Крымское ханство XIII—XV вв.
Шрифт:
Кара-Керман же мог существовать сам по себе, помимо Очакова: не его ли следует разуметь в конечной приписке к грамоте Менглы-Герая к Ивану Васильевичу от 1493 г. с извещением о разрушении вновь построенного города литовцами, что эта грамота «писана в Керерман»? [922] Со временем имя этого географического пункта могло затеряться, уступив место какому-нибудь другому, подобно тому как затерялись имена тех городищ, о которых упоминается в грамотах Менглы-Герая, имевшего обыкновение воздвигать новые постройки на развалинах прежних подобных же сооружений. Особливо такое соображение приложимо к знаменитому переправочному пункту на р. Днепре, именуемому в памятниках Таманью: и позднее, уже в турецких грамотах XVI века, писанных из султанской канцелярии к Крымскому хану Мухаммед-Гераю и к его брату Шагин-Гераю, опять идет речь о возведении каких-то крепостей по обе стороны той же днепровской переправы [923] . Наконец надо прибавить, что Очаков испокон века и у турок, и у татар всегда назывался «Днепровская крепость», или просто, как и р. Днепр, Узу;под именем же Кара-Кермана он не встречается в памятниках турецко-татарской письменности.
922
Сборн. Ист. Общ., XLI: 197.
923
Феридун-бей, II: 130 и 133.
Менглы-Герай был очень энергический и предприимчивый хан. Восторжествовав над Большой Ордой, он неотступно преследовал претендентов на ее наследие Сейид-Ахмеда и Шейх-Ахмеда, которые в Крымских Делах носят общее наименование «детей Ахметовых». Он входил в деятельные сношения с нашим Иваном Васильевичем III для союзного противодействия польскому королю и князю литовскому. Историки приписывают Менглы-Гераю распространение своих владений далеко за пределы полуострова, ибо он все время своей жизни беспрестанно воевал с окрестными странами — Польшей-Литвой, Черкесией и Большой Ордой. После того как Герай с 50-тысячной ордою ходил также на помощь турецкому султану воевать в Молдавии, в воздаяние за это он получил от султана хасы, т.е. доходы с некоторых местностей на р. Днестре, принадлежавших воеводе молдавскому [925] . Когда под конец
925
Семь планет, 81; Кр. Ист., л. 30 т. и Зап. Од. Общ., I: 383.
Но там и тут для подобного попустительства было глубокое основание; военные экскурсии сыновей османского эмира и хана Крымского служили боевой школой, в которой подготовлялись преемники престарелых отцов своих во власти, главную опору которой должно было утвердить на проявлении личной военной доблести, обаятельно действующей на массу первобытных диких народов, каковы были в те времена турки и татары. У ханов Крымских, наподобие вообще тюркских знатных фамилий, практиковалась особая система воспитания, долженствовавшая закалить юного члена ханского рода во всех лучших качествах лихого наездника и головореза. Эта система породила среди тюркских племен особый своеобразный вид духовного родства, побратимства, которое называется аталычеством. Дом Гераев тоже имел такие связи с некоторыми из черкесских племен, которые искони причислялись к подданным Крымских ханов, хотя эта зависимость никогда не выражалась в определенных и правильно организованных формах практического осуществления ханской власти над землями, лежащими вне пределов Крымского полуострова. Вот что об этом говорится у Гезар-Фенна. «Крайний предел черкесов, обитающих в Таманском округе, куда назначаются от Высокой Державы судьи, составляют черкесы Жанэ: у них еще действуют вообще постановления шариата. Брать из них невольников не позволительно. А от Жанэ вплоть до черкесов Кабарды — это места войны; брать у них полонянников позволительно. В таком-то своем состоянии они из страха покоряются ханам, так что, говоря: "Пусть только он не воюет против нас", ежегодно его величеству хану, калге, и нур-эд-дин-султану приподносят черкесских невольников под именем подарка [926] , потому что райя, обитающие в их деревнях, составляют собственность их беков. Когда его величество хан потребует от их беков войска, то они присылают его достаточное количество. Когда у ханов родятся дети, то они берут их к себе на воспитание и, чтобы этим выказать свою покорность, воспитывают их до зрелого возраста, так что некоторые ханычи живут там до тех пор, пока у них начнет расти борода. На прокормление их назначают деревни. Теперь в самом Крыму это дело существует по сие время. Если у его величества хана, или у калги, или у нур-эд-дина родится сын, то с великим обязательством его воспитывают. Воспитателя его называют аталык. По достижении зрелости этот ханыч почитает своего аталыка точно как отца родного. Если воспитанный таким образом ханыч достигнет чрез Высокую Державу властительства, то он употребляет все старания к тому, чтобы своего аталыка и эмельдеша (молочного брата), в признательность, обогатить пред всеми прочими» [927] .
926
В турецком тексте стоит: «под именем подарка»; а в других источниках этот вид дани с черкесов иначе обозначается: Мухаммед-Риза называет его «презент, приходное» (Семь планет, 147), что означало, по объяснению турецкого историка Фундуклулу, пригон трехсот черкесских мальчиков к каждому вновь восходившему на престол хану (Фундуклулу, IV: 249 т.). Турецкий историк Рашид-эфенди эту же дань обозначает еще именем «погрешное» и объясняет, что она заключалась в приводе к хану нескольких невольников кем-либо из провинившихся черкесов — из беков, сипагов и даже из райи в искупление своего проступка (Тарихи Рашид, II: 61 г.).
927
Op. cit, л. 73 v. Этот обычай со всеми подробностями описан также в моем «Сборнике некоторых важных известий и официальных документов».
По причине такого породимства и пользовалось особым расположением Крымских ханов черкесское племя Бесленей [928] , самое имя которого объясняют тем, что это племя специально занималось воспитанием детей Герайского рода. У Крымских ханов даже бывали из этого племени жены, игравшие большую роль в политических делах ханства. Такова была мать Джаны-бек-Герая, которая была последовательно за тремя ханами замужем и единственно своим личным влиянием добилась таки ханской власти для своего сына Джаны-бека, права которого на ханство по некоторым соображениям были более нежели сомнительны [929] . Но одновременно с такими родственно-дружелюбными отношениями Крымских ханов к одним черкесским племенам у них вечно продолжались нелады с другими. Не довольствуясь данью, которую платили кабардинцы невольниками каждому новому хану под именем «подарка», «приходного», или в разное время под именем «погрешного», ханы, увлекаемые жаждой еще большей поживы, делали беспрестанные набеги на бедных черкесов, придираясь ко всякому случаю и невзирая на явную покорность их [930] . Впрочем, иногда эти набеги ее дешево обходились Гераям, и некоторым они стоили даже жизни. К таким рискованным набегам, кроме личной корысти, побуждала ханов еще необходимость задаривать дорогими черкесскими невольниками и невольницами вельмож Оттоманской Порты, чтобы с их поддержкой прочнее сидеть на ханском тропе. Эти расчеты, как показывает история, обыкновенно оказывались тщетными: сила обстоятельств и естественный ход вещей делали свое дело роковым образом, вопреки воле и желаниям пасынков фортуны, ханов Крымских. Случалось и так, что в критические моменты члены Герайской фамилии, даже сами ханы, искали убежища у тех самых черкесов, на которых они в другое время нападали по самым ничтожным поводам.
928
Семь планет, 274—275.
929
Семь планет, 128.
930
Ibidem. 149, 162, 310; Тарихи Рашид, II: 61 verso.
Само собой разумеется, что и без того довольно сложные условия сохранения за собой власти Крымскими ханами еще более усложнялись такими неровными и фальшивыми отношениями их к подвластным им народам, обитавшим вне Крымского полуострова. А все вместе взятое — не вполне выясненные географические и политические отношения ханства к Порте, беспокойный и строптивый дух татарских мурз и вообще ногайского населения, ненадежность подданства черкесских племен — представляло довольно мудреную задачу для хана, которому надо было согласовать все эти разнородные элементы, чтобы сохранить равновесие собственного положения. К этому еще неизбежно присоединялись семейные распри и родственное соперничество, пагубные результаты которых Менглы-Герай когда-то испытал уже на себе самом. И вот, желая, может быть, предотвратить хоть некоторые из обстоятельств, неблагоприятных для прочности династии, умный и дальновидный Менглы-Герай ввел одно государственное учреждение, которым он думал, вероятно, гарантировать правильную после себя преемственность верховной власти в Крымском ханстве. Мы разумеем учреждение сана калги.
В тех памятниках, где встречаются толкования значения сана калги,оно понимается обыкновенно в смысле достоинства или прав наследника престола. Так оно выходит из слов историков [931] , так оно явствует и из некоторых подлинных документов, каковы, например, султанские грамоты об утверждении некоторых ханычей в звании калги [932] . В этих последних утверждаемые лица титулуются так: «Наследник великих султанов, слава почтенных хаканов». Этими же эпитетами потом иногда и сами калги величают себя в своих собственных грамотах [933] . Затем у Феридун-бея находится в его титуляции целая полдюжина высокопарных официальных обращений к крымскому калге в случаях сношения с ним султанской канцелярии [934] . Но из всего этого ровно ничего нельзя извлечь для более близкого определения прав и обязанностей калги, которые в утвердительных грамотах обозначаются лишь в общих чертах. В них, например, говорится, чтобы калга, «исполняя и осуществляя то, что относится к священным обязанностям службы, не уклонялся от твердого пути закона и не сбивался с истинной дороги»; или — чтобы калга «исполнял обязанности службы по усмотрению хана, и чтобы они с полным единодушием тщательно пеклись о делах веры и державы и усердствовали в истреблении врагов государства и народа» [935] .
931
Семь планет, 74,231; Гюльбуни ханан, 11; Тарихи Джавдет. I: 73.
932
Феридун-бей, II: 135, 147—148.
933
В.-Зернов, Матер, для Ист. Крыма, 75, стр. 305.
934
Феридун-бей, I: 5—6.
935
Феридун-бей, Loco citato.
Тщетно было бы в позднейших источниках искать более точных признаков первоначального положения калги в ханстве, ибо учреждения, возникшие в более раннюю пору, в скором времени утратили свой первоначальный смысл и значение и видоизменились. В определении значения сана калги мы встречаемся с самыми непримиримыми противоречиями. Общее правило было, например, то, что калгой могло быть лицо ханского рода, которое было бы моложе царствовавшего хана, но старше прочих членов династии. Гезар-Фенн уже прямо говорит, что сан калги принадлежал ханскому брату, который был моложе его. В действительности же мы видим в этом звании и ханских братьев, и сыновей, и племянников. Видим нередкие случаи прямого нарушения прав старшинства на этот сан; даже встречаемся с такими курьезными фактами, что свергнутый с престола хан был назначаем калгою. Историки турецко-татарские называют подобные факты противообычными, попросту говоря — нелепыми, но сами не указывают коренных признаков сана калги, так что о них надо догадываться путем некоторых соображений. Самым видным из этих признаков было право на известный денежный оклад из доходов кафского порта, высчитанный в вышеупомянутом султанском берате в 540 000 акчэ ежегодно [936] . Насчет же первоначального происхождения сана калги ни султанская канцелярия, выдававшая грамоты на этот сан, ни турецко-татарские историки сами, кажется, не имели точных сведений и ясного представления [937] .
Например, в том же берате находится такое выражение: «По действующему исконив татарском народе обычаюи канонустав калгою» [938] . Оно лишь вообще указывает на древность возникновения сана калги, но без ясного обозначения степени этой древности. Сейид Мухаммед-Риза в одном месте к слову по поводу сана калги упоминает о «чингизовой торэ», на принципе которой будто бы основывался этот сан [939] ; но не делает такого упоминания, когда говорит о том, что «как только Менглы-Герай воссел на трон самостоятельности, то одного из сыновей своих, Мухаммед-Герая отличил назначением его на должность калги, в смысле наследника престола» [940] . В том же роде говорит и автор «Краткой Истории» [941] . При этом оба крымские историка не поясняют хорошенько, было ли это назначение должности, раньше существовавшей, или же впервые учрежденной Менглы-Гераем.936
Семь планет, 91.
937
Феридун-бей, II: 148.
938
Ibidem.
939
Семь планет, 103.
940
Ibidem, 74.
941
Кр. Ист., л. 27 г.
Определеннее высказывается об этом предмете другой крымский историк, писавший несколько позже обоих вышеупомянутых, Халим-Герай. Его объяснение всецело принято и буквально повторяется турецким историком Джевдетом. Вот что они пишут: «Когда Менглы-Герай отправлялся на войну и в набег на страны гяуров и его спрашивали о том, кого же он оставляет своим наместником для охраны Крыма, то он выражал свою волю, отвечая на татарском языке: "Пусть останетсясын мой Мухаммед-Герай". Таким образом, Мухаммед-Герай до благополучного возвращения своего отца из похода вкушал от сладости властительства. А потом, по возвращении, уже отцу казалось неловким, несправедливым испортить вкус этой сладости солью отставки: он, вместе с его титулом калги султана,учредил новую должность, отчислив на нее определенный оклад из доходов с таможень и соляных озер, указал город Ак-Мечеть в резиденцию калге и пожаловал в управление город Кара-Су и местности, принадлежащие к его округу. А с падишаховой стороны ему дана была грамота на бытие его наследником престола» [942] .
942
Гюльбуни ханан, 11: Тарихи Джевдет, I: 73—74.
За разъяснение вопроса о калге принимался и почтенный автор исследования «О Касимовских царях и царевичах». Он отрицает мнение других ученых, что это звание, равно как и другое, звание нур-эд-дина, есть выдумка Крымских ханов, потому что звание калги, говорит он, еще в 1512 году, т.е. в первые времена существования ханства Крымского, было известно у бухарских шейбанидов, и что тогда уже оно считалось у них учреждением старинным [943] .
Но приводимые им в пользу своего собственного воззрения доказательства не настолько вески, чтобы с ними можно было безусловно согласиться. Во-первых, все данные, на которые ссылается г. В.-Зернов, не очень стары: во всяком случае относятся ко времени после учреждения звания калги Менглы-Гераем. Во-вторых, если принять, что уже факта существования сана калги не у одних только Крымских ханов достаточно для того, чтобы не считать учреждения этого сана в Крыму самостоятельным нововведением, то незачем указывать параллельное явление у бухарских шейбанидов, когда есть факты гораздо ближе. В различных источниках, и притом турецко-татарских, мы встречаем упоминания о том, что в самом Крымском ханстве, кроме калги ханского, существовал калга ширинский, о котором говорит и Гезар-Фенн [944] , и Сейид-Мухаммед-Риза [945] . Один раз о нем упоминается даже и в официальном документе — в грамоте хана Джаны-бек Герая II к царю Михаилу Федоровичу; но тут говорится уже не об одном ширинском калге, а также и о калге манкытском [946] . Несмотря на такой общеизвестный факт, крымские историки однако же не стеснялись отвести сан калги к числу государственных учреждений, впервые созданных Менглы-Гераем I — это что-нибудь да значит: какое-то нововведение да было сделано Менглы-Гераем в престолонаследии. Мы не думаем, чтобы все нововведение заключалось в изобретении нового титула для прежнего, и даже давнишнего, в татарской сановной иерархии сана. Надо полагать, что новое название должно было указывать и на новые признаки, которые хотел на будущее время соединять с прежним государственным учреждением Менглы-Герай. Можно с уверенностью думать, что калга в чиноположении дома Гераев, по соображениям учредителя этого сана, был или долженствовал быть не тем, чем был калга бухарских шейбанидов, или калга мурз ширинских. Несомненно, что в некоторых чертах они были сходны между собой, но едва ли это сходство доходило до полного тожества. Все калги — и шейбанидский, и ширинский, и герайский, были одинаковы в том смысле, что изображали собой преемника, имеющего право наследовать царствующему хану или живущему главе мурзинского рода. Но пока не представляется положительных свидетельств о том, чтобы калги шейбанидский и ширвинский также назывались не иначе как калгой же [947] . Вышеприведенных же упоминаний слишком мало, если принять в расчет количество носителей этого титула хоть бы, например, у мурз ширинских. Из этого позволительно заключить, что титул калги принадлежал исключительно только известным членам дома Гераев, применение же этого титула в других случаях было аналогическое, не вполне соответственное действительным фактам.
943
В.-Зернов. Op. cit., 11: 416-417.
944
Op. cit., л. 73 г.
945
Семь планет, 231.
946
В.-Зернов, Матер, для ист. Крыма, № 21, стр. 91.
947
Г. В.-Зернов, говоря о калги в своем соч. «О Касимовских царях», ссылается в подтверждение высказанного им мнения о древности этого сана на свою же статью в Трудах Вост. Отд. Импер. Археол. Общ. (Т. IV, стр. 330); а там ничего нет, кроме его собственного о том же предмете заявления, не подкрепленного никакими фактическими, документальными доказательствами.
Как уже выше было нами замечено, господствующий искони у всех тюрков взгляд на право наследования власти тот, что оно переходит к старшему в роде. При многочисленности членов той и другой властвующей династии и при всяких случайностях, следовательно, никогда нельзя с уверенностью указать на кого-либо из них как на законного наследника престола. Теперь, например, мы в любом календаре найдем справку о том, кто будет главой того или другого европейского, династически правимого, государства, за исключением разве беспотомственно угасающих династий. Но если бы мы вздумали хоть приблизительно определить, кто наследует турецкому султану, так это оказалось бы невозможным именно вследствие означенного выше порядка престолонаследия, общего у турок османских с другими народами тюркского племени. С этой традиционной точки зрения учреждение сана калги в Крыму, как особом ханстве, независимом от главного золотоордынского улуса, могло, пожалуй, казаться не более как восстановлением старинного, исконного порядка, ведущего свое начало от самого Чингиз-хана. Но мы и в самой Золотой Орде что-то не замечаем соблюдения какого-либо строгого порядка в заступлении верховной власти, особенно в последнее, крайне смутное время ее существования, не говоря уже о том, что не находим не только самого титула калги, а и какого-либо другого, который бы соответствовал этому последнему в золотоордынской государственной иерархии. Если бы таковой существовал, то крымские историки не преминули бы, наверное, при случае упомянуть о нем. А такой случай представлялся им тогда, когда они трактовали о законоположениях и административных распоряжениях Чингиз-хана. Сейид-Мухаммед-Риза и автор «Краткой Истории», например, касаясь этого предмета, приводят разные титулы, обозначавшие различные государственные звания и должности в империи Чингиз-хана, но о калге ничего не говорит [948] .
948
Семь планет, 42; Кр. Ист. л. 16 v. Тут мы встречаемся еще с любопытным термином, который у Сейид-Мухаммед-Ризы приведен в одном значении, а у автора Кр. Ист. в другом. Первый говорит: «Устройство дел народа, с присовокуплением степени наследника престола и с прибавкой титула "каан" в смысле хана ханов, и улакчин в смысле наместника, вверено было Угэдай-каану». У второго же читаем: «Четырем упомянутым сыновьям своим он (Чингиз-хан) назначил по владению, что по терминологии того народа (татар) выражается словом улакчин. А Угэдай-хану дал титул "киан" в смысле хана ханов и отличил его саном наследника престола». Находящееся у обоих историков слово не поддается удовлетворительному объяснению ни в том, ни в другом значении, ни с татарского, ни с монгольского языка. Даже самый выговор его остается доподлинно неизвестным.
Мы думаем, что вопрос о калге Крымских ханов можно решить следующим образом. Менглы-Герай, убедившись из опыта предшествующих времен в ненадежности коренного тюркского порядка престолонаследия для прочности государственного строя, и даже сам на себе испытавши невыгодные стороны этого порядка, естественно мог вознамериться несколько изменить этот порядок в основанной им династии, в том смысле, чтобы право преемства власти переходило не к старшему в царском роде, а к старшему сыну царствующего хана [949] . К этому могло подвигнуть Менглы-Герая с одной стороны опасение новых смут, которые могли быть произведены претендентами на власть и расшатать едва только сформировавшееся Крымское ханство: мы знаем, что у Менглы-Герая были братья, имевшие своих потомков, которые при случае могли бы предъявить свои права на ханский престол, опираясь на исконные народные традиции. С другой стороны, заранее регулируя порядок престолонаследия, Менглы-Герай, может быть, думал этим несколько ослабить также и вассальную зависимость ханства от Оттоманской Порты, верховенством которой он не мог не тяготиться сам и не предвидеть еще большей тяготы его в будущем для своих потомков. Если бы в данном случае дело шло о простом лишь возобновлении прежде существовавшего государственного учреждения, имевшего особое наименование, то Менглы-Гераю незачем было бы придумывать новый титул для своего преемника — калга. Этот титул придуман им был в своих династических интересах, чтобы запечатлеть им новое учреждение, подобно тому как им же установлено фамильное прозвище Герай для всех членов его царствующего дома. Подобным образом едва ли в силу простой случайности со времени Менглы-Герая же титул султан получает в Крымском ханстве второстепенное значение и совершенно исчезает из легенд на татарских монетах, на которых прежде это слово постоянно являлось в виде высшего эпитета, в таком только смысле, в каком турецкими султанами употреблялись и употребляются титулы хан и хакан.
949
Подобную новаторскую попытку намеревался произвести и турецкий султан Абду-ль-Азиз-хан, готовивший себе в преемники старшего сына своего Юсуфа Изз-эд-Дина; но насильственная смерть султана не дала нам возможности видеть, что бы вышло из этой любопытной реформы.