Кто хочет стать президентом?

Капустин кивнул.

– Вам оставить оба отчета?

– Будешь еще хамить – уволю.

– Я не хамлю, просто не знаю, как вам сказать…

– Как и раньше, словами.

– Дело в том, что эта идея отчасти принадлежит самой Нине Андреевне. Даже само слово «жертва» – ее изобретение. Я могу идти?

Шеф ничего не ответил, но Капустин смело удалился, понимая, что в данный момент Андрей Андреевич не готов к продолжению разговора. Андрей Андреевич в прострации.

Глава сорок шестая По обе стороны океана

Кабинет

Шеддера и кабинет Винглинского

В России в этот момент стояла глубокая прохладная ночь. Последние дни зимы, последние дни предвыборной кампании.

В Америке, напротив, занималось влажное, почти теплое утро.

По обе стороны океана были люди, которые занимались одним и тем же делом. Они читали запись беседы господина Винглинского с господином Капустиным. Беседы, состоявшейся у охотничьего домика и виртуозно записанной толстяком Либавой.

Мистер Шеддер дочитал распечатку и, перевернув последний лист, посмотрел на Фрэнка, скромно сидевшего боком к нему за длинным столом для совещаний. Встреча опять происходила в стерильном кабинете мистера Шеддера, и опять у его правой руки дымилась чашка целебного чая.

– Должен признать, виртуозная работа. Никаких тебе двойных смыслов, уверток, все сказано открытым текстом, как будто это не реальная беседа двух реальных политиков, а постановка для радио, чтобы у слушателей не возникло ни малейшего сомнения по поводу того, что, собственно, происходит.

Фрэнк улыбнулся одной половиной лица.

– Одного я не пойму, этот ваш Капустин – он что, камикадзе?

– Он фанатик. Избрание Голодина для него было бы не только личным, но и идейным триумфом. Он готов на многое ради этого. Не пожалеет ни себя, ни других. Кроме того, надо ведь учитывать, что он не знал о производимой записи.

– Все равно, выбалтывать такие планы третьим лицам… Хотя бы и союзнику. Да и союзнику не слишком-то надежному, насколько я понимаю. Мистер Винглинский давно уже ищет возможность выскользнуть из ситуации. И на этой записи его роль самая безобидная – он только вздыхает и говорит: «Это чудовищно!» При желании можно представить дело так, что он отговаривает Капустина от рокового замысла.

Старина Фрэнк внутренне поздравлял своего человека с успехом и готов был защищать его от какой угодно критики.

– Чтобы не дать Винглинскому выскользнуть, Капустин и пошел ва-банк.

Мистер Шеддер поджал тонкие губы:

– И слишком увлекся обрисовыванием радужных перспектив.

Мистер Шеддер был доволен действиями своего подчиненного, но недоволен тем, что его не удалось вытеснить с этого участка работы на участок более мелких дел. Теперь придется делиться успехом, что еще неприятнее, чем делиться деньгами.

Фрэнк чувствовал скрытое недовольство шефа, но в данный момент ему было на это глубоко плевать. По каким-то непонятным причинам он остался в деле на реальной роли и теперь всячески старался укрепить свои позиции. А они укреплялись по мере нарастания успехов мистера Капустина. Еще неизвестно, кто тут, в этом здании, будет на коне, когда мистер Голодин, столь умело управляемый и направляемый мистером Капустиным, въедет в Кремль также на каком-нибудь коне.

– Пока, насколько мне известно, расчет Капустина полностью оправдывается. Винглинский не сделал никаких рискованных заявлений и не выехал из страны. И даже нет сведений, что он к этому готовится.

В тот самый момент, когда это говорилось, Сергей Янович комкал распечатку злосчастной беседы и укладывал ее в пепельницу, намереваясь сжечь. Бумага топорщилась, норовила вывалиться из пепельницы вон, как бы побуждаемая желанием попасть еще кому-нибудь в руки, уж больно ценной была напечатанная на ней информация.

– Зачем? – сказал Либава. – Давайте я брошу в измельчитель.

Винглинский, не говоря ни слова, достал из кармана зажигалку и поджег бумажный комок. Пламя неожиданно получилось мощным, взвившись чуть ли не на полметра. Либава схватил со стола бутылку минералки и стал поливать пылающий документ.

– Что ты делаешь?!

– Пожарная сигнализация, – объяснил помощник. Он взял мокрый полуобгоревший комок кончиками пальцев: – Сейчас спущу в туалет.

Когда Либава вышел, Винглинский откинулся в кресле, заложив руки за голову. На его тонких губах появилась задумчивая улыбка. А интересная ведь складывается ситуация. Если этот документ выпустить из-под спуда, трудно даже представить, какая начнется чехарда. Правда, думать об этом можно только в гипотетическом смысле. Кто же возьмет на себя ответственность за такую публикацию! А было бы здорово, весело и здорово: Андрюша, летящий вверх тормашками вместе со своим хитроумным советником. Нет, все-таки трудно поверить, что Голодин. Это каким же надо быть монстром, чтобы родную дочь подвергать такому риску! Впрочем, чего только не случается в мире властвующих и рвущихся к власти.

Себя Сергей Янович похвалил за сдержанное, разумное поведение во время оного разговора. В случае чего ему предъявят только недонесение. Но и здесь можно что-то придумать.

Появился Либава.

– Удачно сходил? – поинтересовался шеф с внезапной улыбкой.

Помощник кивнул, показывая, что он не считает для себя возможным обладать чувством юмора в присутствии начальства.

– Ты, кажется, хочешь еще что-то мне показать. Или сообщить.

Либава опять же лишь кивнул.

– Что-то явно неприятное. Либава сел на свой стул:

– Звонил майор Елагин.

– Тот самый майор? И где же он, откуда изволил нас побеспокоить? – Настроение олигарха сделалось почти игривым, ситуация просто-напросто ломилась ему в руки, не нужно даже совершать никаких дополнительных движений.

– Трудно сказать, но, вероятнее всего, он в Москве.

– Почему ты так решил?

– Он предложил встретиться – и в самое ближайшее время.

– Что он еще говорил?

– Рассказывал в подробностях, как он будет действовать, если мы не согласимся на его условия.

– А у него есть возможность действовать? Он не обложен разве как дикий зверь?

Либава вздохнул.

– Ну ладно, ладно. Его ведь и люди этого, как там, Бокова не могут найти. Он, кстати, господин прыщавый, не из ФСБ ли часом?

Антон Либава презрительно хмыкнул:

– Был. Выгнали. Теперь организовал свое предприятие. Но, насколько я понял, перед Елагиным он явился именно как представитель спецлужб. Майор – человек с гражданским чувством, что всегда ему мешало жить, и он взялся за предложенную Боковым работу, думая, что это задание властей. Такой ушлый мужик, а попался на самый ржавый крючок. Даже странно как-то.