Кто вы, юкагиры

Ледовитый океан удивил меня своей пресной водой. Местные жители на ней варят уху, но для чая она все-таки не пригодна. Прибой не выбрасывает на берег ни морской капусты, ни панцирей крабов. Берег усеян только плоской черной галькой и плавником^[6]. Плавник — своего рода манна небесная в условиях полного отсутствия леса.

Тундра в здешних краях — это сочная осока, мхи, ерник, ивняк и багульник, стелющаяся брусника (на удивление крупная) и сыроежки (на удивление мелкие)…

Однажды я отправился в бухту Сатыгын-тала. Часть пути шел пешком; за мной плелась моя лошадь. Ноги то и дело проваливались в травянистую топь. Лошадь проваливалась чуть не по брюхо, она рывком освобождала то передние, то задние ноги… Под пластами земли здесь лежал рыжеватый торф. Он, как губка, пропитан водой. Но в тундре есть и сухие места — на вершинах сопок, а чаще — по берегам рек и озер.

Озера — главная достопримечательность тундры. Колымский исправник барон Г. Л. Майдель, путешествовавший сто лет назад между низовьями Индигирки и Колымы, возымел благое намерение нанести на карту все встреченные им озера. Но озер оказалось слишком много… Чтобы получить полное представление о местности, писал Майдель, «было бы достаточно взять краску кистью и брызнуть ею на бумагу — это и было бы самой верной передачей истинного положения вещей» ^{2}.

Обилие озер между Индигиркой и Колымой позволяет жителям совершать далекие путешествия, перетаскивая лодку из одного водоема в другой.

Согласно поверьям юкагиров и эвенов, озера — это места лежки мамонтов, равно как реки — следы их троп… Индигирские юкагиры называют мамонта турхукэнни — «земляная корова». «Во времена, когда жили мамонты, — говорят они, — людей не было, земля диковала. Земля тогда была молодая, теплая, в тундре росли деревья. Потом она состарилась, и мамонты вымерли…»

Но, когда я глядел на тундру с ее заболоченными оврагами, мне начинало порою казаться, что мамонт вот-вот выйдет из ее глубин, отряхнется и зашагает по низкой траве, по мхам, выжимая ногами воду, срывая хоботом тоненькие побеги тальника^[7]…

Берега рек, пересекающих тундру, выложены серым песком с иловатой глиной. Над водой нависают подмытые глыбы, под которыми могут бесследно исчезнуть и человек, и животное.

В теплое время года верхний слой мерзлоты оттаивает и грязевые потоки стекают с обрывов в реки, озера и в океан. У берегов образуется жидкое месиво — няша. Летом она твердеет — ее «уколачивает» ветром и сушит незакатным солнцем.

В низовьях Индигирки я видел горизонт, затянутый цепью бесконечных холмов — то далекий, то близкий. Это тянулась с запада на восток однообразная бесконечная тундра…

Кто назвал тундру «тундрой»? Может быть, финны, у которых слово тунтури значит «высокая безлесная гора». А может быть, тунгусы, у которых слова дуннэ и дунрэ означают «земля», «суша», «материк»? Русские старожилы Северной Якутии называют тундру сендуха.

Летом в тундре часто моросит мелкий дождичек — бус. Тундра делается расплывчатой, серо-зеленой. Единственные яркие пятна — цветы «гусиный клюв» и «гусиная лапка», но они недолго радуют глаз. Туманы с ветрами угнетающе действуют на непривычного человека.

Основная «живность» в летней тундре — комары. Для них здесь придуман хороший эпитет: заданные. Да, они «давят» и «задавливают»…

«Как песком в глаза сыплет», — говорят о комарах местные жители. С гнусом — комарами и мошками — у них связаны некоторые приметы. Если комары «лезут» на человека сильнее обыкновенного, значит чуют сильный ветер. Если вдруг налетит несметное множество мошки, жди северного ветра.

Комары — одна из причин миграций диких оленей, совершающих за год два больших перехода: весной — из тайги и лесотундры к берегам Ледовитого океана, а осенью — обратно, на зимовку, под защиту деревьев.

Местные жители любят острить: «У нас двенадцать месяцев — зима, остальное — лето». Это отчасти правда. Признаки зимы угадываются на Севере еще летом. В начале августа солнце уже начинает «закатываться», а в середине августа успевает выпасть первый снежок. В небе загорается первая звезда. В конце августа появляется первый сполох северного сияния в виде узкой переливающейся полосы, вытянутой с запада на восток и наклоняющейся к югу. Сполох несет с собой что-то тревожное: за ним следует ветер, которому предшествует дальний шум, поднимаемый им.

Северное сияние захватывает воображение самого флегматичного человека. Дж. Кенан, служащий Русско-американского телеграфа, наблюдал в 1865 г. северное сияние на Анадыре. «Весь земной шар, — пишет он, — казался объятым пламенем. Широкая блестящая арка, переливавшая всеми цветами призмы^[8], стянулась радужной дугой с востока к западу, и желто-красные лучи шли перпендикулярно из дуги к зениту. Каждую минуту широкие светлые полосы, параллельные, радужные дуги неожиданно показывались на севере и быстро, величественно опоясывали небо.

Центральная арка постоянно колебалась, дрожала и меняла цвета, исходившие из нее лучи быстро перебегали с места на место. Через несколько минут эта лучезарная арка начала тихо двигаться к зениту и под нею появилась вторая, столь же блестящая и с такими же лучами; с каждым мгновением зрелище становилось все величественнее. Светлые полосы быстро обращались на оси, лучи торопливо сновали взад и вперед от концов арок к центру, а по временам на севере появлялась громадная волна пурпурного цвета и заливала все небо багровым сиянием, отсвечивавшимся на белом снегу. Но вот пурпурный цвет неожиданно исчез и появились оранжевые лучи, от которых в одно мгновение все небо как бы было в огне. Я притаил дыхание и ожидал страшных ударов грома, какие, мне казалось, должны были следовать за таким неожиданным молниеносным сиянием; но на небе и на земле все было тихо и не слышно было ни малейшего звука, кроме полувнятного шепота запуганных туземцев…

Быстрые переливы цветов на небе так ясно отражались на белом снегу, что весь мир казался то весь в крови, то весь в огне, то бледным, позеленевшим. Но это еще не был конец. Обе арки неожиданно заколебались и мгновенно преобразились в тысячи параллельных и перпендикулярных столбов, которые переливали всеми цветами солнечного спектра. Теперь с одной стороны горизонта до другой через все небо простирались два пласта из пестрых столбов… мы каждую минуту ожидали, что по ним пройдет торжественным шествием небесное воинство. Пораженные туземцы завопили в испуге: «Господи помилуй! Господи помилуй!»… Все небо в эту минуту представляло громадный калейдоскоп блестящих радужных лучей»^{3}.

Снег в тундре прочно ложится около 1 октября и одновременно замерзают озера. Реки покрываются льдом несколько позже. В конце ноября солнце покидает горизонт и наступает «полярка» — полярная ночь. У океана мрак усиливается туманом, который бывает так густ, что затмевает свет звезд. Мрак с туманом — по-местному «морок».

Морозы возле океана не такие жгучие, как «на материке», но они сопровождаются сильными и частыми пургами. Снег переносится с места на место и ложится длинными снежными грядами — застругами. Засыпанный снегом поселок можно норой обнаружить только по искрам, вылетающим из печных труб. Охотники во время пурги отсиживаются в промысловых избушках.