Крысиная башня

— Машина шла под сто восемьдесят. На узкой дороге. Поворот. Даже два резких поворота. Выбоины.

Настя похолодела от ужаса, слушая его. Ей заплатили внушительную сумму денег за то, чтобы Соколов стал победителем, и она не понимала, зачем он сам роет себе яму. Ей хотелось выбежать из ПТС на съемочную площадку, встряхнуть Соколова за плечи и закричать, чтобы он придерживался сценария. Но это было невозможно: участники тоже должны были верить происходящему. Мокьюментари нужно было снимать с одного дубля, иначе оно не имело никакого смысла. И Насте пришлось сидеть, вцепившись ногтями в стул.

— Но как же — авария? — растерянно спросила мать.

Анна, понявшая, что нужно срочно вмешаться, вошла в кадр и обратилась к Соколову.

— Нет, аварией это быть не могло, — сказала она и протянула ему фотографии. — Вот, посмотрите, в каком виде было найдено тело. Боюсь, вы ошиблись, Владимир Иванович.

Соколов внимательно посмотрел на снимки, потом бросил на ведущую насмешливый взгляд:

— А вы не думаете, что человек, случайно сбивший молодого парня, мог испугаться и попытаться замести следы? Например, замаскировать несчастный случай под преступление маньяка? Только он должен был быть осведомлен о серии преступлений в Тульской области, должен был знать почерк преступника и иметь доступ к материалам дела, чтобы достоверно подделать убийство. Мне кажется, это вполне логично. Значит, преступником был кто-то, имеющий внушительный чин в правоохранительных органах.

Настя похолодела. Это уже пахло не просто неотработанными деньгами — это пахло огромными неприятностями для всех, потому что голословные обвинения в адрес полиции были чреваты закрытием производящей студии.

Анна тоже это поняла и взяла Соколова под локоть:

— Вряд ли вы можете голословно утверждать, что в гибели молодого человека замешан полицейский. Для таких обвинений нужны серьезные доказательства.

Она сделала попытку увести Соколова с площадки. Но в дело вмешалась мать.

— Ну-ка, — потребовала она, — что-нибудь еще. Еще что-нибудь скажите!

— Полицейского в сбившей парня машине не было, — охотно продолжил Соколов. — Там был чиновник. Глава местной администрации — вот кто это был. Темно-зеленый «ниссан».

И, ненадолго задумавшись, Соколов назвал номер машины.

— Его, его номер! — подал голос дядя погибшего. Его глаза напряженно вглядывались в лицо Соколова.

Анна не выдержала.

— Ну знаете, — сказала она, — это уже слишком!

Она взяла Соколова под локоть и повела его прочь. Камера дернулась за ними, оператор на всякий случай продолжил снимать. Дядя бросился Анне наперерез и произнес срывающимся голосом, от которого у Мельника защемило сердце:

— Пусть договорит.

Соколов сохранял железное спокойствие и вел себя с королевским достоинством.

— Ничего страшного, — сказал он. — Давайте выйдем наружу.

Они вышли на крыльцо — как есть, полуодетые, у матери на ногах были домашние шлепанцы. Соколов зябко повел плечами от пронизывающего осеннего ветра. На улице было пасмурно, моросил дождь, желтые листья на деревьях казались тяжелыми и промокшими насквозь.

Соколов посмотрел на дорогу, на которой появился темно-зеленый автомобиль. Он подъезжал медленно, будто нехотя, через силу. Колеса машины поочередно проваливались то в одну яму, то в другую, и казалось, будто полнотелое, неуклюжее животное осторожно переступает короткими ногами. Мягко хлопнула дверца, и высокий плотный человек в дорогом костюме пошел к крыльцу деревянного, почерневшего от времени дома. Он дошел до первой ступени и упал на колени — резко, будто от сильного толчка. Мать, дядя и невеста смотрели на него во все глаза, камера металась, не зная, что снимать. От автобуса съемочной группы к дому бежал еще один оператор. Настя с ненавистью поняла, что Ганя руководит съемками, диктует операторам задачи, следит за мониторами и пытается расставить акценты, в то время как она не может прийти в себя от изумления. «Все равно все в корзину», — мстительно подумала Настя, потому что за бездоказательные обвинения и Соколову, и авторам программы грозило уголовное дело.

— Валентина Степановна, — сказал стоящий на коленях человек, — простите меня! Ради бога, простите! Несчастный случай. Темно, дорога двумя петлями — вы же тот участок знаете. Ну и как его туда понесло? А я медленно ездить не люблю — время только терять, правда же? Ну выпил немного, ну даже много. Но я же думал, что если авария случится, то только я и пострадаю: лес, ночь — разве можно было подумать, что кого-то в лес ночью понесет? Я тормозил, Валентина Степановна, честное слово! Я ведь не убийца, я — честный человек.

Валентина Степановна смотрела на чиновника в полном оцепенении. Ее брат вцепился в перила с такой силой, что казалось, напитанное влагой дерево вот-вот разлетится в щепки. Невеста висела у него на локте. Анны не было видно в кадре, это значило, что она растеряна и не знает, что делать.

— Я бы вызвал скорую, если бы надежда была, но он сразу умер. Я когда увидел тело, на меня помрачение нашло. Я же никогда, никогда в своей жизни никого не убивал — я честный человек, Валентина Степановна, это все знают. Все знают, даже на выборах за меня голосовали. Я ведь без накруток победил, честное слово. И так мне стало страшно, что я не виноват, а меня будут судить, что я… Я же не хотел, чтобы кто-нибудь умирал, это случайно вышло! Мне недавно муж сестры рассказывал про тульского маньяка. Подробно, в красках — он мент, помогал маньяка ловить, только не поймал… И я… И тогда я…

— А вы понимаете, — ворвался в эфир резкий и суровый голос Анны, — что у нас существует презумпция невиновности? Человек не может считаться виноватым, пока вина его не доказана в суде, даже если он признается в совершенном преступлении. Тем более, нет никаких доказательств.

— Есть доказательства, — чиновник резво вскочил на ^ноги, родные его жертвы ошеломленно молчали. Настя понимала, что они находятся в шоковом состоянии. Она сама была близка к шоку.

— Вы посмотрите на мою машину, — сказал чиновник, — у меня там вмятина на капоте, от удара. Я в автосервис не повез, испугался вопросов. Своим сказал, что ветер ветку дерева обломил — и на капот. Мол, вышел с совещания, а тут такой сюрприз.

Он говорил быстро и радостно, казалось, что на душе у него после сделанного признания становится легко, а может быть, это начиналась истерика.

— Еще багажник, — вдруг вспомнил он, — Нужно машину на экспертизу отдать. Я, конечно, все вымыл, но там же могли остаться следы крови? Чисто теоретически? Могли же, да?

Он заглядывал людям в глаза с видом любопытного ребенка. «Да это же сумасшедший», — подумала Настя. Ей стало жутко.

— Есть у вас телефон? — спросила Анна. На ее вопрос никто не отреагировал. — Есть у вас телефон?! — повторила она громче.

Брат Валентины Степановны вздрогнул:

— А?

— Давай телефон!!! — закричала Анна.

— Зачем? — Брат не моргая смотрел на нее.

— Вызвать полицию и скорую.

Брат достал из сумочки на поясе старый обшарпанный мобильник. Валентина Степановна начала плакать. Соколов обнял ее, погладил по голове и поцеловал в неопрятно постриженную макушку. Чиновник стоял у крыльца, радостно улыбаясь. Невеста набросилась на него с кулаками и стала бить, но ее руки были слишком слабы, а он совсем не сопротивлялся. Глаза его с каждой секундой все больше и больше теряли осмысленное выражение. Было слышно, как Анна четко проговаривает адрес дежурному офицеру. Операторы больше не метались. Ситуация стала определенной, они теперь точно знали, что им снимать.

4

Автобус довез участников шоу до центра города. Всю дорогу они слушали, как Эльма, не скрывая бешенства, ругается по телефону с Настей: ей не пришлось сниматься вообще, потому что все уже было сказано. Константин выспрашивал, что произошло, и Соколов вполголоса рассказывал ему о случившемся. От этого Эльма бесилась еще больше.

Когда автобус застрял в очередной московской пробке, Соколов подсел к Мельнику.

— Вы меня впечатлили, молодой человек, — тихо произнес он, и, чтобы расслышать его вкрадчивые слова, Мельнику пришлось вынуть наушник из уха. — Не откажетесь отобедать со мной?