Кто услышит коноплянку?

– Если знаешь, говори быстрее. Мы без тебя знаем, что он спал.

– Зря вы набычились, товарищ. И как бы вы без меня узнали, что он спал? Потом пошел он в Зайцево, а я говорю ему: зачем? Если вам, говорю, на Луну, так лучше сверток сделать...

– Все, братаны, у старика крыша поехала.
– У Бугая начиналась истерика.
– На какую Луну, какой сверток?

– Сверток - это по-нашему поворот. Свернуть то есть надо. И в Зайцево не заходить. Крюк лишний. А Луна - это деревня такая у нас есть. За ней Николаевка, Бобрики. А вы что, про Луну - небесное светило подумали?

– Бобрики на карте есть, - подал голос Шурик.
– Так он в сторону Оки пошел?

– Туда. В ту сторону, говорит, пойду. Посмотрю, говорит, на великую русскую реку.

– Все правильно, хлопцы.
– Шурик повернулся к Бугаю и Гнилому.

– Смотрите. Он, наверное, такими тропами до Манаенок пойдет, оттуда на Арсеньево - и прямиком до Старгорода.

– Что будем делать?
– спросил Гнилой.
– Мы мимо этих Лун сможем проехать?

– А то нет, - опять подал голос старик.
– Только вот догоните ли вы его?

– Не твоя печаль, батя.
– Гнилого уже не интересовал пастух.
– Значит, в Бобрики сейчас, Шурик?

– Да. Но боюсь, он там сегодня заночевал и теперь уже к Оке подходит.

– Что же делать?

– Попытаемся его до Оки перехватить, если не получится, сворачиваем на Белев и на Манаенки. Он их не минует. Лес кругом большой. Точно, ему только на Манаенки идти. Если вниз, на Чернь, то это крюк.

– Правильно говорите, товарищ, - напомнил о себе дед.
– А как насчет бутылочки, люди добрые? Гнилой посмотрел на деда, будто первый раз увидел:

– Тебе закурить дали? Дали. Возьми еще одну сигарету и давай - иди, паси коров.

– Понятно, - вздохнул пастух.
– Диви я знал, что вы так слово свое нарушите, я бы того человека вам не выдал.

– Ты сейчас договоришься. Поехали, братки.

– Народ пошел, - недружелюбно оглядывая старика, проворчал Бугай.
– Два слова сказал - гони ему бутылку. Простой, твою мать!

– Так вы же обещали.

– Утром вредно начинать пить, дедушка, - миролюбиво произнесла Юля.
– И, кстати, что такое "диви"? Дивиться, что ли?

– Почему начинать? Мы бы продолжили, - ответил старик.
– А диви - это по-нашему "если бы"... Они уже сели в машину, когда старик обратился к Гнилому:

– Мил человек, дюже ты мне по нраву пришелся. Хочешь, я тебе анекдот расскажу?

– Валяй, только быстрее, - разогревая мотор машины, ответил Гнилой.
– Забавный дед.

– Стоят в загоне три быка.

– Три кого?
– переспросил Бугай.

– Быка.

– В смысле с рогами?

– А в каком же еще?
– искренне удивился старик.
– Стоят, значит, спокойно, пока не узнают, что председатель колхоза нового быка привезти хочет. Разволновались бычары. Первый говорит: "Я уже пять лет свое дело делаю. Пятьдесят коров - мои, ни с кем я делиться не намерен. Пусть этот новенький только подойдет". Второй поддерживает: "Я здесь четыре года. Тридцать коров - мои, законные. Пусть только новенький подойдет". Третий, самый молодой, тоже права качает: "Я здесь два года живу. Три коровы - мои. До победы буду за них драться". Говорили они, говорили, а тут и новенького привезли. Смотрят, выгружают из грузовика такого здоровенного быка, какого свет не видывал. Бугай, одним словом.

– Как ты сказал, дед?
– опять перебил пастуха Бугай.
– Повтори.

– Господи, и откуда вы такие взялись? Совсем русских слов не понимаете. Бугай - это значит здоровый очень.

Впервые за три дня Юле стало весело.

– А, ты в том смысле, - примирительно сказал Бугай.
– Продолжай, интересно.

– Увидели они бугая этого, первый бык и говорит: "Зачем мне столько коров? И вообще, я притомился, надо отдохнуть малость". Второй тоже на усталость жалуется, мол, четыре года без роздыха тружусь, пущай новый поработает. И только третий бык, молодой самый, голову нагнул, копытом землю бить начал, сопит вовсю. Товарищи говорят ему: "Опомнись! Что тебе дороже, жизнь или бабы, то есть коровы эти?" А он им в ответ: "Я и не думаю драться, я просто хочу, чтобы он сразу понял, что я бык". Ну, ладно, прощевайте, товарищи. Машина тронулась под громкий смех Гнилого, Бугая и Шурика. Юля молчала. Ей почему-то смеяться не хотелось.

– Иван Леонтьевич, - к старику подошел помощник.
– Кто это были?

– Бандюки.

– И чего они хотели?

– Чтоб я грех на душу взял.

– Ну и как, взял? Старик строго посмотрел на своего помощника:

– Ерунду говоришь, Петрович. Ты лучше подумай, где нам бутылек раздобыть. * * *

Проснулся Киреев от холода. Уже рассвело. Место, где он остановился, изменилось удивительным образом. Все вокруг заволокло туманом. И тишина стояла как при сотворении мира. Единственный шанс согреться - это отправиться в дорогу. Быстро собравшись, Киреев на прощание оглядел то место, где провел ночь:

– Спасибо, Господи. Мне было здесь хорошо. Странно, но на память пришел мультфильм из детства. Кажется, он назывался "Паровозик из Ромашково". Там симпатичный паровозик то убегал в лес за ландышами, то встречал рассвет, то слушал соловьев. Возмущенному пассажиру, который боялся опоздать, паровозик отвечал так: "Но если мы не услышим соловья, мы опоздаем на целый год". Неожиданно для себя Киреев произнес фразу, которую впоследствии он будет повторять очень часто: "Если я не увижу Лихвин, я опоздаю на целую жизнь".

Глава двадцать девятая

После знакомства с Лизой и ее родителями жизнь Софьи круто изменилась. Отошли на второй план картины, хотя Воронова по-прежнему много времени уделяла своей "Белой розе". Сказать точнее, изменилась она сама. В каких-то сорок дней уместились смерть Смока, знакомство с Киреевым, все эти страсти по иконе. Наконец, встреча с Лизой. Софье было все труднее и труднее повторять свои слова заклинания: "Я счастлива. Жизнь прекрасна и удивительна". Сразу приходили на память последние слова Воронова. А еще вспоминались глаза Иры Бобровой. Любовь, страх, надежда - все было в этом взгляде. И - благодарность, когда Софья передавала Бобровым деньги. До сих пор Вороновой было неудобно за эту благодарность, за суетливость в движениях, которая вдруг появилась у Виктора. Милые, добрые люди - за что им такая беда? И она, Софья - холеная, довольная собой, считавшая несчастьем отсутствие в доме горячей воды в течение нескольких часов... За что Бобровым благодарить ее? За то, что к деньгам Киреева приплюсовала энную сумму от щедрот своих? Но больше всего поразила Софью эта маленькая девочка. Наталья Михайловна, с которой Воронова познакомилась немного позже, обстоятельно рассказала Софье о болезни Лизы. Котеночкину обе Софьи привлекли к осуществлению своих замыслов. Мещерская занималась бумажными делами, Софья взяла на себя роль пропагандиста, Наталья - просветителя. Ежедневно два-три часа Воронова и Котеночкина проводили вместе. То Наталья водила свою новую знакомую в хосписы, клиники, то Софья вела ее к "нужным" людям, от которых, как верила Воронова, многое зависело. К своему огорчению, она поняла, какая огромная разница между словами одобрения и сочувствия, которые они с Натальей Михайловной слышали с лихвой, и конкретными делами. Еще более неприятно поразили Софью многие ее подруги, жены состоятельных людей или сами занимавшиеся бизнесом. Они охотно покупали картины за сумасшедшие деньги, летали в Париж, чтобы заказать себе новый наряд, но когда Софья рассказывала им о Лизе, о больных детях, ей отвечали примерно так: "Все эти фонды... Разворуют ведь деньги. Пусть этим занимается государство". Или: "Я уже помогаю одному фонду", хотя по глазам было видно, что не помогает. Воронова расстраивалась, а Наталья успокаивала ее:

– Софья Николаевна, не принимайте все так близко к сердцу.

– Почему?

– Добрые дела надо делать с крепким сердцем. А то и другим не поможете, и себе здоровье испортите.

– Наталья Михайловна, я же знаю, какие деньги эти люди на ветер бросают... Мы стольким бы детям помогли...

Наталья Михайловна погладила Софью по руке. Улыбнулась.

– "О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух"... Вы еще много открытий сделаете. Как правило, отдают те, кто отдает последнее.

– Почему так? Вы извините меня, Наталья Михайловна, за слезы. Я, наивная, после первой встречи с Лизой думала, что стольким детям помочь могу. Киру, то есть Киреева, увижу, похвастаюсь. А в результате... Фонд создаем, а что толку?

– Вы... как бы это мягче сказать... в красивой золотой клетке жили. И продолжаете жить, только дверца открылась, и вы можете то вылетать из клетки, то возвращаться обратно. Я и сейчас не знаю...

– Стоит ли мне вылетать?

– Да. Вот вы про своих знакомых говорили, что на пустяки они деньги тратят. Но ведь и среди "новых русских", простите, люди разные бывают.