Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока (сборник)
Шрифт:
– Твою мать! Рота, спешиться! Наводчики – огонь по вышкам. Только скорострелки и пулеметы. Бойцы, охрану в плен не брать! В атаку, вперед!
Скидываю шлемофон, обматывая шнур вокруг основания антенны и, нахлобучив холодную, как лед, каску, спрыгиваю с брони. И вовремя! Машины взревели моторами, выбросив в воздух густой соляровый выхлоп. Трассы скорострельных 30-мм пушек скрестились на вышках. Во все стороны полетели дымящиеся обломки.
– А вы, гады, как думали, для чего нам нужны лазерные прицелы, баллистические вычислители и система стабилизации? То-то же!
Только с двух или трех дальних вышек успели ударить
– С-суки!
Ну, ничего, наводчики их быстро заткнули. И наступила тишина.
А потом рывок метров в пятьсот, от поворота до дороги. Про товарища Василевского я, честно даже говоря, и забыл своей затуманенной злобой башкой – так хотелось дотянуться руками до горла этих гадов. Потом из длинного низкого барака начали выбегать фигуры в серой униформе, и у наводчиков появилась новая забава – расстреливать их из пушек, пулеметов и АГС метров со ста, то есть почти в упор.
БМП одна за другой врезаются в заграждение, слышны гитарный звон разрываемой проволоки и хруст сминаемых столбов. Темным зевом распахнута дверь барака охраны, в нем огненной бабочкой бьется пулемет, МГ. Пули с визгом рикошетят от лобовой брони, заставляя вжимать голову в плечи. Лишь бы Василевский не высунул голову из люка!
Глухо бьет «сотка», и фугасный снаряд превращает деревянный барак охраны в подобие мартеновской печи. Пламя с гудением взлетает к небесам. Молодец Кандауров, хорошую смерть подарил этой сволочи. И дальше тишина, гробовая…
Рота рассыпалась по лагерю, но сопротивляться тут больше уже некому. Нет, вру. Сухой щелчок пистолетного выстрела, и две двухпатронные очереди из «ксюхи» в ответ. Теперь уже точно тишина. Останавливаюсь, чтоб вытереть лоб. Соленый привкус крови во рту. Когда это я успел прокусить губу, не помню. Оглядываюсь уже трезвым взглядом. Все, бля, как в кино… В том самом – про лагеря.
Потом приглядываюсь повнимательнее, и возникает жуткое желание завыть диким зверем. Обнаженные тела в «поленнице» за бараками – женские, и на виселице возле аппельплаца тоже. Хочется воскресить всех тех гадов, которых мы так неосмотрительно убили, и казнить их по новой, на этот раз с применением особо негуманных средств. Вроде сожжения на медленном огне и посажения на тупой, толстый и плохо оструганный кол. Бр-р-р. А мои ребята?! Они же теперь немцев в плен брать не будут, отныне и навсегда! Нет, такое прощать нельзя!
Василевский выбирается из командирского люка БМП, слегка обалдевший и весьма грозный. Козырнув, с ходу рапортую:
– Товарищ генерал-лейтенант, во время марша был обнаружен объект, идентифицированный как немецкий лагерь для советских военнопленных. Во избежание попыток охраны уничтожить заключенных, принял решение атаковать немедленно, с ходу. Мои опасения оправдались: несколько не подавленных нами сразу вышек открыли огонь не по нам, а по баракам с пленными. Наши потери подсчитываются, охрана лагеря уничтожена полностью. Докладывал капитан Рагуленко.
Василевский кивает и молча осматривается по сторонам. Из дверей бараков робко-робко появляются пленные. Невероятно худые, кто в затрепанных армейских гимнастерках, кто в штатских ситцевых платьях. В плен они попали еще в октябре, а сейчас, простите, уже январь.
– Вы все сделали правильно, товарищ капитан! Приняли быстрое и единственно верное решение. – Василевский жестом подозвал своего
адъютанта. – Пиши, с момента принятия присяги СССР – капитану Рагуленко…– …Сергею Александровичу, – подсказал я.
– …Сергею Александровичу, – повторил Василевский, – присвоить звание майора! Кстати, расстрел немецкого эшелона в Симферополе – это тоже ваша работа?
– Так точно, то есть не моя, а моей роты, мы там тоже все вместе работали, один бы я не справился, – пошутил я.
– Добавь, – бросил Василевский адъютанту, – …и наградить орденом Боевого Красного Знамени. А теперь давай пойдем и посмотрим в лицо этим героическим женщинам.
– Слушаюсь, товарищ генерал, – я устало козыряю. Кстати, дело полный сюр, бабоньки, по-моему, еще не врубились, что они уже свободные, и смотрят на моих камуфлированных бойцов испуганно-непонимающе.
Да, такой формы одежды, в какую одеты мои парни, им явно видеть не доводилось. Но постепенно до них начинает доходить: пылающий барак охраны, разбитые пулеметные вышки, порванная проволока и разбросанные повсюду трупы немецких охранников и татарских шуцманов. И мои суровые, брутальные парни с «калашами» наизготовку. И чей-то выкрик:
– Бабоньки, да ведь это наши, наши, бабоньки, фронт вернулся!
Нас окружили, стремясь прикоснуться, пощупать, удостовериться, что мы не призраки, навеянные голодным бредом, а самые настоящие. Только вот есть во всем этом ликовании одна проблема: как бы на какого-нибудь рядового Васечкина не запала сердцем его родная бабушка? Шанс есть, хоть и не очень большой.
– Одну минуту, товарищ генерал! – я нахожу взглядом лейтенанта Борисова, вокруг него самая густая толпа, того и гляди разорвут парня. За рукав вытаскиваю его из окружения. – Значит, так, лейтенант, мы сейчас пойдем дальше согласно приказу, а ты со своими бойцами останешься здесь. Назначаю тебя временным комендантом лагеря освобожденных военнопленных. Я сейчас доложу в бригаду, они пришлют помощь, а ты уж продержись. Обеспечь безопасность, уход за больными и ранеными – короче, сам знаешь. Отвечаешь за все только перед полковником Бережным! Понятно?
– Так точно, товарищ капитан, понял, но все же… – взмолился тот.
– Выполнять приказ, товарищ лейтенант! Война не завтра кончится, и немцев на твою долю еще хватит, – отрезал я, – а сейчас твой отряд способен выполнить поставленную мной задачу, и в то же время ваше отсутствие минимально ослабит наши силы. Ничего личного – только холодный расчет, понимаешь?
– Так точно, товарищ капитан, – все еще с обидой произнес тот, – разрешите идти?
– Идите! – я повернулся к Василевскому и козырнул: – Товарищ генерал-лейтенант, разрешите продолжить выполнение боевого задания? – Немного помедлил и добавил: – А то нас здесь женщины или на куски разорвут, или насмерть зацелуют, что, впрочем, одно и то же.
– Да, капитан, выполняй, – коротко ответил Василевский, и мы пошли обратно к моей машине.
На полпути генерал неожиданно заговорил вполголоса:
– А ведь мне там у вас в штабе капитан Тамбовцев говорил о таком. План «Ост», зверства фашистов. Я не верил, точнее верил, но не до конца, думал – преувеличивает. А нет, он даже преуменьшал. А ведь это мы виноваты… Не смогли спланировать, отразить…
– Товарищ генерал-лейтенант, вы лично ни в чем не виноваты, кто же знал, что генерал Павлов – предатель, – заметил я.