Кто закажет реквием

— А кто — мы? — устало пожал плечами следователь Генпрокуратуры.

— Ну, хотя бы конкретно работники прокуратуры, сотрудники министерства безопасности, военные, наконец. Народ — ладно. Он сейчас безмолвствует, он вообще — стихия, которая буйствует в полном соответствии с циклами солнечной активности. Пик активности, и бац! Нету Союза. Но то в период максимума случилось, сейчас активность светила на убыль пошла, а хаос все ширится и ширится. Сейчас нужны решительные действия, чтобы остановить беспредел.

— Как в августе девяносто первого? — кисло ухмыльнулся следователь. — Может быть, вам со стороны и виднее, но знаете ли, тут, пожалуй, уместна поговорка: «Чужую беду и рукой разведу, а к своей и ума не приложу.»

— Вы считаете, что это уже не моя беда? А с чего бы я к вам подходил?

* * *

11 сентября суббота.

Южнороссийск.

Епифанов появился в условленном месте в одиннадцать утра. Он сразу выделил «Форд» Горецкого из стайки иномарок, припаркованных безо всякого порядка и системы у небольшого трехэтажного здания — то была уже не контора, сменившая «пивточку», то был офис фирмы «Тексас ЛТД.»

— Офигеть можно, — вместо приветствия произнес Горецкий, как всегда мощно пожав руку бывшему коллеге. — Я тебе когда еще говорил: завязывай ты с этим делом — с государственной службой. Я ведь тебе как старший товарищ советовал, как ветеран новичку. Но скоро вашу службу, наверное, и так разгонят к фигам собачьим и тем самым облегчат тебе выбор.

— Ты меня для этого вызвал — чтобы сообщить о грядущем разгоне прокуратуры?

— Нет, это только информация к размышлению. Интродукция, по-иностранному выражаясь, к нашей беседе. Ты газеты центральные читаешь? Вот тебе сегодняшний номер «Комсомольской правды».

Он сунул слегка оторопевшему Епифанову свежий номер «Комсомолки» и ткнул пальцем в коротенькое, в несколько строк сообщение.

«Генеральный прокурор Российской Федерации В Степанков направил Президенту письмо, в котором он обратил внимание на незаконность действий подчиненного ему Главного управления охраны. Несколько дней назад вице-президент А, Руцкой не был допущен сотрудниками управления в свой служебный кабинет в Кремле».

— Ну и что? — спросил Епифанов, машинально отметив про себя, что цена на бензин в Москве составила на Аи-92 и А-76 соответственно 140 и 130 рублей за литр, хотя собственного автомобиля у него не было.

— А то, что кышнут скоро вашего шефа, и тогда жди расформирования, как при товарище Сталине. Или переподчинят министерству юстиции, как новый его глава Калмыков требует. Господину Генеральному прокурору надо бы занимать более последовательную позицию, а то у него и Дунаев друг, и Баранников друг, и даже Якубовский почти что друг, и в то же время он за Руцкого заступается, правда, не слишком активно. Я не могу сказать: «Ну их всех к матери Бени», потому что сам влез в большое дерьмо под названием политика. Ты знаешь, почему погиб Петляков?

— Догадываюсь, — глухо произнес Епифанов.

— Ни хрена ты не догадываешься, господин советник юстиции, — Горецкий со злостью ударил ладонью по рулю автомобиля. — В том, что он погиб, наверное, и моя вина есть.

— Твоя?!

— Да. В общем, был у него один знакомый тип. Они учились когда-то вместе. Карьеру только по-разному сделали. Тот приятель Бориса теперь в Генеральной прокуратуре служит, а для Борьки пост главного мента города оказался вершиной карьеры — теперь это уже точно можно констатировать, Я не буду рассказывать о том, как Борька меня со своим московским приятелем свел. Они, Главная прокуратура, сейчас под вице-премьера копают, под его связи с теневиками и прочими мафиози. Вот я ему и выдал историю трогательных отношений главы «Тристана» Полякова и нынешнего вице-премьера Бурейко, как говорится, в письмах и фотографиях. Фотографии в таких делах, конечно, на фиг не нужны, а вот платежные поручения, факсы, счета-фактуры, накладные, расписки — эти сурово-прозаические документы обладают куда более мощной взрывной силой, нежели фотографии обнимающихся друзей с подписью на обороте: «Вова Поляков и Вова Бурейко — друзья». Нда-а! — Горецкий яростно поскреб согнутыми пальцами густую черную с проседью бороду. — Да пусть бы они и дальше воровали, хер с ними. В России испокон веков воруют, Борьку вот уже не вернуть. Ведь я ему, Петлякову, давно рассказал про досье свое гребаное. Ему с полгода назад цена намного более высо кая была, вот тогда бы им, служителям закона, и приехать.

Нет, мое дело, конечно, собачье, я то знаю, что стену башкой не прошибешь. Я не слишком и переживал, что они интереса к моим материалам не проявляют. Значит, думаю, другие интересы. А какие у них интересы могут быть? Хрен их знает... С воровством, похоже, только депутаты Верховного Совета на своих сходняках борются, да еще Шурик Руцкой «чемоданчиками» пужает. Эти телешоу да газетные публикации сейчас совсем мало что значат, Кто нынче масс-медиа особенно верит?

Епифанов промолчал.

— То-то же... Нужен человек в мундире с большими звездами. Чтобы взял за шкирку любого из этой шайки великих реформаторов — да в Матросскую Тишину или в Лефортово. Только ведь и от «посадки» толку мало — этих мудил-гэкачепистов сажали да выпустили. Теперь уж навсегда выпустили, окончательно и бесповоротно. В какой раз суд отменяется...

Да, но ведь самое главное, что щеголь тот московский, друг Борьки, произвел на меня впечатление пустышки. Останься он где-то в провинции, сидеть бы ему в майорах, если бы он, конечно, на дочке какого-нибудь начальника не женился. Конспиратор хренов! Инкогнито! Коммерческий директор инвестиционной компании. Фиг его знает, как он теперь сам выкрутится, ведь это же он «хвоста» за собой притащил к дому Петлякова, я-то хорошо проверялся.

— Не выкрутится он, — сказал Епифанов, глядя перед собой.

— Что? — Горецкий резко повернулся к нему, взгляд его был недоверчивым. — Ты-то откуда знаешь?

— Дима, ети твою мать, ты, наверное, забыл, чем я по службе занимаюсь. Как фамилия твоего «инкогнито»!?

— Сейчас вспомню... Колобов? Нет. Елки-палки, ведь смотрел же его «ксиву», даже две. Балабин?.. О! Есть —Лобанов!

— Все правильно, коммерческий директор инвестиционной компании «Стинвсст» Лобанов. В «Интуристе» ночью — с четверга на пятницу — концы отдал. Я бы этот случай и не отметил, да шум поднялся, коллеги его из столицы вчера прикатили. А так-то у меня дел — выше головы. За прошедшие сутки по области больше десятка насильственных смертей, война самая настоящая идет, озверел народ. Ага, значит, ты через Петлякова на этого Лобанова вышел? И он прямо на встречу с тобой прикатил?

— Ну, наверное, — пожал плечами Горецкий — Я не знаю, где он там у вас фиксировался.

— В том-то и дело, что нигде он, как ты говоришь, не фиксировался. Ты же сам сказал — инкогнито. Вот, наломал дров, а мы за все отдувайся теперь. Они, эти супермены из Москвы, хотели тут всем вдуть по первое число, всех разогнать грозились. А чего орать-то? Вообще мы их на место поставили: Во-первых, если Лобанов действовал на собственный страх и риск, то и вся ответственность полностью на него ложится. Во-вторых, смерть его наступила от обширного инфаркта. Никакой химии в организме не обнаружено, алкоголя только в желудке мизер, да шоколада. У нас тут ведь тоже не валенки на своих местах сидят, люди подобных смертей навидались — на несколько диссертаций хватит. Какого, спрашивается, хрена было суперагентом прикидываться? Да и ты, блин, разоблачитель... Газет ты много читаешь, вот что я тебе скажу. Позавидовал, небось, тем, что компромат чемоданами собирают, да публикуют всякие пузыри мыльные. У нас, что ли, головы не так привинчены, как у столичных прокуроров?

— Витя, ты же сам прекрасно понимаешь, что не мог я к вам обращаться. Игра в одни ворота, честное слово. У вас скандалы за скандалами. Гляди-ка: сначала твоего самого главного шефа, Савина, кинули, потом Ковалева. Я уже молчу про тех, кто застрелился, потому что по самые некуда в организованную эту преступность влез. Ну, отец родной, какая же вам вера? И фраер этот, царствие ему, конечно, небесное, по той же причине, небось не стал «светиться».

— Конечно, — проворчал Епифанов, — везде чисто, у нас только нечисто. А с чего ты, собственно, взял, что «хвост» был, что следил за вами кто-то? Привиделось тебе, скорее всего.