Кто стреляет последним (не вычитано!)

451

м

liiiJIi

– - Помните?..
– - прошептал Морозюк. Флейта, не закончив мелодии, стихла.

– - Помню, -- шепнул Игнатьев, и по спине его пробежали мурашки. Чертовщина -- опять эта флейта!

– - Даже интересно, -- сказал Морозюк.

– - Да, -- сказал Игнатьев и почему-то подумал об Отто Бабуке: флейта, что ли, виновата?.. Он посмотрел вверх: сквозь узкую щель амбразуры чуть брезжил смутный свет.

Морозюк растолкал Мамеда.

– - Вставай, вояк'а, всех немцев проспишь!

Игнатьев оправил капюшон маскировочного халата, опустил марлевую "паранджу" на лицо, взял винтовку, протиснулся к амбразуре.

Светало быстро. Теперь Игнатьев мог уже осмотреть лежащую перед блиндажом местность. Блиндаж был отрыт так, что огромный валун, который вечером показался Игнатьеву не таким уж и большим, закрывал убежище наполовину. Это делало блиндаж, укрепленный еще и шпалами, достаточно безопасным. Амбразура была под изгибом камня и днем наверняка терялась в его тени. "Хитро", -- отметил

Игнатьев.

– - Что видно, товарищ старшина?
– - спросил снизу

Мамед.
– - Смотри в оба.

– - Пока ничего, -- успокоил Игнатьев.

Однако замечание Мамеда напомнило Игнатьеву, что глядеть надо, и верно, в оба. Перед собой он увидел длинную под снегом гряду. Чтобы узнать, что по сторонам, он немного подвинулся вперед. Гряда далеко тянулась и влево, и вправо, скрывая собою немецкие окопы. Но ведь их-то и хотелось видеть Игнатьеву, и блиндаж должен быть приспособлен для этого. Однако, как ни тщился Игнатьев -- и становился на цыпочки, рискованно вытягивая голову в амбразуру, и заглядывая сбоку, -- вражеские позиции не просматривались. Как же так? Неужто блиндаж пулеметчиков, отлично оборудованный и замаскированный, -- пустое дело? Обзор отсюда был никудышный, сектор обстрела -- бесполезный: какой от него толк -- гряда! Блиндаж находился во впадине на скате холма, и хотя сам скат господствовал над низиной, где располагались вражеские траншеи, и они должны были неплохо просматриваться с него, впадина была настолько глубокой, что лишала на

52

I блюдателя этой возможности. Словом, блиндаж был в "мертвой" зоне.

– - Менять позицию надо, -- сказал Игнатьев с досадой солдатам.

Узнав, в чем дело, Мамед вспылил:

– - Я еще вчера сказал: зачем пэтээр сюда, зачем? Сиди, говорят, пойдут, говорят, танки -- стрелять будешь. Где танки? Куда стрелять?

– - Зараз, Микола Якыч, не вылезаемо: свитло, -- заметил Морозюк.

– - Будем до вечера загорать, -- зло отозвался Игнатьев. Он вновь обежал биноклем по-прежнему пустынную гряду ("А какой ей быть еще, черт возьми?") и, заметив слева на гребне приземистый корявый куст, решил пристрелять его для ориентировки.

Услышав выстрел, Морозюк и Мамед кинулись к Игнатьеву:

– - Чего там?

– - Для порядка, -- объяснил Игнатьев.

Немцы обстреливали правый фланг батальона, как по часам, ровно пять минут. Это был упорный, непрерывный налет, по одному небольшому участку. Казалось, немцы засекли очень важную цель и решили разнести ее в клочья. Несколько многоствольных минометов, перекликаясь и соперничая в скорости и вое, обрушили на этот участок из-за темнеющего на горизонте леса столько металла, огня и грохота, что Тай-мицкий переполошился, подумав, не вздумают ли немцы после такой подготовки атаковать.

– - Что у вас?! Эй, Петрухин! Что вы там?!
– - стараясь перекричать шум взрывов, неистово и недовольно орал Тайницкий в трубку, будто виновником случившегося был не противник, а командир третьей роты, подвергшейся обстрелу. Петрухин отвечал, но Тайницко-му не было слышно, и он продолжал спрашивать, при-I крывая трубку ладонью: -- Чего? Чего?

Грохот оборвался так же неожиданно, как начался, и в тишине одиноко повис громкий возглас Тайницкого:

– - Чего?!

Пораженный тишиной, комбат чертыхнулся, недоуменно оглядываясь, -- что, мол, стряслось?
– - и снова прилип к трубке. Теперь он молчал, слушая объяснения! Петрухина, и Зина заметила, как затрепетала огромная его рука. Лицо комбата побагровело.

– - Сейчас приду сам...
– - прохрипел он.

– - Ну что, товарищ майор?
– - забеспокоилась Зина..

Тайницкий, опустив голову, стоял над телефоном, не отвечал.

– - Товарищ майор!
– - окликнула Зина.

– - Собирайтесь со мной, -- глухо откликнулся Тайницкий.
– - Снайперов наших накрыли...

– - Каких снайперов?.. Тайницкий дернулся нервно:

– - Кричать зачем? Игнатьева нашего. Собирайтесь, -- кратко приказал Тайницкий.
– - Быстрее!
– - нахмурился он, видя, что Зина не двигается.

– - Я сейчас.

Тайницкий поднял с полу ее сумку.

– - Идем!
– - прикрикнул он, нахлобучивая шапку.
– - Бинтов здесь много?
– - он потряс сумкой.

– - Да, а что?..
– - взяла у него сумку Зина.

– - А то!
– - отрубил Тайницкий и пошел к выходу.

– - Может быть, не накрыли? А, товарищ майор?
– - бросилась за ним Зина.

Тайницкий шел быстро, в траншеях ему, большому и широкому, было узко, он протискивался боком, обдирая полушубок об острые выступы и камни, видно, не замечая этого. Когда кто-нибудь встречался на пути и приветствовал его, Тайницкий буркал "да, да", продолжая идти напролом, и тому ничего не оставалось, как либо вжиматься в стенку траншеи, уступая дорогу свирепому комбату, либо семенить впереди, чтобы юркнуть в первое попавшееся ответвление.

– - Товарищ майор, -- взмолилась Зина, -- что

было-то?

– - Петрухин говорит: били по его третьему взводу, только с недолетом. А там блиндаж этот с ребятами...

– - И... попали?
– - задохнулась Зина. Тайницкий встал, развернулся в траншее, будто раздвигая ее плечами.

– - Послушайте, Зина, -- сказал он с укоризной, ---вы медицинская сестра. Медицинская!

Смущенный и растерянный, Петрухин сбивчиво объяснял Тайницкому, что произошло. Докладывая, он надоедливо переспрашивал: "Ясно? Понятно?"

Тайницкий слушал, осторожно приподнявшись над бруствером окопа и рассматривая в бинокль скат холма перед собою, темные, неровные пятна воронок от немецких мин, заляпавших неглубокий снег, и молчал. Тайницкий видел: блиндажу досталось крепко, и если ребята живы еще, то долго ли продержатся, придавленные шпалами и землей, а может, и раненые? Он посмотрел на часы, сплюнул, негодуя и на то, что светит солнце, и что нельзя ни собой, ни кем другим рискнуть, отправив сию минуту к блиндажу, и что Петрухин ничего не может подсказать толкового и вообще все получилось скверно, безобразно, ужасно.

– - Стой, стой! Куда?
– - вдруг закричал Петрухин, испуганно показывая за спину Тайницкого. Оглянувшись, комбат увидел Зину. Не рядом, не с застывшими огромными глазами. Она была уже там, там, внизу, на скате холма, на открытом скате, видная не только ему и Петрухину, но и всем, со всех сторон.

Слева, из-за высоты, оголтело и быстро затарахтел немецкий пулемет, и всем сразу стало ясно, что немцы стреляют по Зине, и все рванулись в ту сторону, прижавшись к передним стенкам окопов, и, вытянув шеи, прилипли глазами к маленькой фигурке, мелькающей среди камней.