Кто вы, юкагиры

Вот когда в полной мере оцениваешь значение луны! Она как бы подменяет ушедшее солнце, причем самый светлый лунный месяц на Севере — декабрь. В декабрьские лунные ночи в тундре отлично видно на расстоянии до одного километра. В это время стоят 40–50-градусные морозы.

В конце января восточный край неба начинает светлеть, но эта светлая полоса еще не в состоянии затмить света звезд. С возвращением солнца морозы усиливаются и становятся особенно пронзительными.

Вся снеговая поверхность тундры, открытой ветрам, представляет собой «убой», по которому можно идти и бежать, как по твердому насту. В начале зимы убой еще слаб и выдерживает только тяжесть песца, но потом по нему свободно ходят и человек, и олень.

Собаки в тундре мало лают, но много воют. Они воют на первые закаты солнца, на первые туманы, на луну зимой и на сполохи. При уходе солнца с горизонта собаки почему-то ложатся носами к востоку. В пургу они спят, занесенные снегом.

Зимняя тундра не безжизненная пустыня. Есть у нее свои четвероногие и крылатые обитатели. Чем же они питаются? Белые куропатки — почками тальника, зайцы — корой. Олень добывает из-под снега ягель. За оленями, уходящими на зимовку в леса, следует волк. Песцу и ворону кое-что перепадает от волка после его пиршества по случаю добычи оленя…

Приезжие люди по-разному оценивали условия жизни в Северо-Восточной Якутии и на Чукотке. Исследователь Заполярья Ф. П. Врангель, по натуре не пессимист, называл тундру «ледяной пустыней» и «могилой человечества», где присутствие коренных жителей представляется необъяснимым парадоксом. Врангелю вторил священник Андрей Аргентов, тоже человек отнюдь не слабый духом: «Могила могилой. Тусклое небо, голые скалы, лес обнаженный — вот и все разнообразие вам. Снег хрустит под ногами коня, и благо, если вашей тяжелой дремоте помешает куропатка, вспорхнувшая из-под копыт усталой вашей лошадки. Вздрогнешь. А, ба, здесь не все же могильно! Ворон прокричит, на кекуре^[9] сидя…»^{4}.

Назначенный в 1889 г. начальником Анадырской округи врач Л. Ф. Гриневецкий писал о вверенном ему крае: «Меня поражает та действительно мертвая пустынность, которая окружает нас здесь… Удивительно пусто кругом. Тяжелые, свинцовые, низко нависшие над землей облака; очень редко кое-где мелькнет белое крыло чайки да время от времени раздается вдали отчаянно-резкий, точно взывающей о помощи женщины, крик гагары… Тоска, апатия и неодолимая психическая лень, мне кажется, неизбежно должны овладевать человеком, попавшим сюда без предварительной и постепенной подготовки…»^{5}.

Но есть и другие отзывы.

Э. Ф. Вебер^[10], который в 1909 г. жил на побережье Ледовитого океана среди чукчей, так описывал свое отношение к окружающему: «Психология человека, избалованного разнообразием переживаний, которые дает культурная жизнь, вполне удовлетворялась созерцанием красоты наступающей полярной ночи, заставляла забывать о себе как индивидууме и давала ощущение слияния с космосом»^{6}.

Таков Север…

Какие контрасты! Какая сила воздействия!

Там, в глубине тайги и на необозримых просторах тундры, среди вымываемых из земли остатков ископаемых чудищ и отвесно застывших кекуров, издревле жили люди, о которых мы и будем говорить в книге.

Эти люди — юкагиры.

По юкагирским преданиям, юкагиров когда-то было так много, что их костры освещали всю тундру. От того времени на небе остался отсвет юкагирских костров — северное сияние. Якуты и русские старожилы Северо-Восточной Якутии до сих пор называют северное сияние «юкагирским огнем»…

ОТ ЗЕНЫ ДО АНАДЫРЯ

Первым русским, «проведавшим» Северную Якутию, был тобольский казак Иван Ребров, который в 1635 г. пробрался (по-видимому, с нижней Лены) на Яну и побывал «в Юкагирской и Катылинской землице». «Катылинской землицей» он называл Катылинскую волость, где жили переселенцы с Алдана — якуты. Ребров собрал с якутов и юкагиров первый, ясак в размере 14 сорокой соболей (560 штук) и поставил на Яне зимовье. Вероятно, это было Верхнеянское зимовье.

С Яны Ребров пошел «по морю в новую сторонную реку, в Нганы, и в Юнгази, для прииску и приводу новых людей и землиц»^{7}.

В XVII в. под «приводом» понималось приобщение коренных жителей к числу подданных русского царя: их приводили «под высокую царскую руку». Обыкновенно «привод» сопровождался захватом у новых подданных заложников — «аманатов», которые сидели в острогах и зимовьях в качестве гаранта того, что их сородичи будут исправно платить «государев ясак», т. е. подать мехами.

Судя по челобитной Реброва, он был первым русским в на Индигирке. В 1638 г. он поставил там два зимовья и выехал оттуда в 1641 г. с ясаком в Якутский острог. К сожалению, Ребров не отличался словоохотливостью — в челобитной о своей службе он почти ничего не говорит о юкагирах. В 1638 г. на Яне и Индигирке побывали другие ленские служилые люди — Посник Иванов, Иван Ерастов, Федор Чюкичев и др. Они и рассказали о том, какие группы юкагиров жили в то время на этих двух реках.

Юкагиры, обнаруженные русскими на верхнем правом притоке Яны — Адыче («Одучее») (на всем протяжении Яны русские встречали только якутов), оказались охотниками-оленеводами. Оленеводами оказались и чендопские юкагиры.

Забегая вперед, замечу, что эти, наиболее западные юкагиры, сильно смешались с тунгусами. Временами они появлялись и на нижней Лене, где русские их называли то тунгусами, то юкагирами. Поскольку все местные юкагиры были так или иначе связаны с бассейном Яны, они обыкновенно именовались янгинцами, или яндинцами, от тунгусского обозначения Яны — Янга.

На Яне и в прилегающих районах в середине XVII в. насчитывалось 170 плательщиков ясака, т. е. взрослых охотников. Если считать, что один такой охотник приходился на семью из четырех человек, то все местное юкагирское население достигало 680 человек^[11].

Гораздо больше юкагиров жило на Индигирке. Со слов Посника Иванова якутские воеводы так докладывали царю о вновь открытой реке: «А Юкагирская-де, государь, землица людна и Индигерская река рыбна. Будет-де, государь, впредь на Индигерской реке, в Юкагирской землице, сто человек служивых людей, и тем-де людем можно сытым быть рыбою и зверем без хлеба. И в Юкагирской-де, государь, землице соболей много. И в Индигирь-де, государь, реку многие реки впали. А по всем тем рекам живут многие пешие и оленные люди. А соболя и зверя всякого много по тем рекам и землицам»^{8}.