Ксанкина бригантинка
Шрифт:
Солнце уже клонилось к закату. Значит, ехали они долго и проехали далеко. И все-таки лучше всего вернуться по дороге до развилки и уж там повернуть в сторону города. Так решив, Валерка отправился назад по дороге. Теперь он не прятался в лес. В чужом лесу было страшно. Кто его знает, что там водится!
Очень скоро он почувствовал усталость и голод. «Если засветло не выйду к какому-нибудь селу, что тогда делать?»
Лес темнел быстро, как перед непогодой. Становилось прохладно и жутко.
2. Злая шутка
В году много бывает праздников. Но самый радостный праздник — это, конечно, день первого купания!
В мелководном заливчике, огороженном буйками, купающихся — как рыб в переполненном аквариуме. Шум, визг, крик на всю окрестность. И пионервожатая и воспитатели где-то в этом водовороте. За каждым нужно следить, каждого держать в поле зрения. На берегу осталась только дежурная воспитательница, Евгения Карповна. Одетая в строгий серый костюм, в черных очках, которые ребята почему-то считают «шпионскими», она кажется какой-то старинной классной дамой. Евгения Карповна мечется туда и сюда, покрикивает на тех, кто пытается выплыть за буйки, на глубокую воду. Сквозь визг, хохот и плеск то и дело раздается ее надрывный окрик:
— Пищук, назад!
— Гаврилов, утонешь!
— Сидорчук, отошлю в палату!
— Зыбин! Зыбин, вылезай из воды!
Эту очень тонкую, худущую женщину с пересушенным до землистого цвета лицом ребята зовут Евкой — это сокращенное Евгения Карповна. Все считают ее грозой школы-интерната и Шерлоком Холмсом — ничего от нее не скроешь. Глаза у нее большие и зеленоватые, как старое бемское стекло. Посмотрит в упор — и словно насквозь тебя пронижет.
Мимо Евгении Карповны в одних трусах, с одеждой в руках идут четыре мальчишки и девчонка.
— А вы где пропадали? — набросилась на них воспитательница. — В грязи ползали или в мазуте?
Дети остановились.
— Атнер! Ты вечный заправила, — усталым голосом обратилась воспитательница к курчавому мальчугану, в отличие от других смело смотревшему ей в глаза. — Куда ты их водил?
— Да, понимаете, Евгения Карповна, тут машина застряла, и мы помогали вытаскивать, — ответил Атнер.
— Я спрашиваю, почему вы ушли из группы? — еще больше повысила голос Евгения Карповна.
Девочка, стоявшая позади группы, незаметно ущипнула Атнера, чтоб молчал. Он совсем не умеет разговаривать с Евкой. Обязательно выведет ее из себя. Выйдя вперед, девочка рассказала, что еще на пути к озеру они услышали гул буксующей в лесу машины и с разрешения старшей воспитательницы Валентины Андреевны побежали на помощь.
— Ты, Ксанка, известный адвокат. Помолчи, — остановила Евгения Карповна.
Атнер, прикидываясь кающимся простачком, развел руками:
— Вы же сами говорили, что в беде людям нужно помогать.
— Вот мыло, идите! — не снижая тона, сказала Евгения Карповна и, вынув из кармана розовый брусок мыла, с чуть заметной улыбкой добавила: — Помощнички!
Ах, знала б Евгения Карповна, как дорога ребятам эта ее скупая, едва приметная улыбка! Знала бы, так вместо обычных, долгих и нудных нотаций улыбнулась, и ребята бросились бы в огонь и в воду. Но слишком редко появляется улыбка на этом сухом, всегда строгом лице.
Взяв мыло и нарочито многословно поблагодарив, ребята ушли отмывать следы усердной работы возле машины.
А Евгения Карповна, не заметив издевки в их благодарности, закурила сигарету и опять пошла по берегу,
покрикивая и нервничая.На озере праздник.
А в небе, где ни тучки, ни облачка, обиженно кричат птицы, встревоженные купальщиками. Евгении Карповне жалко этих птиц. Она с удовольствием увела бы ребят домой. Но… распоряжение директора — купать, закалять…
Вдруг внимание Евгении Карповны привлек веселый смех взрослых, послышавшийся поодаль от места купания. Она поднялась на пригорок и посмотрела в ту сторону. Там был и директор и даже парторг. И все хохотали.
Евгения Карповна поднялась повыше и, наконец, поняла, над чем потешаются эти взрослые, солидные люди.
По берегу речушки, впадающей в озеро, хлопая крыльями и заполошно кудахтая, бегала большая рябая наседка. А в речушке плавала и резвилась стайка желтеньких, совсем еще крохотных утят.
«Кто-то подшутил над бедной курицей, подложил под нее утиные яйца, — догадалась Евгения Карповна. — Высидеть-то она их сумела, а водить не может…»
Евгении Карповне жалко стало наседку. Она хотела подойти к ней и чем-то помочь. Но тут среди купающихся раздался такой визг, что пришлось отказаться от своего намерения, и, подбежав к воде, она стала искать того, кто визжал. Однако визжали и плескались все. Никто не тонул. Никто не был обиженным. Просто визжали от восторга, от избытка сил, от плеска солнца и воды. И когда новый взрыв визга раздался над озером, Евгения Карповна хотела позвать кого-то, кому-то пригрозить. Но не успела ничего предпринять: к ней подошел директор. Он такой же сухой и бледнолицый, как Евгения Карповна, но совсем другого характера: спокойный, уравновешенный. С ребятами он разговаривает, как со взрослыми. И Евгения Карповна считает, что он, в конце концов, поплатится за свой либерализм. Слишком уж доверяет он воспитанникам!
Директор долго стоял молча, смотрел на купающуюся детвору, потом тихо и кротко сказал:
— Евгения Карповна, а не слишком ли вы боитесь за них? Пусть себе плавают.
— А если заплывет на глубокое место, да судорога ноги сведет, тогда что?
— Старшие хорошо плавают. Они следят за малышами. Все должны научиться отлично плавать, нырять и ходить в разведку под водой! — Последние слова он произнес с веселой, задорной улыбкой.
— Еще научатся! — пыхнув сигаретой, ответила Евгения Карповна.
— Вы видали сейчас наседку с утятами? — хитро сощурившись и улыбаясь, спросил директор.
— Какое это имеет значение? — вдруг насторожилась воспитательница.
— Эта наседка нервничает так же, как и вы. И все попусту, утята останутся утятами… — спокойно ответил директор.
— Ну, Сергей Георгиевич, вы уж слишком! — Зло отбросив сигарету, Евгения Карповна сорвала очки, нахмурилась.
— Для вашей же пользы советую: не мечитесь по берегу, сядьте под деревом в тени и смотрите. Зачем так себя изнурять? — И он ушел не спеша, внимательно посматривая на купающихся.
Евгения Карповна опять закурила, но все же пошла к большой развесистой березе, в тень. Голова начинала побаливать. Видно, от жары и нервного напряжения.
Под березой сидел Саша Киселев, прозванный в школе-интернате Худорбой. Прозвали этого мальчишку Худорбой за то, что он был самый жирный в классе и вечно что-нибудь жевал. Мальчишки часто отдавали ему свои порции, и он, не замечая в этом подвоха, охотно все уплетал. Карманы у него всегда были набиты конфетами. У него было две тети, и обе приезжали почти каждое воскресенье и привозили ему уйму всяких сладостей.