Кто в армии служил...

Так было во дворе, в котором Блинов вырос: был Жорка, которого все боялись и тихо ненавидели, у которого были шестерки на побегушках, был и объект издевательств, согласившийся с этим (а куда денешься). Жорка не перегибал, в детских играх участия не принимал (у него были уже свои дела), поэтому его власть воспринималась как данное, и детство все равно было счастливым. Жорка закончил жизнь в тюрьме с отнявшимися ногами, не дожив до сорока. (Всегда лучше подождать, когда труп врага пронесут перед твоим домом.)

Так было в пионерских лагерях, в которых Блинов провел несколько сезонов. Обычно в отряде находились несколько человек, физически более развитых, и уже приблатненных, и уже попробовавших девушку (по их словам). Среди них, естественно, выделялся лидер. Они устанавливали свои порядки и свои привилегии – лучшие куски, лучшие места (как бы в предчувствии, что рано или поздно придется спать возле параши), не участвовали в уборке, назначали объект для насмешек и т. д. Несколько шестерок вилось вокруг них. Все с этим смирялись, поэтому особых конфликтов не было. Блинов здоровым не был, драться не умел, но хорошо играл практически во все спортивные игры, особенно в футбол. Это ценилось, и его, а также таких, как он, не трогали. Смотрели косо, как всегда смотрят на выделяющихся людей, но не трогали. Оскорбленных и униженных Блинов не защищал просто по малодушию, но и защитников не встречал – разве что в кино.

Так было и в армии, так есть и в других исправительных заведениях. Мерзавцы, которые издеваются, избивают, доводят до самоубийства, есть и в армии, и эти случаи иногда попадают в прессу. Но на гражданке их несравненно больше, и большинство попадают в тюрьму еще до армии. Они – неизбежное зло, возможно, необходимое.

Блинову удалось поднять человек семь-восемь, которые встали то ли из жалости к молодому и, видимо, не злому пока лейтенанту, то ли на всякий случай. У вагонов его ждал лейтенант с красной патрульной повязкой. Он жестом пригласил Блинова следовать за ним. Они зашли за вагоны. Здесь два аккуратных патрульных солдата охраняли двух небрежно заправленных – очевидно, дембелей. Их лица показались Блинову знакомыми.

– Твои? – спросил начальник патруля.

– Похожи, – промямлил Блинов, – я еще не всех знаю, первый день в части.

– Ладно, забирать не буду, – сказал лейтенант, – поймали на станции, покупали вино. Забирай засранцев, но смотри за ними лучше.

Патруль ушел, а раздосадованная парочка, нимало не смущаясь, не обращая внимания на Блинова, двинулась прямиком в овраг. В этот момент второе Я, до поры до времени находившееся где-то внутри (бывает так: смотришь на себя со стороны и думаешь – ну что этот идиот несет и откуда он взялся), заорало голосом Блинова, неожиданно даже для него самого:

– Стоять! (Дальше шли эмоции на вполне командном языке, которым, как оказалось, Блинов на сборах все же в какой-то степени овладел, но не пользовался.) Взяли лопаты и вперед, или я сам сдам вас на губу!

Дембели, ворча и не веря в угрозы лейтенанта, лопаты все же взяли. Ненадолго, конечно, но все же. Находясь и дальше под воздействием адреналина, Блинов на обратном пути закрыл расселину (как Александр Матросов амбразуру) и направил что-то вроде строя (настоящий строй ему сделать не удалось) через КПП. Стадо баранов, недоумевая и ворча (с ума, что ли, сошел лейтенант), покорилось – у стада нет высокой цели, поэтому оно всегда покоряется целеустремленной силе погонщика или овчарке. На территории гарнизона среди побеленных бордюров и плакатов, призывающих и наставляющих, ворчащая масса сама собой превратилась в не идеальный, но вполне различаемый строй, а на подходе к казарме даже дембели как-то подтянулись. Комбата боялись – это вам не двухгодичник-интеллигент. И не зря, – но об этом в другой раз.

Караул

Караул – это не в смысле «помогите, убивают», а выполнение боевой задачи по охране особо важных объектов. В караул на сутки заступает рота (батарея) с лейтенантом во главе:

Не для хохмы, не для шутки назначается на сутки

Не какой-нибудь там хер, а дежурный офицер.

Целый день он все сидит и в окошко все глядит.

Как появится начальник, он кричит во весь…

И так далее.

На каждый пост назначаются три бойца, которые, сменяясь под руководством разводящего сержанта каждые два часа, охраняют объект. Два часа на посту, два часа бодрствования (изучение устава) в караульном помещении, два часа отдыха в комнате отдыха (все «отдыхающие» на одном жестком топчане, ноги висят, смрад от портянок – до интоксикации). На посту тоже можно научиться спать, но стоя и с открытыми глазами, так чтобы при малейшем шорохе спросонья заорать: «Стой, кто идет», «Стой, стрелять буду», но ни в коем случае не стрелять. Солдат заступает на пост с автоматом и полным магазином. Именно в карауле происходят всякие нехорошие случаи, типа расстрела сослуживцев или самоубийств.

Блинов попал в караул на второй день службы, что бесчеловечно, потому что никто ничего ему толком не объяснил, а комбат сказал: «Читай устав». Устав он прочел, но в караульной службе есть тонкости, которые в уставе не отражены. Самую тонкую вещь он узнал на следующий день во время смены. Конечно, комбат предупредил его, что он должен тщательно все принять (караульное помещение, объекты, посты и др.). Принимал старшина батареи (дембель), он принес список замечаний типа: на втором посту не горит лампочка, на четвертом – повреждено ограждение, на пятом склад не опломбирован и т. д. и, наконец, в караульном помещении столы изрезаны, уставы исписаны. Сменяемый лейтенант (такой же двухгодичник, но с опытом) объяснил: на второй пост электрика вызвал (будет после ужина), дыра в заборе была всегда (через нее люди ходят), склад не функционирует (прапора не найдешь) и т. д., а столы и уставы изрезаны и исписаны со времен Великой Отечественной, а может быть и раньше.

На следующий день на смену прибыл караул из другой роты во главе с двухгодичником, который оказался намного педантичнее. Блинов был рад, что никаких происшествий не случилось и все объекты целы. Однако новый начкар (начальник караула) предъявил список замечаний, который содержал все те же, плюс еще какие-то, из которых наиболее возмутительным было отсутствие четырех капюшонов на плащ-накидках (ясно, что их и не было давно). Блинов попытался дать ему те же объяснения, но новый начкар их почему-то не принял. Он потребовал: на второй пост электрика тащи, дыру в заборе надо заделать (ну и что же, что люди ходят, дыру всегда заделывают), склад должен быть опечатан, уставы заменить, столы зачистить, капюшоны ищи где хочешь. Еще он сказал, что первый раз видит такого мудака.

Электрика старшина привел, другие недостатки устранять не стали, так как старшина сказал, что так было всегда и ничего страшного. Они вместе пошли на доклад к дежурному по части – комбату Блинова. Того, в свою очередь, меняет ротный этого X. Теперь эти два капитана объяснили Блинову популярно, кто он есть. В конце концов, комбат пообещал дыру заделать завтра, уставы частично заменить, по остальным недостаткам сошлись на том, их не исправишь.

В десятом часу вечера все вместе они пошли на доклад к начальнику штаба по прозвищу Мао Цзедун, или просто Мао, за сходство грушевидной головы и не только. Несмотря на договоренность, новый дежурный список замечаний вручил начальнику штаба. Тот был не в настроении – как всегда, выяснилось позже. После небольшой паузы он спокойно и вместе с тем зловеще спросил Блинова: «Тэщ лейтенант, вашу мать, вы какого… вместо несения службы там делали» (как оказалось, это было самое мягкое выражение). Почувствовав угрозу, Блинов стал лихорадочно соображать, что же можно ответить (потом он хорошо усвоил, что надо, стиснув зубы, молчать, ибо каждое твое слово будет стопроцентно использовано против тебя, как предупреждают в кино американские полицейские). К счастью, страх парализовал его мозг, и он не успел ничего придумать. Мао вскочил и начал орать. Орал минут пять, употребляя исключительно нецензурные (мягко говоря) выражения (начиная с командира роты они все виртуозно владеют командным языком). Из этого ора следовало, что Блинов, раздолбай (естественно, он использовал значительно более грубые эпитеты), проедал пять лет хлеб рабочих и крестьян (учился в университете), чтобы развалить Советскую Армию, и почти уже ее развалил. Закончил он в таком смысле, что этого мудака не менять, пока не сошьет капюшоны на плащ-накидки.

Комбат послал Блинова к старшине, чтобы тот что-нибудь придумал. Уже после отбоя старшина нашел кусок брезента, из которого солдаты как-то нарезали что-то, что можно было использовать если не как капюшоны, то как обычный женский платок, и «капюшоны» эти всучили-таки смене.

Блинов вернулся в свой сарай с окном ниже уровня дороги и вечно сырыми простынями около одиннадцати вечера, не раздеваясь лег на кровать, отвернулся к стене и впал в глубокую депрессию. Больше всего его ужасала мысль, что этот кошмар будет продолжаться еще два года.