Крымский Джокер

Обычно правильные ялтинцы выбирали карьеры «дворников и сторожей», а вовсе не капитанов дальнего плавания. Ялта, в определенном смысле, была крымским Питером — со всеми вытекающими из этого последствиями.

Саша не был настроен нарушать неписанные правила хорошего тона, тем более, что с поступлением в университет можно было рассчитывать на отсрочку. Каково же было его удивление, когда ему, свежеиспеченному студенту, пришедшему сняться с учета в ялтинском военкомате сообщили, что с учебой придется подождать, а пока — послужить, и вручили повестку.

Первым делом было отмечено такое событие в общаге — проводы удались на славу. Однако вместе с проводами закончились и положительные моменты в таком повороте судьбы. И Саша, запасшись больничным листом, явился на призывной пункт только через месяц после окончания призыва.

Серьезные мужчины в форме объяснили, что статья за уклонение у Саши уже практически в кармане, и посоветовали не играть с огнем. Отсрочку до весны все же дали. Нужно было срочно что-то предпринимать… И он залёг в дурку.

Остались мы с Бородатым одни с неунывающим комсомольцем Витей Молибогом.

Правда, Саша навещал нас раз в две недели — но ему пить было нельзя, поэтому он одаривал нас различными похищенными в психушке таблетками.

Это, говорит, от страха. Это для сна, и так далее…Доктор, одним словом.

И вот настал день, когда Шурик приплёлся с убитым видом, белым военным билетом и какой-то страшной отметкой в паспорте.

— Влепили таки, ублюдки, — сетовал он на врачей, — четвёртую статью влепили — шизофрению! Совсем нюх потеряли, мутанты в белых халатах!

Я ни фига не понял, и попросил:

— Да расскажи ты в чём дело? Что за беда?

Длинный тяжело опустился на стул, закурил и поведал нам следующее:

— Первую неделю все шло просто отлично: По утрам я ходил с коллегами на трудотерапию, совершенствуясь в сборе картонных коробок под мармелад, а после обеда беседовал с лечащим врачом. Очень, кстати, миловидной девицей по имени Оля, недавней выпускницей симферопольского мединститута. Беседы сводились, в основном, к обсуждению проблем современной психиатрии, систем классификаций психологических типов и прочих вещей, не лишенных приятности.

И вдруг… — все переменилось буквально в один день: Ольгу переводят в другое отделение, я перехожу под опеку другого врача.

Саша помрачнел и, помолчав, продолжил:

— Этот гнус…. Ну, в общем, пришлось начинать все с начала. Доказывать, что даже если я не пою по ночам в палате оперных арий, не грохаюсь на больничной дискотеке в припадке эпилепсии, и даже не пытаюсь сигануть из окна, когда его сиделка по дурости закрыть забывает — словом, не пользуюсь обычными развлечениями сопалатников — это еще не повод выписывать меня с приговором «здоров». Доказал, бля, на свою голову — он мне «четверку» влепил! — Чему их там учат, в этом грёбанном медыне?!

Любому первокурснику должно быть известно, что шизофрения подразумевает нарушения как в мыслительной, так и в эмоциональной и волевой сферах. Косить по первому пункту мне, как студенту матфака, было не с руки, а по третьему — влом: больно хлопотно овоща изображать. Я и упирал на нарушения в эмоциональной сфере. Нарисовал бы коновал хоть маниакально-депрессивный психоз, не так было бы обидно: пережал я, значит, просто. И вот, пожалуйста — «четверка» на ровном месте!

Мы с Бородатым утешали его как могли. Даже пытались острить: типа, «четвёрка» это вовсе не такая уж плохая отметка; в следующий раз подучит урок получше — будет «пятёрка», и так далее. Пришлось даже сходить занять медицинского спирта с пол-литра у студенток-медичек на пятом этаже.

А что делать?

Спирт. Медицинский. Чистый как слеза!

О, сколько в этом словосочетании!..

Выпили, слегка разбавив водой. Горло драло неслабо. Снова обсудили сашину ситуацию.

Но сам он, пребывая в состоянии депрессии, только всё более активно материл врачей-вредителей. Робко постучались девочки-медички, испросив разрешения присоединиться. С ещё поллитрой неразбавленного. Почему нет?

Ну да… почему бы не взвыть песнягу-другую на фоне скорби друга?! Почему бы не станцевать на столе?! И ногами в баклажанной икре? Саня! — Не бей очки!! Они у тебя одни!.. Какого хера?.. Игорь, — я люблю тебя… И как давно? Что за хуетень под ногами?

Кто наблевал?…Длинный — не бзди — прорвёмся! Дайте кто-нибудь папиросу!.. Уберите нож, мать вашу! Шизофреники! Саша — я не тебе!.. Прости… Нет!! Не надо!.. Окну — звиздец…. Витя — иди к бую!.. А к-как тебя з-зовут?.. Ирра?… Иррационально!!

Суперр!.. идём ко мне… Мы уже у меня? Это ништяк!

Длинный, заткнись, — скорую вызову! А-а-а-а!! Серы давно не получали, уроды? Дайте поспать, анацефалы! Заткнись! Всё…спать…спать…спатььььььь…

Глубокая ночь…Я пытаюсь нащупать окурок пожирнее под кроватью. И вдруг с ужасом вижу под лунным светом, льющимся в разбитое окно, тёмный силуэт на полу. Распростёртый. Неужто грохнули вчера кого-то?… Но кого?..

Силуэт застонал и зашевелился. И тут началось мистическое действо. Я в детстве видел фильм «Последний дюйм». Там папаша-лётчик, с обкусанными акулой ногами, ползёт к самолёту. Медленно так… Ну и немного от Маресьева с его бредовой историей что-то было в этой сцене…

Так медленно и тяжело полз Саша…

По заблёванному грязнючему полу, в своём новом шерстяном спортивном костюме, постанывая от натуги, он упорно полз в направлении двери.

С кровати Витька Молибога донёсся зловещий шёпот:

— Толстый…Щаз будет беда…

Я и сам это видел, но ничего не мог поделать. После выпитого спирта у меня отказали все конечности. Я мог только наблюдать за мужеством истинного мачо, ползущего к своей заветной цели.