Крысоловка

Пусто. В подвальной комнате было пусто. Кровать у стены, рядом столик, на столике – стул. На кровати – зеленая куртка, в которой пришла Ингрид. Если бы она сбежала, то захватила бы и куртку. Но сбежать она не могла.

Где же она тогда? Заперлась в шкафу?

Опустила коврик на пол, легла на живот. Пустая бутылка из-под воды. Пустая упаковка из-под каши. Если не прячется в шкафу, значит, как-то поднялась наверх. Но как? В одиночку она не справилась бы, без лестницы выбраться невозможно. Даже люк открыть не смогла бы. Кто-то ей помог. Кто?

Клас Шредер? Неужто? Мог заподозрить что-то вчера вечером, а сегодня притворился, будто едет в аэропорт. Что, если он развернул машину после того, как высадил Розу, и помчался обратно? Он знает о существовании люка. Или его приятель Йонни? Может, Клас Шредер позвонил Йонни, попросил выяснить, в чем там дело? Я слышал, как кто-то плакал в подполе. Но как он вошел? А вдруг есть запасной ключ?

Надо спуститься и проверить. Нужно принести лестницу.

Прошлась по комнатам, высматривая следы. Внутри все оцепенело от беспокойства. Вошла в гостиную. Рамирес мирно дожидался ее. Потом, рукопись потом. Никаких признаков чужого присутствия. В спальне кровать не тронута, стоит себе посреди комнаты. Нынче утром Роза, несмотря на слабость, хорошенько перетряхнула постель и аккуратно заправила. Ничего не изменилось, все как было утром. В спальне никто не побывал.

Влезла в башмаки, вышла на крыльцо. Мокрый ковер лежал там, куда его спихнул Клас Шредер. Наклонилась, пощупала. Все такой же сырой, скоро начнет пованивать плесенью. Ни малейшего шанса на иной исход. Посмотрела в небо, там набухали плотные кучевые облака. В апреле погода переменчива. Приподняла мокрый ковер, поволокла к сараю с инвентарем. За сараем с незапамятных времен росла мусорная куча. Старые пружинные кровати, ржавый велосипед, рваные автомобильные шины, разное тряпье. Забросила ковер на груду хлама. Постояла, переводя дыхание. На голову упало несколько капель. Дождь. Убрала волосы за уши и направилась к яблоне за лестницей.

Фига и Земляничка сидели на полу кухни, поджидали ее. Земляничка вскочила и засеменила к ней, села на задние лапки, вытянулась столбиком.

– Ох, вы же оголодали, – пробормотала Роза. – Потерпите. Скоро вас покормлю. Вот разделаюсь с одним важным делом…

Аккуратные усики подрагивали. Земляничка оглянулась и шмыгнула под диван. Затем выскочила на середину комнаты и снова исчезла под диваном. Будто подсказывала.

– Ну, что такое, милая? – спросила Роза. – Что с тобой, что случилось?

Крыса щелкнула зубами, пискнула. Присела, оставила небольшую капельку. Чистую, как жемчужина или роса. Роза опустилась на колени. Неужели там, под диваном, что-то есть? Ну да! Что-то там двигалось, копошилось, какая-то живая масса. Сперва Роза не поняла. Но потом различила хвостики и мордочки. Выводок крысят.

– Откуда? – крикнула она. – Откуда вы взялись?!

Легла на живот, сунула под диван руку. Крысята мгновенно бросились к плинтусу, где темнела дыра. Она встала, отодвинула диван. Прикрыла дыру ногой, нагнулась и все же ухватила одного из крысят. Сильный, негодник. Крысенок извернулся и куснул ее. Сколько ему? Месяц? Она подошла к окну, подняла детеныша к свету. Раздвинула лапки, вгляделась. Самец.

– Черт!

Вынесла крысенка во двор. Дождь уже лил вовсю. Пригнувшись, кинулась к сараю, спряталась под навесом. Она ненавидела себя за то, что собиралась сделать. Но никуда не деться. Она и так была слишком мягка. Сколько в выводке самцов? Вспомнился тот здоровенный крыс-мафиозо из подвала. Наверняка это он проник в дом, оприходовал самочек. И скольких? И вот этот сынок… Сколько сестричек он уже попортил? А его братья? Крысы входят в детородный возраст на четвертую-пятую неделю. А самцы? Кто их знает. В любом случае, нужно контролировать их численность, нельзя позволить как попало размножаться.

Посмотрела на грызуна. Дерзкий, смелый. Чувствовала, как бьется под большим пальцем сердце.

– Прости, – прошептала она.

Крысенок пищал, извивался, дергал лапками, бил хвостом. Роза закрыла глаза. Сжала шею остервенело барахтающегося зверька и крутанула. Легкий, едва слышный треск. Тельце еще несколько раз конвульсивно дернулось и обмякло. Провела указательным пальцем по теплой шерстке. Такая мягкая, такая шелковистая.

– Прости, – повторила Роза и с силой швырнула трупик в кусты.

Ингрид

Она лежала у стены. Тыльной стороной ладони ощущала канавки между кафельными плитками пола. Кто-то обустроил эту комнату. Попытался сделать ее жилой. Томас. Тот мальчик. Он? И где он, в таком случае, сейчас? Можно ли рассчитывать на его помощь? Нет. Ясно, что он здесь больше не живет. И это нормально. Ему лет двадцать пять, не меньше.

Она лежала, дрожа от возбуждения и ужаса. Сердце билось, стучало, грохотало. Хотелось пить. Представила себе воду со льдом. Представила, как вода смачивает пересохший рот. Когда она наконец услышала шаги над головой, то не смогла сдержаться, не справилась с мочевым пузырем. В трусах сделалось мокро и жарко, секунда – и всё. Словно оргазм. И тут же вернулся страх. Провела языком по сухим шершавым губам.

«Господи, не покинь меня, Господи!»

Она давно уже не верила в Бога. С церковью распрощалась, как только достигла совершеннолетия.

Распрощалась с жестоким, беспощадным Богом, всегда стоящим на стороне сильных. Пусть многие и считают, что это не так. С глаз ее спала пелена, рассеялся весь этот туман, который напускали. В приходе. И в воскресной школе. Бог есть истина и жизнь. Бог есть добро.

Родителям она об этом не рассказала. Как и сестрам.

И вот теперь лежала на полу и истово молилась.

Роза вернулась.

Она в доме.

Разговаривает.

С кем?

Ходит, шаркает по полу. Тень закрыла свет из люка. Удивленный вздох, вскрик. И вдруг резкий скрежет передвигаемой мебели.

Ингрид стиснула ручку так, что пальцы свело судорогой.

Боже, прости меня за все, что я совершила! Боже, милый мой, дорогой, прошу, помоги, помоги мне, дай мне сил!

Роза ушла. Вернулась. Снова ушла и снова вернулась. Где-то вдалеке зазвонил мобильник. Не ее, хотя и ее телефон тоже где-то там, наверху. У нее другая мелодия. Она выбрала старомодный рингтон – звонок как у обычного телефона. Как в те времена, когда мир был безопасен и понятен. Когда была жизнь. Ее жизнь. Когда она стояла за прилавком своего магазина и продавала книги. Всем этим милым немолодым женщинам с полиэтиленовыми пакетами – они были оплотом культуры. Как бы хорошо снова очутиться среди них, они окружили бы ее со всех сторон, защитили, она бы укрылась за их спинами, обтянутыми потрепанными пальто, и ничего-ничего с ней не случилось бы.

Стук открывшейся двери. Тащит что-то тяжелое. Она слышала, как затрудненно дышит Роза. Снова мелодия мобильника.

– Роза Брун.

И потом:

– Вот как. Понимаю. Да, но ведь именно… Послушайте, давайте я перезвоню чуть позже. Я занята. Перезвоню. Договорились. До связи.

Шум совсем рядом с люком. Грохот, прямо тут. Она затаила дыхание, ощутила, как задрожала стена. Зашуршала одежда.

Роза спускается в подвал. Принесла лестницу и спускается. Осторожно, крадучись. В одних носках. Скрип открывающейся дверцы в шкаф-туалет. Хриплый вскрик.