Кто такая Айн Рэнд?

Тогда, в конце 1957-го, протеже романистки было всего двадцать семь лет, но все последователи Рэнд знали, что она считает его состоявшимся гением в области, с которой сама, по собственному признанию, ненавидела иметь дело. Рэнд считала психологию запутанной и иррациональной, но, тем не менее, рукоплескала талантам Брандена по части перенесения ее принципов в эту сферу. Под этим она понимала, что, поскольку эмоции проистекают из мыслей, страдающий неврозом человек обязательно является вместилищем неких неправильных, невнятных или противоречивых идей, которые сами по себе ее не интересовали. Однако если человек не являлся аморальной личностью, она была уверена, что Бранден сумеет помочь ему перестать беспокоиться. Когда молодые друзья приходили к ней, чтобы поговорить о своих проблемах, она обычно отправляла их к Натану для длительной или продолжительной терапии – в зависимости от природы их проблем и жалоб. Поскольку ее рекомендации имели в этом кругу силу закона, в то или иное время Натан успел подвергнуть терапии практически каждого из участников «Коллектива». За свои сеансы Натан брал пять долларов в час.

Мюррей Ротбард снова стал человеком со стороны, который одним из первых заметил это новое направление. Он восстановил контакт с Рэнд после того, как прочитал «Атлант расправил плечи», работу, которую он воспринял «не только как величайший из когда-либо написанных романов, но и как одну величайших когда-либо созданных книг, художественных или нехудожественных». В чрезвычайно откровенном письме Ротбард не только воздавал почести роману Рэнд как «неисчерпаемой сокровищнице», но и извинялся перед Айн за то, что избегал ее в прошлом. Веря, что автор «Атланта» должна встретить его признание в надлежащем расположении духа, он рассказал, что их предыдущие встречи оставили его подавленным. Но это была его вина, а не ее. Он признался: «Я пришел, чтобы приветствовать вас как солнце, как существо, огромной силы, дающее миру великий свет – но подойдя слишком близко, я, кажется, обжегся». В этих словах можно было заподозрить некоторую наигранность – но Ротбард искренне стремился заполнить разрыв, который он сам создал между собой и Рэнд. «Пожалуйста, дайте мне знать, если я могу каким-либо образом поспособствовать росту продаж вашего романа», – написал он и заключил свое предложение мира резким выпадом в адрес одной из негативных рецензий на «Атланта». В течение последовавших за этим нескольких недель «Коллектив» и «Крут Бастиа» вновь оказались в тесном контакте.

Однако долго это не продлилось. Вскоре Ротбард начал уставать от «рэндианской» рутины. Его выводило из себя, когда остальные спрашивали, почему он пропустил какое-либо из объективистских собраний. Он начал сомневаться в эффективности Натана как терапевта – в особенности после того, как Натан стал критиковать его брак с христианкой Джои. Союз двух людей, которые придерживаются противоположных взглядов, является изначально нестабильным, доказывал Бранден Ротбарду. Он должен найти себе новую партнершу, которая разделяла бы с ним рациональные атеистические предпосылки. Надеясь побороть свою боязнь путешествий, Ротбард продолжал посещать сеансы терапии даже после того, как начал сомневаться в том, что Натан действительно сможет помочь ему. Натан обещал, что они вдвоем предпримут вылазку за пределы города, но это путешествие так никогда и не состоялось. Тем временем Ротбард был приглашен на научную конференцию, которая должна была состояться в штате Джорджия девятью месяцами позже. Он очень надеялся, что к тому моменту Натан сумеет вылечить его.

Но вместо этого конференция стала отправным пунктом для нового – и на этот раз окончательного разрыва между Ротбардом и общиной Рэнд. Трения начались из-за стойкой верности Ротбарда анархистским идеалам. После почти шести месяцев регулярного общения Рэнд и «Коллектив» ожидали, что Ротбард убедится в неэффективности анархизма. В июле 1958 на специальном собрании в субботу вечером были запланированы дебаты между Ротбардом и Рэнд. К тому времени Ротбард понял, что он «всем нутром ненавидел Натана и Айн, и всю остальную их шайку». После напряженного сеанса у Натана он решил прекратить и терапию и отношения с группой Рэнд в целом. На следующий день Натан позвонил ему и предложил встретиться снова, на этот раз – в присутствии Рэнд. Как оказалось, он подозревал Ротбарда в том, что тот беззастенчиво позаимствовал фрагменты работ Рэнд и Барбары Бранден в докладе, который подготовил для приближавшейся конференции. Ротбард в гневе повесил трубку. С вечерней почтой он получил письмо от адвоката Рэнд, которое разъясняло подробности обвинения в плагиате и угрожало судебным процессом как против самого Ротбарда, так и против организатора конференции, немецкого социолога Гельмута Шека.

Эта конфронтация вскоре переросла в настоящий театр военных действий между «Коллективом» и «Кругом Бастиа». Джордж Рейзман и Роберт Гессен, ранее бывшие верными сторонниками Ротбарда, заняли в споре о плагиате сторону Рэнд. После напряженной перепалки Ротбард вышвырнул Рейзмана из своей квартиры. В течение следующих нескольких дней участники двух интеллектуальных объединений вели между собой раздраженные телефонные разговоры. Когда пыль улеглась, стало ясно, что Ротбард потерял и Рейзмана и Гессена, которые ушли в «Коллектив». В качестве драматического жеста Джоуи Ротбард послала каждому из них по разорванной долларовой купюре – в знак разрыва их отношений с товарищами. Гельмут Шек, редактор National Review Фрэнк Майер, а также Ричард Корнуэлл в результате этой истории также порвали всякие отношения с Рэнд и ее последователями, объявив их «сумасбродами». Ее обвинения в плагиате они нашли совершенно безосновательными. Идеи, которые Рэнд пыталась объявить своими, отмечал Шек, циркулировали в обществе на протяжении столетий. Ротбард, все еще страдавший от своей фобии, не смог поехать на конференцию, как было запланировано.

После того инцидента Ротбард всей душой возненавидел Рэнд и ее последователей. Его по-настоящему задела враждебность Натана, с которым он, во время сеансов терапии, делился информацией чрезвычайно личного характера. Не менее печальной была потеря Рейзмана и Гессена, двух давних друзей, которые теперь обвиняли его в аморальности и интеллектуальном бесчестии. Ротбард был потрясен до глубины души. Он написал длинную памятку для самого себя, перечислив девять «грехов рэндизма», а также отдельный список рэндистских ересей. Он утешал себя мыслью, что, поскольку обвинения, которые выдвигали против него Натан и Айн, являются совершенно необоснованными, их никто и никогда не сможет принять всерьез. «Теперь для меня полностью очевидно, каким презренным клоуном на самом деле является Бранден, – писал он своим родителям, заключая: – Я определенно очень рад, что освободился от этого психопата». Вновь вспоминая теперь рецензию Уиттакера Чемберса на «Атлант расправил плечи», Ротбард теперь понимал, что его предупреждали. Он отправил Чемберсу письмо с извинениями за свои прежние нападки и благодарностью за то, что критик помог ему распознать диктаторскую натуру Рэнд. Позднее Ротбард написал сатирическую пьесу о Рэнд – «Моцарт был коммунистом», а также брошюру, озаглавленную «Социология культа Айн Рэнд». Он стал ее могущественным врагом, который делал все возможное, чтобы направить негодование либертарианского мира против этой женщины и ее соратников.

К осени 1958-го Рэнд впала в клиническую депрессию. Поначалу никто не заметил ее подавленности. Продажи «Атланта» были высоки. Письма от поклонников сотнями приходили каждую неделю. Благодаря стараниям Бранденов, ее растущая репутация в качестве оригинального мыслителя и публичного оратора привлекала все новых читателей. Рэнд получала приглашения на конференции и симпозиумы со всех краев Соединенных Штатов. Она была финансово обеспечена. У нее были прекрасный добрый муж и яркий молодой любовник. Но, несмотря на все это, она была глубоко несчастна. Все чаще стала она говорить с друзьями о горьком отвращении, которое испытывала к окружающей культуре. В разговорах с Фрэнком и Бранденами Рэнд жаловалась, что не может понять, почему ее шедевр был злобно раскритикован, принижен и умышленно неправильно истолкован, будучи поданным в свете, прямо противоположном тому, что она написала. Она прклинала населявших литературный мир «Китингов» и «Тухи», которые, как она считала, пытались намеренно уничтожить книгу. Куда смотрели те сильные, творческие и самостоятельные люди, которых она всегда превозносила? Почему ведущие ученые и бизнесмены страны не поднялись на ее защиту, ограничившись лишь выказыванием личного расположения? Почему не нашлось хотя бы одного интеллектуального гиганта, которому хватило бы смелости публично заявить о значимости и ценности ее работы, как делали молодые люди из ее ближайшего окружения?

Снедаемая отчаянием и тревогой, Рэнд стала отказываться от приглашений на общественные мероприятия, предпочитая остаться дома. Постепенно Брандены стали понимать, что ее состояние выходит далеко за рамки разочарования, вызванного провалом книги. Во время их визитов и в телефонных разговорах она жаловалась на то, что повсюду видит, как в обществе приветствуются посредственность, цинизм, самоуничижение и злоба. Месяцы шли за месяцами – и Айн Рэнд почти каждый день плакала от разочарования и горя. Она разорвала отношения со многими из старых друзей и знакомых, а с теми, с кем продолжала общаться, виделась крайне редко.

Глава 31 Подъем с глубины

В начале 60-х Рэнд начала постепенно выходить из своего летаргического депрессивного состояния. К этому моменту Айн поняла, что существование в широком интеллектуальном сообществе – штука совсем непростая. Когда она, чтобы укрепить свою репутацию, вступала в контакт с кем-нибудь известным, ей крайне редко удавалось с первого раза произвести благоприятное впечатление. Ей не понадобилось много времени, чтобы оттолкнуть от себя и Сиднея Хука, известного философа-антикоммуниста из университета Нью-Йорка. Хук впервые услышал о Рэнд от Барбары Бранден и Леонарда Пейкоффа, которые были его студентами. Ему показалась подозрительной сила, которую имела Рэнд над своими последователями – они казались ему зомбированными или загипнотизированными ее идеями. Потом Пейкофф, изучавший вводный курс философии в рамках своей кандидатской диссертации, произвел фурор, процитировав в своей работе Айн Рэнд вместо Иммануила Канта. Рэнд была смущена поднявшимся шумом, но не преминула воспользоваться случаем, чтобы завязать переписку с Хуком. Она заявила, что восхищается его взглядами и очень заинтересована в том, чтобы между ними установилось взаимопонимание – но он отказался встретиться с ней. Когда они, наконец, были представлены друг другу в университете Висконсина, куда оба приехали на симпозиум по вопросам этики, Хук не был впечатлен. Позже он сказал Барбаре: «Мне показалось, что пока я говорил, она не столько слушала, сколько ждала, пока я закончу, чтобы поскорее самой вступить в разговор. И в своих ответах она не продемонстрировала какой-то особой способности к анализу». Хуку не импонировало страстное желание Рэнд видеть вокруг себя людей, жадно ловящих каждое ее слово и беспрекословно соглашающихся с каждым ее утверждением.

Рэнд продолжала изучать труды профессиональных философов, обмениваясь книгами и краткими письмами с Йельским профессором Брэндом Бланшаром, считавшимся в Америке того времени ведущим толкователем Аристотеля. Позднее она также стала общаться с деканом философского факультета колледжа Хобарт Джорджем Уолшем, который в конце 60-х стал одним из студентов ИНБ. Однако самым многообещающим среди ее новых знакомых был молодой успешный профессор философии, специалист по этике Джон Хосперс. Рэнд познакомилась с ним в Бруклинском колледже, где Хосперс преподавал. Джон был поражен ее необычными взглядами, и они провели вечер, погрузившись в насыщенный философский разговор. После того, как Хосперс переехал в Калифорнию, они обменивались длинными письмами. Он был наповал сражен прозой Айн Рэнд и в буквальном смысле рыдал, когда читал «Источник».

Столь верноподданническое отношение удерживало его рядом с Рэнд даже невзирая на то, что она допускала уничижительные высказывания о его профессии. Хосперс считал, что ее неприятие абсолютно всех современных философов довольно сложно принять. Он говорил ей: «Я вижу на лицах студентов, как все это начинает усваиваться у них в головах – как опыт мировой философии интегрируется в их собственное сознание, благодаря моей умелой подаче и наводящим вопросам. Потом я прихожу домой и получаю письмо от вас – за которое я очень благодарен, но в котором вы жестко осуждаете всю современную философию в целом – включая, вероятно, и то, что я трудолюбиво изучал в течение столь многих своих рассветных часов». Однако, он продолжал считать взаимовыгодным свое интеллектуальное партнерство с Рэнд, общение с которой было для него чем-то вроде мотивирующего спарринга. Рэнд помогала ему прояснить свои политические взгляды, подталкивая Хосперса в сторону более либертарианской позиции.