Кто идет?

— Идите, — сухо сказал капитан, и глаза его вдруг поскучнели. Он проследил, как проворно сбегает по мостику Аленкин, и ворчливо добавил: — Воображает, что он гвоздь мира!

Я не поняла, что это значит, но спрашивать было неудобно.

— …Переведи его в старшие — пойдет, в капитаны — пойдет! Даже и не задумается: могу — не могу…

— А разве же он плохой штурман?

— Этого я не говорю, — уклончиво ответил капитан. Он вдруг поднял руку, сделал, легкое движение от себя.

Из рубки тут же отозвался Матвей:

— Есь-есь!

— Люди думают, что у штурмана только и дела— стоять на вахте колом и голос подавать: право руля, лево руля!

Из рубки долетел осторожный смешок Матвея.

— Руль да плес — это, конечно, дело важное, очень важное, даже самое важное, но еще не все!.. Вот вчера как поступил бы на месте Аленкина хороший штурман? Я хочу сказать, настоящий штурман!

Капитан сузил глаза и пошел рубить с азартом:

— Вышел, посмотрел, прикинул и. командуй! Давай грузи, давай не задерживай: мы — скорая линия!.. Матросам то же самое… — налетай, ребята! К чертям грибы… А боцману в таких случах только мигнуть надо, да еще такому боцману, как наш. А мешков этих сколько было? На полчаса хорошей работы!.. Потом сообразить не вредно: впереди большой перегон, — значит, можно еще и к механику пойти, попросить по-хорошему. Механик тоже человек. Глядишь, и прибавил ход, а это значит— и людей забрал, и из графика не выскочил. Все довольны, все рады, сам рад! Лишние единички к плану— тому же штурману слава! Да вы что? Хороший штурман никогда не оставит на берегу груз, скорее у другого из-под носа сцапает, да еще осенью! Расписание и так сбито. — Капитан прищелкнул языком и добавил: — Он не то что свою команду, он бы этого… этого дохлого начальника пристани грузить заставил, да, да, как миленького… А «Баху» достался бы кукиш.

— Какому Баху?

— «Академику». Тому самому, что вчера за нами следом шел, есть такой пароход «Академик Бах»… А как поступил Аленкин? Вот когда я был штурманом, у меня однажды артисты из первого класса клепку для бочек грузили, да еще благодарили потом за физкультуру.

— Так почему же вы?..

Капитан не дал договорить.

— Потому что если он дурак, то, сами понимаете…

Я ничего не поняла. Капитан скосил глаза в мою сторону:

— Да поймите же вы, я вышел, когда Аленкин уже принял решение. Какой он ни есть, но он штурман — все кричат на него, а он стоит, выдерживает. Потом, представляете себе, выхожу я и отменяю решение. Колхозники, конечно, довольны. Начальник пристани тоже. А про себя думает: не штурман, а шляпа! А штурману Аленкину, может, всю жизнь придется заходить на эту пристань - вот ведь в чем дело!.. Вообще-то Аленкину, конечно, повезло: не будь за нами парохода, пострадал бы его штурманский авторитет.

В это время с шумом откатилась дверь рубки, и над нашими головами тяжело задышал Аленкин.

— Товарищ капитан… там опять история с масленщиком.

— Ну?

— Опять этот новенький, знаете…

— Ну?

— Шепелев говорит: лазит к нему в тумбочку новенький.

— Почему до сих пор не знаете фамилии? Что значит «новенький»? — Капитан обернулся и уничтожающе посмотрел на Аленкина. Тот покраснел и, не поднимая глаз, сказал:

— Я знаю фамилию… Агулин… но что я могу, когда..

Капитан молчал.

— По-моему, товарищ капитан, ему надо вменить.

— Ну и вменяйте.

— Я думаю, надо через комсомольскую организацию.

— Ну и давайте через комсомольскую. Вы штурман — чего спрашивать?

Аленкин еще проворнее скатился вниз.

Капитан посмотрел ему вслед и вдруг улыбнулся:

— Ну что ты скажешь, а? Пятьдесят лет хожу по Волге вверх да вниз, пятьдесят лет выбираю арбузы в Быковых Хуторах, и то случается — ошибусь. А тут не арбуз… жмешь его и так и этак: вроде ничего… А вдруг промахнулся?

СОЛЕНОЕ ЗАЙМИЩЕ

Теплоход миновал Сызрань. Идет дневная капитанская вахта.

Капитан сегодня в «настроении», и это сказывается на штурмане Аленкине. Штурман, облокотясь о колонку машинного телеграфа, стоит себе, и вид у него такой, будто не вахту несет, а прохаживается на пассажирской палубе.

В погожие дни смотреть на реку трудно — слепит глаза. А берега в этих местах скучные.

Левый — распластан, на нем видны бесконечно далекие селения. На правом, горном, — глинистые холмы с травою в плешинах. Холмы эти как ножом срезаны у воды и похожи на краюхи хлеба. Изредка под ними заляжет бережок. В одном месте он залегал.

По берегу идет тропа. Этой тропою, укачивая на спине троих мальчишек, шагал большой верблюд.

Мальчишки сидели один за другим, держались за локти, босые пятки прижав к бокам верблюда.

Капитан заметил всадников и захохотал. Он хохотал очень долго.

— А знаете, что было в Тамбове, когда там в первый раз появился верблюд? С иконами вышел к нему народ. Вперед выпустил самого дряхлого старца, и старец сказал: «Матушка Загогулина, не губи ты нас, не иди на Тамбов, а иди на Рязань…»

Так с верблюда повело капитана на смешное. Он рассказывал историю за историей, и вдруг глаза его сделались серьезными.

— Узнаете это место?

На правом берегу, у края глинистого кряжа, белела церквушка на сером бугре, серые хаты, ветряк и — ни деревца! Голо. Пусто. Скучно.

— Не узнаю.

— Прошлым рейсом… неужели не рассказывал?

— О чем?

— Значит, память у меня захлестнуло. А знаете почему? Потому что очень хотел не забыть. Это ж Соленое Займище!

Если еще когда-нибудь пройдете мимо этих мест на барже, на плоту, на любой посудине, в любое время, в самую темную ночь — спросите: где идем? Вам назовут Соленое Займище и сразу расскажут эту историю.

В девяностых годах на военном флоте отбывал действительную Андрей Иванович Яковлев. Мой учитель. Это я с его слов.

У Андрея Ивановича был друг — тоже матрос родом отсюда. Вышли они в кругосветное плавание и… в какой порт ни зайдут, мимо каких берегов ни проходят, матрос этот смотрит, всему удивляется, а потом говорит: «Нету-нет — Соленое Займище лучше!»

Стали над ним посмеиваться и уже нарочно спрашивали: «Ну как, нравится?» Матрос глядит… А там?! Чего расписывать — пальмы не пальмы, коралловые рифы… Марсели… Таити-Гаити… черт те что!.. А он наглядится, вздохнет и свое: «Нет, братцы, Соленое Займище лучше».

В каком-то порту подхватил матрос этот холеру. Обнаружили поздно, уже в открытом море… А знаете, что такое эпидемия на корабле?

Ссадили матроса на первой попавшейся земле. Это был остров. Я даже запомнил название: остров Сокотра. Есть такой в Аравийском море…

Капитан замолчал.

Здесь Волга сворачивает круто. Теплоход огибал глинистый кряж. Село на минуту открылось нам с другой стороны и скоро исчезло, заслоненное соседним холмом.

— Наверно, помер, — тихо сказал рулевой.

— Хорошо, если помер, ну а если остался жить?.. Вот ведь какая история.

НИКОМУ НЕ ИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ

Соседнюю с моею каюту занял человек в форме речника. Он почему-то не закрывал у себя дверей, сидел часами на стуле и смотрел в пол, а как стоянка — первым выскакивал на пристань.

В Камском Устье он остановил начальника вокзала, который куда-то спешил, осаждаемый со всех сторон людьми, и принялся очень ехидным тоном задавать дурацкие вопросы, не дожидаясь при этом ответа: почему не работает умывальник, где вход в буфет, где медпункт, как пройти в камеру хранения, где уборная?