Кто, если не ты?

— Как это — себя? — капитан, не отводя глаз от Ванина, нащупал на столе пачку с папиросами, чиркнул спичкой.

— Себя,— повторил Ванин упрямо.— Только себя, товарищ капитан. Нельзя думать одно, говорить другое, а поступать по третьему.,..

То, о чем говорил Ванин, капитан понимал и сам. Но то, что для лейтенанта Ванина было легко и просто, для капитана Шутова было не просто и не легко. Он подумал, что если бы Ванин оказался на его месте, он рассуждал бы иначе. Но тут же подумал еще, что нет, пожалуй, Ванин думал бы как сейчас. И думал и поступал бы не так, как он, капитан Шутов. Но в таком случае, он быстро свернул бы себе шею. Очень быстро...

И капитану пришли на ум те самые слова — политическая близорукость, слепота, отсутствие бдительности — те самые слова, которые говорили ему, когда он был моложе. Но Ванин слушал их с таким видом, как будто заранее знал, что Шутов скажет именно эти слова, как будто слышал их уже не раз и они имели для него не тот смысл, что для Шутова. И мягкая, спокойная, неуничтожимая усмешка лежала на его широком лице, лишая капитана уверенности, твердости, заставляя чувствовать, как неубедительно все, о чем он говорит.

— Мне кажется, педагогика вам до сих пор ближе, чем дело, которым вы занимаетесь теперь,— закончил Шутов, перебив самого себя.

— Я не вижу большой разницы между тем и другим. И не только сейчас, а и прежде, когда четыре года служил в армейской разведке. Хотя, конечно, в то время передо мной были настоящие враги, а не мальчики и девочки...

Луч солнца, пробившись из-за плотных штор, блеснул на орденских колодках Ванина.

— Я хочу, чтобы вы поняли одно, лейтенант. Наша задача — не допустить, чтобы завтра пришлось встречаться с этими мальчиками и девочками по более серьезному поводу, чем сегодня.

— Отчего же? Я готов встретиться с ними и по более серьезному поводу...

— Вот как?..

— ...Например, взять их с собой в разведку. Но я бы не пошел кое с кем из тех, кто выступает против этих ребят.

Капитан Шутов медленно раскурил погасшую папиросу и, глядя в спокойные, чуть потемневшие глаза Ванина, произнес с расстановкой:

— Не знаю, как насчет разведки... Но вы, лейтенант... С такими мыслями... Вы... далеко... пойдете...

Удар на удар. Они поняли друг друга...

— Куда ни пойдешь, а от себя не уйдешь,— усмехнулся Ванин, и капитан заметил, как натянулась кожа на его каменно потвердевших скулах.

Что-то знакомое всплыло перед капитаном в этой усмешке — он ясно вдруг представил себе Бугрова с пожелтевшей фотокарточки... Бугров-старший, Бугров-сын, лейтенант Ванин... Все трое — разные и в чем-то повторяющие один другого.

– Во всяком случае,—сказал Ванин вставая,— если возникнет необходимость, я прошу вас разрешить мне высказать свое мнение по этому делу.

— Ваше... Ваше личное мнение...

— Да, пока — мое личное — повторил Ванин.

«Трус»,— послышалось капитану в его голосе.

Ванин вышел, шаги его громко застучали по коридору и стихли.

На стол с обгоревшей папиросы упал серый комочек пепла. Капитан тупо, не отрываясь, смотрел прямо перед собой, на захлопнутую Ваниным дверь.

— Куда ни пойдешь, а от себя не уйдешь,— звучало у него в голове. — Куда ни пойдешь... а от себя... не уйдешь...

9

« В зале стихло, и герцог Скиптек, душа и почки общества, взошел на трибуну.

— Леди и джентльмены! — воскликнул он голосом, от которого вздрогнула хрустальная люстра. — Взгляните за эти окна, леди и джентльмены! Что вы видите? Вы видите, леди и джентльмены, лунную ночь. Вы видите узколобых идиотов, которые ходят по паркам и распевают лирическую пошлость,, посвященную Луне. А что такое Луна, леди и джентльмены, если взглянуть на нее философски? Не более чем жестянка. Доказательства? Пожалуйста. Бросьте в нее камнем — и вы услышите характерный жестяный звон! Луна — это обман, и поэты — подлые разносчики этого обмана. Но это еще не все, леди и джентльмены! Луна калечит юные души, развращает юные сердца, опошляет юные умы! Поэтому я предлагаю бросить все силы на борьбу с Луной! «Долой Луну!» — вот что должно стать нашим боевым кличем!

Герцог сошел с трибуны под шквал аплодисментов. Он был уверен в победе. Дело в том, что и мисс Бланш, и графиня Бетельгейзе, и паша Чебурек, и сэр Моветон любили Луну, Но они не хотели прослыть мещанами. Расчет был точен. Мисс Бланш тряхнула головой и воскликнула:

— Блестяще! Я всегда была против Луны!»

— Ты можешь не читать дальше,— сказал Игорь.

Клим оторвался от тетрадки, взглянул на друзей.

Они отчужденно молчали. Мишка сгребал желтый песок и пристально следил, как он сеется жиденькой струйкой сквозь пальцы. Кира жевала травинку, безучастно глядя в ту сторону, где в бледно-зеленое небо четко врезались арки железнодорожного моста.

— Ведь это шутка,— сказал Клим, улыбаясь.— Только шутка. Чего вы надулись?

Улыбка получилась натянутой, он отчетливо почувствовал это сам.

Они сидели на отлогом берегу с редкими деревянными грибами для купальщиков. Грибы напоминали осенние скворешни. Летом остров превращался в городской пляж, и здесь становилось тесно от обожженных загаром тел, детского визга и разбросанной по кустам одежды. Но пока еще речные трамвайчики не курсировали между городом и пляжем и на острове было пустынно. Лодка, на которой они приплыли, стояла, зарывшись носом в песок, на ее темных, облитых смолой бортах зигзагами отсвечивали беспокойные переливы лучей, отраженных рекой.

Они, как обычно, встретились в библиотеке. Но учебники остались раскрытыми на первой странице. Им не хотелось учить. Им не хотелось разговаривать. Им не хотелось ни бродить по городу, ни расходиться. Ничего не хотелось в этот вечер, потому что завтра — бюро райкома, на нем будут слушать их «дело». И хотя — после всего пережитого — это уже не казалось таким страшным, все же то, что должно произойти завтра, томило и беспокоило, как всякая неизвестность.

Клим предложил отправиться в маленькое путешествие к острову. Счастливая мысль! Даже с Киры сдуло обычную в последнее время задумчивость. Они плескались, откачивали воду, набравшуюся сквозь щель на дне лодки, качались на волнах, поднятых проходившими мимо буксирами; они заставили в десятый раз Мишку повторить историю о том, как он отправился к следователю, замученный совестью и сомнениями: почему одного его не вызывали?.. И как следователь вытаращил на него глаза, когда он заявил, что тоже принадлежал к тайной организации, которой, вообще говоря, не существовало, и как следователь накричал на него и посоветовал хорошенько думать над тем, что он говорит...

На острове было весело — город остался далеко позади, отсюда он казался беспорядочным скопищем строений с маленькой, словно игрушечной колокольней старинного собора посредине. И все их заботы и тревоги отсюда тоже казались игрушечными. Между ними и городом пролегла широкая, многоводная река, спокойная, голубая и бездонная, как небо.

Остров — безлюдный, пустынный, заросший густым кустарником, окантованный полосой мелкого, расплывающегося под ногой песка... Они сняли обувь, этого оказалось достаточно, чтобы вообразить себя робинзонами. Майя и Кира отыскали шалаш, сложенный рыбаками, Мишка учил Клима с Игорем ходить на руках; они резвились, как зверята, выпущенные из клетки на весеннюю лужайку. Потом Клим решил, что теперь самое, время... Самое время разделаться, с прошлым добрым гасконским смехом.