Крым

Храм Василия Блаженного, озаренный, стоцветный, как волшебный букет, принесенный с неба и поставленный в черную вазу.

– Этот храм послан русским людям, как образ рая. – Рядом с Лемеховым стоял Верхоустин. На его лице было восхищение, обожание и необъяснимая мука, словно он чувствовал всю недоступность, непостижимость божественной тайны, о которой силился поведать людям дивный храм. Но тайна во все века оставалась неразгаданной, томила своей небесной природой. Обещала чудо, которое все не наступало, заслоняемое горем и тьмой.

– Удивительный вы человек, Игорь Петрович. Мне кажется, вам однажды в детстве приснилась жар-птица. И вы всю жизнь ждете повторение сна.

– Да ведь и вы такой же, Евгений Константинович.

– Значит, мы ищем одно и то же?

– А разве это не жар-птица? – Верхоустин провожал глазами фантастический храм, который теперь был похож на пернатое, слетевшее из неба диво.

Река плавно изгибалась. Словно розовая гора, туманилось высотное здание. Стеклянные реторты у Павелецкого вокзала кипели разноцветным пламенем. Бледный, как луна, возник вдалеке Ново-Спасский монастырь.

На палубе появился Черкизов:

– Господа, смотрите на небо! И вы узрите избранника небес!

Все подняли лица к небу, к облакам, по которым, словно северное сияние, блуждали отсветы города.

На корме корабля что-то замерцало. Ввысь понеслись лазерные лучи, зачертили на облаках розовые, голубые, зеленые узоры. Разноцветные нити ткали зыбкое полотно. И на этой небесной ткани появилось лицо Лемехова. Оно смотрело из небес, и казалось, его губы шевелятся, брови двигаются. Он зорко и строго взирает на паству, возносившую к небу свои хвалы.

Все, кто собрался на палубе, рукоплескали, кричали «Ура!». Культуролог Арсений Липкин, без шапки, с развеянными волосами, безумно рукоплескал, восхищенно смотрел на явленную ему с небес икону.

Корабль причаливал к пристани у стен монастыря. Все возвращались в ресторанную залу, усаживались за стол, на котором красовались царские блюда. Огромный остроносый осетр. Жареный поросенок с ноздрями, в которых запеклась кровь. Глухарь с мускулистым общипанным телом и красной бровью над остекленевшим глазом. Официанты разделывали осетра, поросенка и лесную птицу. И уже лилось вино, и звенели бокалы.

Глава 17

Самолет, полный журналистов, телеоператоров, функционеров партии «Победа» летел в Волгоград, где Лемехову предстояло совершить мистерию. Сочетаться с энергиями мистической Победы. Воздать хвалу поколению святых героев. От подножий монументов и памятников заявить, что настало время вернуть победоносному городу огненное имя Сталина.

Эту поездку тщательно готовил «канцлер» Черкизов. Выбирал места, где Лемехов станет произносить свои речи. Созывал слушателей для этих вещих речей. Приглашал газеты, сайты, телеканалы, которые представят Лемехова как твердого государственника, верного заветам непобедимого вождя.

Эта поездка служила негласным началом президентской кампании, указывала на Лемехова как на будущего президента России.

Верхоустин не участвовал в подготовке визита. Лишь наставлял Лемехова, какими идеями и образами насыщать выступления.

Был конец апреля. Деревья парков стояли в зеленой дымке. Волга текла огромно и солнечно, переполненная вешними водами. Первая встреча с народом проходила на вокзальной площади, у фонтана, символа Сталинградского сражения. Снимок изуродованного фонтана с фигурами детей, у которых были оторваны руки и головы, стал образом войны и страдания. Когда восстанавливался город и расчищались руины, остатки фонтана были снесены. Но теперь фонтан был восстановлен на средства оборонных предприятий, знаменуя торжество красоты и света.

На вокзальной площади собирались люди, оживленные, в весенних одеждах, с цветами, радуясь солнцу и празднику. В толпе виднелись несколько свадебных пар, невесты в белом, женихи с гвоздиками в петлицах. Вокруг фонтана были расставлены стулья, и на них усадили ветеранов, глубоких стариков, чьи мятые пиджаки и старомодные кителя были увешаны орденами и медалями. Тут же сидели представители общественности, начальник гарнизона, знаменитый профессор истории. Юноши и девушки в куртках с надписью «Победа» построились, ожидая торжественного приема в партию. Черкизов давал им последние наставления.

Множество телекамер снимало торжество. Мерцали вспышки. Юркие журналисты сновали в толпе, протягивая диктофоны.

Лемехов, которому надлежало включить фонтан, сидел рядом с губернатором, любуясь возрожденным творением.

Фонтан был сделан из ослепительно-белого алебастра, который казался прозрачным, был окружен сиянием. В центре фонтана находился аллигатор с раскрытой зубастой пастью, а вокруг бесстрашно и весело мчался хоровод пионеров. Дети взялись за руки, неслись, танцуя, замыкали зубастое чудище в счастливый круг. Все они светились, вокруг каждой детской головы трепетал серебряный нимб. Лемехов испытывал умиление, нежность и одновременно благоговение. Сознавал, что в этом детском танце притаилась война, чудовищной силы удар, который обрушился когда-то на город. Был остановлен встречным могучим ударом. Оба этих удара погрузились в хрупкий фонтан, над которым самозабвенно и радостно кружит хоровод пионеров.

Над площадью зазвучала песня «Священная война». На большом экране возник разгромленный Сталинград, каким он выглядел после смертельного налета немецкой авиации. Черные развалины, дымное зарево. Остатки фонтана с безголовыми и безрукими танцорами, черными от пепла и копоти. Атака советских солдат, перепрыгивающих через исковерканное железо. Пленные немцы, бредущие по зимним дорогам.

Экран погас, и запели трубы в руках у военных музыкантов. Певучая музыка была под стать золоту праздничных труб.

Выступал губернатор. Моложавый, с весенним загаром, он поблагодарил директоров оборонных заводов и лично Лемехова за чудесный подарок городу. Воздал хвалу ветеранам, пообещав увеличить льготы и пенсии. Призвал молодежь быть достойной своих дедов и прадедов.

Слова были добрые, не отличались новизной. В них не слышались гулы ударов, которые жили в железном ядре планеты. Лемехов смотрел на фонтан, в котором присутствовала тайна волшебного танца, притча о зле и добре.

Выступал начальник гарнизона, молодой генерал с благородным лицом. Заверил народ, что вооруженные силы стоят на страже безопасности и готовы в час беды повторить подвиг предшественников. Пошутил, что отдал приказ десантникам в день их праздника ни под каким предлогом не прыгать в этот замечательный фонтан.

И эти слова генерала были слишком легковесными и обыденными. Не касались тайны фонтана. Не касались тайны оружия, которое одержало победу в священной войне, было священным оружием. И фонтан был священным, и в нем скрывалась священная тайна. Люди чувствовали ее, но не могли высказать.

Лемехов, готовясь выступить, боялся не найти нужных слов.

Поднялся со стула ветеран, не сам, а с помощью двух молодых людей. Они держали его под руки, осторожно повели к микрофону. Он шел, едва переставляя ноги, почти висел на руках помощников. Лицо его, все в морщинах и складках, выражало страдание. Веки провалились, словно глазницы были пустыми. От плеч и до пояса его офицерский китель был покрыт многоцветной чешуей орденов и медалей. Они чуть слышно звенели. Его подвели к микрофону, он слепо нащупал его стебелек и стариковским голосом, похожим на плач, произнес: