Кто поверит эху? - Часть 4
Шрифт:
– Откуда ты можешь знать?
Энори ответил вопросом на вопрос:
– Где самое опасное место - в начале, в середине, когда пройдут уже многие? Поставь меня туда.
Командир-тысячник задумался. Ущелье позволяло срезать путь на двое суток, и выводило в распадок, удобный для обороны, если вдруг выследят. А само ущелье таково, что в нем опасность грозит только от склонов, не от людей.
– Сперва я пошлю разведчиков - они знают секреты гор, и проверят.
...Бывает, человек с первого взгляда вызывает симпатию или неприязнь. Так вот этот весьма не понравился хмурому
– Ты слишком молод, - сказал ему при первой встрече.
– Не слишком. И ребенок может быть проводником.
– Я не потерплю дерзости.
– В чем же она? В знании гор?
– Кем бы ты ни был, ты - перебежчик. Таких не любят нигде.
– Но я вам нужен, - сказал юноша. Не дерзко, но уверенно, словно его сюда пригласили, уговаривали приехать. Эге, а парень точно привык распоряжаться. И неказистая одежда не в счет.
– А мы, похоже, нужны тебе, - угрюмо сказал командир.
– Без этого к врагу не идут.
"Разве что собираются этого врага уничтожить".
– Рухэй не были моими врагами.
– Ты полукровка?
– спросил, присматриваясь. Этот разрез глаз, очертания скул...
– Нет.
– Велено тебя не расспрашивать, - неприязненно хмыкнул командир.
– Ну, поглядим...
Он был слишком... безобидный. Так у мягчайшего ковыля жесткие ости, которые впиваются в тело, оставаясь невидимыми. Они также ранят лошадей и коров, попадая в корм... За много лет жизни командир научился чуять подобный обман. Поэтому если и готов был поверить, то не до конца. Рано или поздно этот парень сделает что-то, думал он. Не знаю, что это будет - предательство или ошибка, ненамеренная оплошность из-за самоуверенности. Но мы должны быть готовы.
До ущелья Сокола был день пути, и ночевать пришлось бы у выхода из него. Энори и спутники проехали мимо белой стены, вершину которой закат окрасил розовым. В конце спешились; распадок предстояло как следует осмотреть, понять, заходили сюда разведчики или нет. Следы на снегу попадались во множестве - лисьи, заячьи, птичьи. Ни одного человечьего.
– Здесь не было никого, - сказал Энори - слегка отстраненно, будто вынужден был тратить время на пустяки. Две поджарые хищные тени следовали за ним, легкие даже в зимней одежде.
– Наши следы скроет поземка; их можно будет найти, если как следует присмотреться, но все знают - ущелье непроходимо.
– Возвращаемся, - велел один из рухэй.
– Если нам придется ночевать возле этой трещины, я предпочту делать это на своей стороне.
Другой ничего не ответил: ущелье пользовалось недоброй славой. По ночам здесь слышали плач - в горах он раздавался во многих местах, где лежали кости погибших и непогребенных, но тут голосов звучали десятки.
Когда огонь охватил тонкие прутики, весело заплясал на сухих толстых ветках, ветер, и без того слабый утих совсем. Легкий звон почудился в воздухе, будто меж деревьями натянули тысячи тонких струн с мельчайшими колокольчиками.
– Слышишь?
– сказал один из рухэй.
– Они просыпаются.
– И мы не сможем заснуть всю ночь... Но что делать, если нас послали сюда.
– Ты не боишься?
– спросил первый у Энори.
– Там никого нет. Ветер в ущелье.
Мужчина прислушался, сказал чуть свысока:
– Я не раз слышал плач погибших в горах. Нам еще повезло, что сейчас он не так близко отсюда...
–
Там никого нет.– Так или иначе, я замерз и выпью горячего, - пробормотал второй, зачерпывая берестяной миской бульон из подстреленного зайца. Товарищ присоединился к нему, то и дело прислушиваясь. Но оба были опытными воинами и убивали людей - то ли звон, то ли плач пугал и настораживал их, не мешая всерьез.
– Пожалуй, я все же посплю, - сказал вскоре один, сооружая себе ложе в снегу.
– Ты покарауль, разбудишь потом. Товарищ его согласился, и какое-то время противостоял лесу и ночи, но вскоре сон сморил и его.
Энори остался один, и какое-то время с грустью смотрел на опадающие в пепел огненные языки. Потом достал и куртки женский гребень: вспыхнула россыпь камешков.
– Выходи... Тебя не было слишком долго.
Женщина склонилась к огню, нехотя подсовывая в него веточки. В аккуратной высокой прическе камни поблескивали искрами. Круглолицая, ухоженная, не понять, хороша или нет: сквозь мягкость черт просвечивало хищное, острое. Ей подходило платье - черные пионы на розовом.
Не сразу вновь обратился к ней. А она сидела, то кутаясь в шелковый свой наряд, словно тот мог согреть среди снега, то едва ли не сбрасывала его с плеч - никак не могла понять, чувствует жару или холод, или совсем ничего. Тонкие пальцы с острыми ноготками впивались в кожу, оставляя быстро исчезающие царапины.
– Мне неприятно возиться с огнем.
– Придется. Теперь ты принадлежишь мне.
– Это мое несчастье.
– Поздно об этом думать - надо было проявить больше ловкости, не отпускать девочку там, в холмах.
Женщина поджала губы; напоминание о неудаче, даже произнесенное мягким тоном, ранило - и то, что она не была живым человеком, помехой не стало. Она сказала другое, глянув через плечо:
– Эти люди спят.
– Да.
– Убить их?
– Зачем?
– Я голодна.
– Не настолько, и скоро получишь много. А с ними мы вместе вернемся в лагерь, они ничего не запомнят, кроме того, что я хорошо знаю дорогу.
– Ты сделал так, что оба уснули.
– Это легко. И лучше для них - пусть отдохнут, - Энори прибавил задумчиво: - Они пытались слышать голоса мертвых с той стороны, где тихо, но сейчас умершая сидит среди них, и они никогда о том не узнают.
– Ты слишком многим позволяешь жить. Даже мне, - тускло рассмеялась женщина.
Голос ее был пылью - слежавшейся, плотной, издали похожей на мягкую ткань.
– Как тебя звать?
– спросил.
Она не ответила. Энори повторил вопрос, будто спрашивал в первый раз.
– Мое имя давно мертво, - сказала она неохотно.
– И тем более не тебе его знать.
– Я же должен как-то обращаться к тебе.
– Здесь нет других, и никогда не будет, пока мы наедине. Не пытайся изображать учтивость.
– Как знаешь... Твое имя, наверное, часто называл муж, даже будучи мертвым?
Ее лицо закаменело.
– Я буду звать тебя Яаррин. Красный цветок...
Она все-таки оставалась женщиной, и любопытство не вытравила даже смерть:
– Почему?
– Красота и кровь... все это ты.
– Не ври, что считаешь меня красивой, - усмехнулась женщина.
– Я видел многих гораздо лучше, - легко согласился он.
– Живых. А еще... среди моих цветов были и хищные. Часть их - невзрачные, не привлекут внимания, но если вглядеться, насколько они совершенно устроены для убийства, понимаешь, как хороши.