую пытку, выжимая слёзы счастья с примесью горечи приближающихся несчастий. Санька, кажется, сошёл с ума, побуждая меня вновь и вновь, отвечать на его ласки, будто хотел всё заполучить авансом насколько это возможно. В результате, заснули только под утро, как и все предыдущие наши ночи: я головой на его плече в плену горячих, нежных рук…

Просыпаемся поздно и встаём не сразу, стараясь оттянуть сборы. Но потом, всё-таки, собираемся, пьём кофе, наводим порядок в доме и в путь. Я на прощание делаю ещё несколько фоток дома на озере на память о чудесных днях, поведённых здесь с любимым…

…Как только выезжаем на трассу, появляется сотовая связь, и телефоны начинают исходить непрерывным пиликаньем, докладывая об упущенных звонках и сообщениях. У меня ничего впечатляющего: пара звонков от коллег по работе, мама один раз попыталась пробиться, хотя я её и предупредила, что отправляемся в Бермудский треугольник, и от Катеришны ещё пара звонков, поначалу дёргаюсь, но потом вспоминаю, что ключи я ей так и не вернула от квартиры, вопрос в этом, так что паниковать незачем. Сашка крутит баранку, не спеша просмотреть свои новости. Судя по тому, что его телефон не унимается гораздо дольше, он явно был очень востребован в эти дни.

— Сань, может, притормозишь ненадолго и поглядишь, вдруг, что-то важное?

— Глянь сама, — протягивает трубку, — не хочу останавливаться.

— Ты, что? Это ж личное? — поражаюсь его доверию.

— Моё личное сейчас со мной, — пожимает спокойно плечами, не отвлекаясь от дороги, — другого нет…

— Ну, давай, — с сомнением беру мобильник и открываю сообщения, — мать честная! — если не считать звонка от Артурыча и двух от Серого, как я понимаю — друга Серёги, весь остальной поток от Котёнка! Чей это псевдоним, не сомневаюсь, — Сань, семьдесят четыре попытки!

Вижу, Санька сдавливает руль так, что пальцы белеют, и челюсти сжимает до хруста. Пролистывая поток пустой информации, натыкаюсь на текстовое сообщение, всё от того же адресата, читаю вслух, — Любимый, развод отменяется, я беременна. Поздравляю!

Саня на миг теряет управление, нас несёт в сторону, он резко ударяет по тормозам, зажмуриваюсь, схватив его за колено, когда чувствую, что остановились, открываю глаза и вижу, что зависаем над широкой придорожной канавой на обочине, миллиметраж, и мы бы уже были в ней…

Немного сидим, выдыхаем, пытаюсь прийти в себя, Санька подбирает мобильник, который я выронила от испуга, читает СМС и тихо произносит,

— Это невозможно…

У самой та же мысль,

— Она на контрацептивах сидела, как так-то?

Буквально в ту же секунду, словно в ответ на наши чаяния, трубка оживает и выдаёт кошачье мяуканье, я нервно смеюсь. Санька косится на меня,

— Ксюш, прости, — выходит из машины и принимает звонок. Мне не слышно, да я и не прислушиваюсь, всё видно и так. Он нарезает расстояние большими шагами туда-сюда, какое-то время слушает, меняется в лице, переходя от досады до гнева, гнев перерастает в растерянность и отчаяние, он говорит, жестикулируя, пытается что-то втолковать, но потом, резко рубит рукой воздух и отключается. Выбивает из пачки сигарету и закуривает, ко мне не спешит, выхожу сама. Смотрю, ничего не спрашиваю, по нему видно, что дела не очень.

— Ксюнь, — наконец, выдыхает, — она действительно в положении, срок шесть недель.

— Но, как? На таблетках?

— Сказала, забывала иногда принять… — пожимает плечами.

Молчу, говорить не хочется совсем, хочется разрыдаться. Сашка подходит, обхватывает бережно моё лицо горячими ладонями и, глядя в глаза, заверяет,

— Я, всё равно, разведусь!

От него пахнет табаком, раньше бы отвернулась, не люблю сигаретный дым, но сейчас вдыхаю его, как голодная, зная наверняка, откуда-то, что скоро не будет и этого. Он глядит на меня с виной и надеждой одновременно, не выдерживаю, утыкаюсь носом ему в грудь и реву,

— Сань, она в своём праве, развода не будет, если не захочет!

— Что ещё за право такое? Я свободный человек!

— У нас случай был похожий на работе, пока ребёнку не исполниться год, развод только с согласия супруги…

— Вот, чёрт! Я не знал… Значит, добьюсь согласия!

Больше ничего не говорю, внутри начинает покалывать тонкой иголочкой чувство вины, я всё-таки, разрушаю семью, и пострадавших теперь уже двое. Пусть один из них ещё не родился, но дела это не меняет,

— Поехали, Сань…

Молча доезжаем до моего дома, он достаёт сумку из багажника и собирается подняться со мной, останавливаю у подъезда,

— Не провожай, не надо…

Он тяжело вздыхает, целуемся минут десять, спрятавшись под козырьком крыльца от нечаянных зрителей, шаги по лестнице нарушают наш немой диалог, быстро прощаемся, и Саня уезжает, бросая напоследок,

— Я разберусь до вторника и встречу обязательно!

Из подъезда появляется соседка, оглядывает с любопытством мою унылую фигуру, здороваюсь и захожу вовнутрь…