Крымский Ковчег

– А это так?

– Это так. Жаль только, что интересы у военных весьма ограниченные. Правда, ронго-ронго мы раскусили.

– Что-что?

– Газеты надо читать! Ронго-ронго – язык аборигенов острова Пасхи. Теперь, при желании конечно, на нем можно писать. Сохранившиеся семьдесят табличек мы расшифровали, только радости это нам не прибавило.

– Все так грустно?

– Ага, шестьдесят девять долговых расписок и одна опись имущества. Никаких упоминаний статуй или что там еще обычно ищут на острове Пасхи. Пошли, покажу кое-что другое…

Кривому стоило немалых усилий оторвать взгляд от монитора – то ли ему показалось, то ли на самом деле прямо на его глазах золотой цвет башни отступал перед серебряным.

– А из чего она? Золото?

– Родий. В семь раз дороже золота. Еще вопросы?

– Один. Вы меня потом не того? А то я как-то уж слишком много знаю.

– Ага. Уже и тазик с цементом готов. А этим, – директор кивнул на людей в костюмах, – вырвать языки? Миша, рано или поздно, конечно же, кто-то проговорится. Вопрос в том – насколько поздно. Это классическая задачка – о том, чтобы все сделать вовремя. Надо соблюдать несколько правил. Первое – не будь интересен для чужаков. Второе – будь им понятен – и это, Миша, совсем не одно и то же. Третье, и главное – работать на тебя должно быть интереснее, комфортнее и безопаснее, чем красть у тебя же. И четвертое, самое трудное, – твои партнеры, твоя команда – каждый – должен придерживаться тех же трех правил.

– Все довольно просто.

– Чего уж проще… Идешь?

Пройдя лабораторию насквозь, они вышли через точно такую же дверь, как и та, через которую вошли. Снова небольшой тамбур, и они опять в мире камня. Ефим Маркович снял комбинезон, Миша и Николай последовали его примеру. Первый раз Миша увидел что-то похожее на эмоции в глазах телохранителя. Это была тоска по оставленной кобуре.

У дверей их ждал небольшой желтый электрокар.

– Никогда бы не поверил, что в подвале нашего приюта будет ездить автобус. Сколько проезд?

– Для своих – бесплатно.

– Я поведу?

Езда по идеальному полу, без препятствий и ограничений скорости, напомнила Кривому компьютерную игрушку для самых маленьких: знай себе дави на газ, только руль не выворачивай, чтобы с трассы не улететь. Здесь улететь было некуда, если директор не врал, а на памяти Михаила Ефим Маркович не обманывал никогда, ехать тут можно было в любую сторону с одинаковыми шансами заснуть за рулем.

Маленькая машинка оказалась на удивление шустрой. Электрокары Кривому водить доводилось, этот явно был какой-то отдельной резвой породы.

– Тормозим… – Мише оставалось только подчиниться, впереди разгорались огни то ли стройки, то ли съемочной площадки. Миша лихо вывернул, остановившись у одной из осветительных мачт.

– Чем удивите?

– Ты был в лаборатории, а здесь наш сборочный цех и полигон по совместительству…

Лампы на мачтах сияли в полный накал, но полностью рассеять сумрак подземелья не могли. Глаза щурились и все равно тосковали по свету.

Когда Кривой немного привык, он наконец смог оценить то, на что была направлена мощь прожекторов.

Человек восемь с помощью лебедки пытались вставить товар, доставленный Кривым, в, казалось бы, совершенно хаотическое нагромождение огромных шестеренок, каких-то червячных механизмов, прутьев, колесиков… Кривой аж присвистнул – по крайней мере треть деталей этого сумасшествия была сделана из золота, а ведь весь механизм занимал объем куба с ребром около трех метров. Если это действительно золото, его должно хватить на пенсионный фонд средней страны.

Вслед за директором Кривой взобрался на леса, окружавшие этот инженерный кошмар.

Внутри механизма, в дыре, которая, судя по виду, образовалось просто потому, что кто-то бахнул по сооружению сверху огромной кувалдой, висело нечто вроде гондолы, соединенной с остальным механизмом несколькими дугами все того же металла. Мише подумалось, что иначе, чем гондолой, он не мог назвать этот стеклянный пузырь, внутри которого видно кресло и какие-то рычаги. Кресло было, судя по всему, из того же набора, что и Лифт. Чтобы забраться на него, не помешала бы стремянка.

Кривой внимательно присмотрелся к машине. Он никогда не был инженером, но был уверен, что эта конструкция никогда не заработает:

– Эта штука у вас не заведется.

– Почему?

– Потому что… Ну вот, к примеру, та шестеренка, она же должна крутиться, но если она повернется хотя бы на пару градусов, то заденет вон ту перекладину, а та, в свою очередь, либо разнесет шестеренку, либо просто заклинит весь механизм.

– Наверное, ты прав. Есть только одна проблема – я, например, не вижу тут ни одной шестеренки.

– Ни одной? – Кривой пытался поверить директору – не получалось.

– Каждый видит что-то свое.

– Все равно я не понимаю, как вообще может работать вся эта гора хлама! Очень дорогого хлама.

– Ты даже себе не представляешь, Миша, какого размера на самом деле эта гора. То, что мы собираем, то, что ты видишь, – это, скорее всего, кабина. Остальное – на нижних этажах. Если мы все правильно восстановим, а это зависит в том числе и от тебя, если мы все сделаем как надо и вот в ту кабину сядет правильный человек, то мы сможем… – Директор на полуслове замолчал.

– Ефим Маркович, что мы сможем?

– Много чего сможем…

Кривой все так же смотрел на куб. В самом крайнем случае приюту еще очень долго не нужны будут никакие спонсоры. Отпилил кусочек – и год не бедствуешь. Никакого восторга эта груда драгметаллов у него не вызывала. Это было странно, но он точно мог сказать, для чего эта штука предназначена. И дело было вовсе не в том, что он узнал какие-то детали. Есть определенность формы и характер линий – самолет полетит, только если он красив. Этот куб был полон той тяжеловесной уверенности, которая есть только у одного рода творений рук человеческих – не перепутать. Эта машина была предназначена для уничтожения. Каждой своей шестеренкой, как ее ни назови. И он не завидовал человеку, который окажется в гондоле: оттуда, изнутри, наверняка кажется, что все детали адской машины нацелены прямо на тебя.

– Директор, вам нужна еще какая-то деталь для этой штуки?

– Последняя. И привезешь ее ты.

Они спустились и двинулись обратно, Кривой все оглядывался на машину, и странно – каждый раз она выглядела иначе, Михаил уже даже не был уверен, что это машина… Это было что-то… что постоянно надо подпитывать. Она его пугала. Последняя деталь? Никогда не будет у этой штуковины последней детали.

Слишком много всего для одного дня, у Кривого в такой обстановке голова рождала вопросы через паузу. То есть тот момент, когда надо бы задать, давно прошел, а пришел – когда уже и спрашивать неудобно, и не факт, что вообще поймут, о чем ты. И все же он рискнул: